Две галки на клеверном поле

— Подонок ты, Поттер! И иди ты в жопу со своим лечением! Тоже мне, заботливый нашелся! — она обиженно отвернулась.

— Так ты поэтому не хочешь давать показания? Потому что рассчитываешь как можно дольше не попасть в Азкабан? Время потянуть? Тогда понятно.

— Нет, всё-таки придурок! Хер с тобой, на, колдуй!

Она повернула голову и разинула рот.

Она, наверное, считает его совсем дурачком? Видимо, думает, что сейчас он сдастся и скажет: "Хорошо, у тебя будет палочка". Не дождется.

Он взял свой родной остролист и аккуратно выправил ей пять передних зубов. Получились прекрасные ровные челюсти. Ну, может, резцы вышли чуть-чуть длиннее, чем надо. Но ему так даже больше нравилось.

— Вуаля!

Несколько секунд она яростно елозила языком внутри своего рта, потом нетерпеливо выкрикнула:

— Зеркало, недотепа! Давай сюда зеркало!

Он отлевитировал к ее лицу большое зеркало прямо со стены.

— Ох, на какой помойке тебя воспитывали, Поттер?! Кто дает женщине в моем состоянии большое зеркало?! Мне надо было увидеть только рот, а не пародию на дементора. Ладно, плевать... Так, и что ты тут соорудил?

Какое-то время он ждал ее вердикта, но она осмотрела свои новые зубы, и уставилась на него.

— Ну, чего ждешь, убирай от меня эту стекляшку!

"Ты что, ожидал от нее благодарности, что ли?! Ну, тогда ты действительно без мозгов".

Он вернул зеркало на место и вновь обратился к пергаменту.

— Перевернись на живот, Белла. Сможешь?

Она перевернулась, точнее, перевалилась, скомкав вокруг себя всё одеяло. Он осторожно расправил его, а потом вздохнул и медленно откинул в сторону, почувствовав, как сердце резко подпрыгнуло куда-то вверх, и в комнате моментально отчего-то сделалось жарко. Тот ужас, который он в прошлый раз видел на задней части ее тела, всего лишь поменял цвет и не источал из себя кровь из новых отметин вперемешку с гноем из старых. В остальном же, это была та же сплошная густая сеть тонких следов, почти не оставлявшая ни одного участка нетронутой кожи.

"Что это было? — гадал он. — Кнут? Плеть? Розги?" Его замутило от всех этих мыслей, и он поспешил переключиться, собственно, на то, чтобы весь этот кошмар исправить. Нанося целебную мазь на ее спину, ноги, ягодицы, он пытался понять, насколько болезненно всё это лечение. Определить это внешне по ее реакции было почти невозможно, а спрашивать у Беллатрисы Лестрейндж: "Тебе больно?", довольно глупо. "Как она вообще умудряется лежать на всем этом?" — он давно задавался подобным вопросом, но мог только предполагать, что она каким-то образом черпает силы в собственной боли и ненависти. Хотя, когда он начал растирать нанесенный лекарственный состав, ему всё-таки удалось выжать из нее несколько довольно отчетливых звуков, похожих на жалобное рычание. Он вдруг поймал себя на том, что хочет погладить ее по голове, и едва сдержался, чтобы не заржать во весь голос, когда представил со стороны, как это будет выглядеть в их ситуации. Это был бы номер, конечно! Она бы тогда точно подумала, что он рехнулся.

Волшебная мазь впитывалась почти мгновенно, затягивая и сглаживая раны, и ему было приятно за этим наблюдать. Может, внутри него жил колдомедик, а он этого никогда не замечал? Может быть, и так, хотя он не хотел над этим задумываться. Он облегчал страдания данной конкретной женщины, и пока с него хватало.

— Ну что, всё там уже? Можно переворачиваться?

Он сглотнул. В прошлый раз ему оказалось довольно, что он просто видел ее. Всего несколько секунд. Сейчас же... Да о чем там было говорить? Он УЖЕ возбудился, от одной только мысли, что она сейчас перевернется.

"Если бы... — вдруг засветилась в голове мысль, от которой он сам опешил, — если бы у меня была Джинни... Если бы я мог с ней... делать это, сейчас бы не было проблем". Такого бреда его мозг не воспроизводил давно, но он уже устал удивляться тому, какая глупость лезет ему в голову рядом с этой женщиной.

"Рон бы сказал? Хм, Рон бы сказал, что ему надо бы кого-нибудь снять". Да, вот именно так он бы и сказал. Снять. В конце концов, Лондон большой. А магглы, они без одежды такие же, как и волшебницы. А есть еще амортенция. И обливиэйт. И еще он должен немедленно выкинуть всю эту хрень из головы и продолжать то, что начал.

— Да, пожалуй, можно уже перевернуться.

На этой стороне было много кожи. Много вполне здоровой и вполне привлекательной, гладкой, манящей кожи. Покрывавшей еще более манящие изгибы ее тела. Когда он набрал первую порцию зелья из флакона и нанес на ее бедро, лежащее прямо перед ним, он понял, что у него кружится голова. А эрекция такая, что Белла вполне могла бы ее уже и заметить, несмотря на его довольно просторные брюки.

В свое время холодный душ ему помогал. В конце концов, были же у него и раньше несвоевременные проблемы подобного рода. Но тогда он не сидел на постели рядом с совершенно обнаженной, с привлекательными формами женщиной, готовясь мазать ее скользкой мазью, которая, вдобавок, как он давно уже подозревал, начала возбуждать его И ПРОСТО ТАК, без всякого обнажения. Это было несколько слишком для молодого, здорового девственника, коим он являлся.

У него пронеслась в голове запоздалая мысль, что, возможно, есть какие-то магические средства на этот счет. И Гермиона не сообщила ему о них по довольно простой причине — постеснялась. Но сейчас думать об этом было поздно — не бежать же в библиотеку. И он постарался взять себя в руки.

Его внезапно выручил Снейп! Когда Гарри вспомнил о черноволосом, застегнутом на все пуговицы зельеваре, ему стало вдруг настолько легко справляться со своим влечением, что он невольно улыбнулся, подивившись иронии судьбы. Снейп всю свою жизнь помогал ему, всегда делая это без всякого на то желания. И после своей смерти он проделал с ним сейчас точно такую же штуку. Гарри как будто поглядел на эту ситуацию глазами своего бывшего профессора, словно бы уловил очередной едкий комментарий в свой адрес, мигом его мобилизовавший. Выудив из памяти знакомый образ, он как будто перенял часть его умений прятать свои чувства. Он в очередной раз подумал, что, наверное, взрослеет, потому что ему удалось сейчас поймать не только внешнюю бесстрастность Снейпа, но и как будто бы уловить способ, к которому он прибегал.

Он просто разделил себя напополам, оставив свои эмоции и влечения бушевать с одной стороны, а свою основную задачу вычленив и переместив на другую сторону. Его эрекция никуда не исчезла, и внутри себя он прекрасно осознавал и отмечал, насколько же, черт побери, приятным занятием он сейчас занимался. Но одновременно с этим, он четко следовал инструкции с пергамента, выполняя пункт за пунктом, методично меняя флаконы, в зависимости от необходимости, и руки его при этом ни разу не дрогнули. В этом был даже какой-то особый кайф, совмещение полезного с приятным, и он впервые в жизни подумал, что, может быть, не таким уж и несчастным человеком был по жизни зельевар.

Пожалуй, самой большой проблемой для Гарри оказалась ее грудь. Она была на ощупь вовсе не такой, какой он раньше вообще представлял себе женскую грудь. Она была гораздо нежнее, гораздо мягче, чем он думал. Что-то совсем уж зыбкое, колеблющееся. Это новое ощущение на время даже вышибло его из той, прекрасно отстроенной защиты, которой он для себя возвел. Но услышав в голове язвительный возглас: "Ваше невежество, Поттер, не освобождает вас от вашей работы", он справился и с этим.

Накрыв Беллу одеялом и собрав пустые флаконы из-под зелий, он подумал, что, в общем-то, справился довольно неплохо. Можно было спокойно уйти и залезть под холодный душ. Где-нибудь эдак на полчасика. Но просто так уйти, конечно же, не получилось.

— Теперь тебе придется на мне жениться, Поттер, — сказала Белла ворчливым тоном, и вот тут его прорвало. Он ржал так, что свалил тележку с пустыми бутылками, опустился на колени, подбирая их с пола, продолжая смеяться, потом едва смог встать, так как живот болел от судорожного хохота. В конце концов, он бросил эту злополучную тележку, вспомнив о Кричере, и выбежал в коридор на лестничную площадку, перегнувшись через перила. Тело всё еще продолжало сотрясаться от смеха, хотя сил, чтобы смеяться уже не было, и он просто кудахтал куда-то в темноту лестничного колодца, пока, наконец, приступ истерики не отпустил его.

Глава 10. Колыбельная.

Он ожидал, что эта ночь окажется трудной, но вышло это совсем не по той причине, которой он боялся. В голове неистовствовала какая-то жуткая круговерть из соблазнительных картинок и отвратительных видений. Стоило закрыть глаза, как перед мысленным взором начинали мелькать воображаемые сцены словно бы из маггловских фильмов ужасов. Воображение причудливым образом перетасовало его сексуальную напряженность с пережитым ужасом последних месяцев, и из этого выходили те самые кровавые узоры на теле его вынужденной пациентки. Он словно сам наносил их в своей голове, и никак не мог избавиться от этого. Его борьба с самим собой продолжалась полночи. Он метался по кровати в своей спальне на третьем этаже, вскакивал и снова падал на постель, когда дремота побеждала его. Но стоило лишь опустить голову на подушку, как всё начиналось снова. Ему до одури хотелось выпить, почему-то он думал, что это сразу поможет, но держался, помня свой зарок на этот счет. В результате, когда ему всё-таки удалось заснуть, он провалился в сон как мертвый, и Кричеру пришлось с утра буквально расталкивать его.

Когда он открыл глаза, была половина девятого. Кричер свято соблюдал расписание лечения. Гарри захотелось дать ему чем-нибудь по голове за такую пунктуальность. Но вместо этого он выполз из постели и поплелся в ванную.

Он заметил бредущую высокую фигуру в полутемном коридоре и страх на мгновение пригвоздил его к полу. Ему явственно показалось, что это Сириус. Возвратился, чтобы вернуть себе дом, чтобы отомстить своей убийце, чтобы предъявить счет ему самому за то, что эту убийцу приютил. Гарри сделал пару неверных шагов вперед и едва не пробормотал "Сириус?", когда до него, наконец, дошло, что силуэт перед ним ниже Сириуса, а ощущение высокого роста создавали густые черные волосы, что он просто обманулся в полутьме, освещенной только падавшей из гостиной слабой полоской света.

— Белла?

Она брела, тяжело опираясь на стену, а когда услышала его голос, попыталась развернуться, но не удержалась на ногах и сползла на пол.

— У тебя херовая привычка выскакивать сзади из темноты, Поттер! — простонала она с досадой, морщась от боли.

— Мерлинова борода, ты в своем уме, Белла?! Куда тебя понесло в таком состоянии?

— В туалет, Поттер, всего лишь в туалет. Хватит с меня сортирных приключений с твоим участием.

Он подошел к ней, помогая подняться, но она не могла больше стоять на ногах, и он взял ее на руки.

— Просто донеси меня до ванной и оставь. Я справлюсь.

— Руки уже заработали?

Вместо ответа она подняла правую и подвигала пальцами, правда, с видимым трудом. Левая всё так же висела бесполезной плетью.

Это было поразительно! Он вспомнил, что Гермиона предупреждала его о том, что пациентка может начать приходить в себя быстрее, чем обычно, но Белла умудрилась переплюнуть самые смелые ожидания. Он представил себе, как она пытается встать, как одевает халат одной рукой, и всё это через невыносимую боль. И ровно лишь для того, чтобы добраться до туалета!

На большее, правда, ее не хватило. После того, как она закончила свои дела, ему пришлось ее нести на четвертый этаж, и было видно, что сил у нее совершенно не осталось. Для Гарри так было даже лучше, меньше будет раздражающих замечаний, потому что настало время для очередных лечебных процедур.

Занятно, но обстоятельства сложились таким образом, что сами собой привели его к определенным размышлениям о своем сексуальном опыте и сексуальности вообще. Ситуация, в которой он был вынужден сочетать крайнее возбуждение с необходимостью его всячески сдерживать, мысли о Снейпе, расщепление его собственного отношения к Беллатрисе на ненависть к ее личности и влечение к ее телу заставили его вспоминать все свои весьма скромные близкие контакты с девушками и постепенно придти к выводу, что его беспокойная жизнь выплескивала его сексуальные порывы в сторону или агрессии или депрессивных раздумий. О Гермионе, к примеру. Он никогда не мог полностью отдаться влечению к какой-то одной персоне, потому что постоянно был напряжен. Он и теперь был напряжен, и снова по необходимости. И хуже всего, находил эту ситуацию привычной для себя. Леча Беллатрису, он одновременно и воевал с нею. Это открытие позволило ему навсегда опровергнуть его же собственное предположение, что колдомедицина может быть его призванием. Нет, его призванием всегда и во всем была война! Всем вокруг казалось, что он защитник, а не нападающий. Но в квиддиче он был не просто нападающим, он был супернападающим, тем, кто способен решать исходы войн, и это было прекрасной аллегорией на всю его жизнь.

Вдруг, всего лишь за одно мгновение ему разом открылась истина, почему Гермиона выбрала не его, так, что он даже выронил из руки флакон с зельем, настолько был поражен! Рон был вратарем, Рон любил шахматы и Рон был привязан к земле. К земле, на которой вырос. Он был смекалист, он был предсказуем и он был готов защищать то, что ему дорого. Защищать, а не жертвовать жизнью ради великой цели. И Рон не находился в состоянии непрерывной внутренней войны. Он был ЦЕЛЬНЫЙ. Так, кажется, пишут о подобных людях в умных книжках. А его — Гарри — каждый эмоциональный контакт делил напополам, и напоказ он всегда выставлял свою жертвенную — "геройскую" — половину. Поэтому Гермиона не видела в нем мужчину, зная, что под маской героя он обычный человек, а Джинни — напротив, любила геройскую половину, а эмоционально это не устраивало уже его самого.

Смутно он подозревал, что дело тут в том, что вместо детства у него были Дурсли, но так далеко он не хотел уходить. Ему всего лишь хотелось разобраться, как так выходит, что обычное влечение к особенностям женской анатомии легко могут отправить отдыхать все его убеждения, всю его любовь и ненависть. И ему хотелось освободиться от этой зависимости, отделить ее от себя, как хоркрукс, но, в то же время, не избавиться полностью. Но даже Снейп в его голове не мог ему подсказать, как это сделать. Поэтому он продолжал страдать от возбуждения. И в девять, и в два пополудни.

После обеда из-за того, что он почти не спал ночью, его сморил сон. В нем он бежал по ослепительно белому тоннелю, а за ним неслась толпа прекрасно знакомых ему людей, всех, кого он помнил в своей жизни — от Дурслей до Дамблдора, от Драко Малфоя до самого Волдеморта — и их лица были искажены таким образом, что оказывались похожи на уродливые портреты упивающихся, что он видел в аврорате. И вся эта толпа вопила и рычала, пытаясь догнать его и разорвать на части. Тоннелю не было конца, и он уже начинал терять силы, а догонявшие всё приближались. И вдруг в какой-то момент стены тоннеля стали темнеть, свет гаснуть, и он сообразил, что в этой темноте и есть шанс к его спасению. Когда тьма сгустилась полностью, он упал на пол и замер, а толпа промчалась над ним, издавая абсолютно нечеловеческие, гортанные выкрики. Тогда он встал, чтобы пойти обратно к свету, но темнота вокруг была кромешной, а в каком направлении идти, он забыл. Панический ужас, охвативший его, и вырвал Гарри из тисков сна.