— Они приходят в ночи, и никто не властен остановить их! Их называют Тёмными Львами и тяжело прикосновение лапы льва, — я усмехнулся сообразив, откуда взялось удивившее меня название, — собирайтесь, разыщите треспы! Ибо только этим оружием можно поразить ночного хищника, крадущего ваших детей!
Внезапно Сид замолчал, будто у него перехватило дыхание и повернул голову, всматриваясь в толпу. Впрочем, и без того был понятен объект его интереса: сквозь стадо расступавшихся людей приближался огромный паланкин. Его несли на чёрных спинах рослые темнокожие мужчины, обнажённые до пояса, что позволяло оценить их гипертрофированную мускулатуру. Лица восьмерых носильщиков казались абсолютно невозмутимыми, невзирая на тяжёлую ношу, вынуждающую их истекать потом. От выступившей влаги чёрные тела стали блестящими, подобно поверхности полированного дерева.
Даже не зная, кого именно скрывает бархатная ткань балдахина, прохожие покорно расступались в разные стороны, отвешивая низкие поклоны. С темнокожими из далёкого Амиротеха шутки плохи, тем более, когда этих самых шуток они напрочь не понимают, принимая усмешку за оскаленные в угрозе клыки.
Рядом со мной паланкин остановился и наружу показалась изящная женская ручка, украшенная витым браслетом, в форме змеи, кусающей себя за хвост. Обладательница этого миниатюрного уробороса поманила пальцем с невероятно длинным ногтём. Точнее — когтем. Не было ни малейшего сомнения в том, кого именно скрывает непроницаемая чёрная ткань. Думаю, и пассажирка транспортного средства точно знала, кого она подзывает. Мой маленький маскарад мог обмануть кого угодно, но только не её.
Я подошёл к паланкину и взялся за резной поручень красного дерева. Чернокожие амиротехцы покорно стали на колени и согнулись, облегчая мне посадку. В ту же секунду истошный вопль едва не разорвал барабанные перепонки, привлекая внимание прохожих, в пределах квартала, а то и больше.
Вопил, заглушая все остальные шумы, одержимый Сид. Он катался по земле, разрывая лохмотья в мелкие лоскуты и кричал изо всех сил:
— Это они! Они!! Среди бела дня Тёмные Львы бродят среди нас! Приходит последний час этого города! Убейте их, пока не поздно! Убейте!
Пожав плечами, я нырнул внутрь паланкина, отрезав себя от солнечного света и уличных шумов. Здесь было очень тихо, очень темно и очень-очень мягко от изобилия подушек самых разнообразных форм и размеров.
Впрочем, темнота не помешала мне рассмотреть изящную фигурку, с удобством расположившуюся у противоположного края паланкина. Девушка сверкнула мелкими острыми зубками и легонько стукнула по стенке серебристой палочкой. Немедленно я ощутил лёгкое покачивание и это оказалось единственным признаком того, что наше транспортное средство начало движение.
Я растянулся на подушках подобно своей попутчице, наслаждаясь зрелищем прекрасного полуобнажённого тела. Длинные стройные ноги щеголяли лёгкими полупрозрачными сапожками на высоких каблуках — деталь, несколько непривычная для здешней моды. Шортики, весьма напоминающие нижнюю часть бикини, плотно облегали узкую талию золотистым поясом, украшенным самоцветами. Золотые чашечки с трудом прикрывали пышную грудь, соблазнительно подрагивающую во время движения. Остальные части тела были не менее совершенны — слегка выпулый животак, с бриллиантом в пупке; аппетитные бёдра, идеальной формы и длинная шея, словно созданная для поцелуев. Венчала всё это великолепие голова с гладким, почти что кукольным лицом, обрамлённым шелковистыми чёрными волосами.
Единственный штрих, слегка портивший всю картину — неприятное выражение пухлых губ, искривлённых в недоброй ухмылке. Впрочем, эту усмешку мог заметить только я, остальные обычно были слишком поглощены созерцанием сногсшибательной красоты.
Но я мог обратить внимание ещё кое на что. Блестящий медальон с изображением львицы, идентифицировал свою обладательницу лучше любого удостоверения личности.
— У тебя изменился голос, когда ты описывал свою знакомую, — констатирует женщина, внимательно вглядываясь в меня, — и выражение лица...
— Не плачь, — бормочет девочка и ободряюще улыбается, — всё будет хорошо!
Нет, не будет. И не было.
— Тебе показалось, — хриплю я, — какое выражение, человек? Я умираю и это просто судороги умирающего льва.
— Самого льва или его души? — женщина качает головой, — продолжай. Кто эта женщина?
— Кошка, моя кошка, — я качаю головой. Нет, нет, я не плачу, маленький человечек, просто мне очень больно. Внутри, — Ольга...
— Этому сумасшедшему придурку уже давным-давно нужно было заткнуть пасть, — проворчала Ольга, потягиваясь словно огромная ленивая кошка, — не понимаю, как ты можешь так спокойно переносить его непристойные повизгивания? Как-никак они направлены и против тебя тоже.
— А ты чего так сильно распереживалась? Плохо стало с пищеварением от его криков? — я усмехнулся и пожал плечами, — пусть себе разрывается. Люди нуждаются в юродивых и душевнобольных — они ведь позволяют им считать себя лучше, чем они есть на самом деле. Пусть я пью каждый день и бью жену с детьми, но я ведь ещё не так плох, как этот ободранный сумасшедший! Так почему я должен лишать всех такого удовольствия?
— Но ведь он подначивает это быдло убить нас!
— Нас? — я только хмыкнул и покачал головой, — почему-то я не припомню, чтобы Сид тыкал пальцем и призывал прохожих перерезать мою глотку. Да и твоего имени он тоже не называл. Его враг скорее всего скрывается внутри собственной больной головы. Придуманный им символ собственного безумия по чистой случайности совпал с реальным ужасом жителей города.
— Ты в этом абсолютно уверен? — красивая маска дала трещину недоверия, — то есть эти треспы, о которых он талдычит в каждой своей проповеди не более, чем плод воображения? И только?..
— Ну конечно же, — я был выведен из себя и утомлён этим идиотским разговором. Ольга всегда умудрялась найти такую тему для беседы, от которой у меня рано или поздно начинала раскалываться голова. Ума не приложу— какого чёрта она решила меня достать этим старым психопатом? Впрочем, возможно он на самом деле её раздражал, а прикончить грязного и вонючего Сида чистоплотная кошечка брезговала. Вполне в её духе поиграть на нервах, чтобы я, доведённый до исступления, свернул дурачку шею. На этот раз она просчиталась: пусть сама испачкает коготки или Сид продолжит развлекать жителей своими воплями.
— Но ты же должен знать, Сид раньше был специалистом по всяким таким древним штучкам, — промурлыкала кошка прищурясь, — он ведь вполне мог отрыть какое-нибудь старое оружие, способное навредить нам? Ну, этот самый тресп, чем бы он не являлся.
— Глупости, — я решительно отмёл дурацкое предположение, — ничто не способно нам навредить, и ты сама это неоднократно проверяла. Тем более, те времена, когда Сид в чём-то разбирался, давным-давно канули в лету.
На губах Ольги появилась ехидная ухмылка, словно она ставила мои слова под сомнение. Если бы я не знал её так хорошо, мог бы подумать, что ей известно нечто, ускользнувшее от меня. На самом деле она всегда так улыбается, когда хочет позлить. Поэтому я и не стал концентрировать внимание на её гримасах. Тем более, её следующий вопрос достал меня по-настоящему.
— Тогда почему ты сам так интересуешься старыми постройками, захоронениями и людьми, которые их отыскивают? — широко распахнув невинные глазки, поинтересовалась Ольга, — или это от твоего повышенного любопытства?
— Я потрясён до глубины души, — сказал я, как можно язвительнее, — при всей своей занятости — пустынные волки должны отнимать уйму времени — ты ещё находишь возможность интересоваться моими делами! Для этого должна быть воистину очень важная причина!
Она рассыпала вокруг себя хрустальные колокольчики звонкого смеха. Да, я попался. Засранку всегда радовало моё раздражение, почему я и старался оставаться невозмутимым при общении с этой кошкой. Досадуя в большей степени на самого себя, я громко фыркнул и запустил маленькой подушкой в хохочущую Ольгу. Та отбросила мягкий снаряд обратно и спрятала лицо в ладонях, продолжая веселиться.
Я остановился, пристально разглядывая смеющуся львицу и размышляя, каково было бы её отношение ко мне, если бы она оставалоась той, уже изрядно позабытой Ольгой, разрывающейся между мной и погибшим волком. Той Олей, способной рыдать над детьми, замерзающими на улицах заснеженного города. Трудно ненавидеть монстра, если ты сотворил его сам.
Отсмеявшись, львица раздвинула пальцы, игриво стрельнув глазками в образовавшуюся щель. О, я хорошо знал этот взгляд! Перепады настроения у кошки почти всегда заканчивались одним и тем же.
— Ольга, — сказал я с откровенной скукой, — тебе ещё не надоело это однообразие? Сначала ты искусно играешь на моих нервах, а потом тебя начинает интересовать сексуальный аспект наших отношений.
— Фу, какие сложные и непонятные слова! — недовольно фыркнула она и потребовала, — лучше спой мне.
Одним плавным движением девушка преодолела разделявшее нас расстояние и мягкой волной тёплой плоти захлестнула мои колени. В этом львица была настоящим мастером — ещё секунду назад щеголяла жалким подобием одежды, а сейчас лежит на моих коленях абсолютно обнажённая. Казалось кошка состояла из одних приятных изгибов и выпуклостей, ласкающих взгляд. Как обычно, сам не желая того, я начал возбуждаться.
— Сыграй! — ещё настойчивее попросила она хрипловатым шёпотом.
Я отлично понимал, какую именно музыку она просит. Однако я был взбешён предательством собственного тела и решил досадить ему и этой развратнице. Поэтому я заиграл быструю резкую мелодию, сопровождая её соответствующими словами. Казалось тот, кто скрывается внутри, решил подыграть, проучив похотливую стерву:
Сегодня мрачен небосвод
И полон рот больших хлопот,
А глупых дел круговорот
Кружит меня который год.
Но мне на это наплевать
Зачем так сильно уставать?
И чтоб себя не напрягать,
Я лучше буду крепко спать.
— Ублюдок, — протянула Ольга и вцепилась острыми зубками в моё бедро, но не очень больно, а так, чтобы ещё сильнее разжечь появившееся желание. Впрочем, сейчас ей и не требовалось прилагать какие-то особые усилия для этого. Жаркая волна захлестнула меня, вынуждая дрожать от вожделения. Ни одна человеческая самка не способна на такое. Только прикосновение львицы способно свести с ума.
Я протянул руку, пытаясь приласкать Ольгу, но она ловко увернулась и легонько пнула меня пяткой в грудь, опрокинув на подушку. На кукольном личике застыла упрямая гримаска.
— Я хочу, чтобы ты сыграл для меня. Сыграл то, что ты играешь Гале или одной из тех человеческих сучек, с которыми так любишь общаться.
— Ты — стерва, — сказал я, тяжело дыша, — знаешь это?
— Ну конечно же, милый, — согласилась она, ласково улыбаясь, — ты сам меня такой сделал и пока не исполнишь это желание, ничего не произойдёт. Все мои любовники поют мне песни, читают стихи и шепчут слова любви. Знаю, знаю — слов любви я не дождусь от тебя никогда, но ты можешь доказать, что уж в остальном ты круче, чем все они, вместе взятые. Играй!
В груди бешено клокотала смесь похоти и ярости, отчаянно рвущаяся наружу. Но я хорошо знал кошку и было совершенно ясно, она не допустит меня к телу, как бы ей самой не хотелось. Чёрт, она опять оказалась сверху! Сдавшись я начал тихо нажимать клавиши шерандона, извлекая наружу медленную и печальную мелодию.
Ольга вновь приблизилась, уютно расположившись между ног и мурлыча в тон моей музыке. Глаза её зажмурились от удовольствия, а пальцы блуждали по моему животу. Движения рук напоминали ласкающее прикосновение океанской волны и вызывали нестерпимое желание отбросить шерандон и немедленно овладеть кошкой. Удерживала лишь мысль о том, что её желание не менее сильно чем моё, поэтому я взял себя в руки и начал петь. Слова не очень соответствовали моменту, видимо моё alter ego таким образом выражал протест против предстоящего. Я мог посоветовать ему только одно — расслабиться и получить удовольствие.
Порой спускается туман,
Нас пеленая в пустоте.
И наполняет ум обман
А мы совсем уже не те.
Не те, кого любила ты,
Погожим ясным летним днём.
Туман плывёт из пустоты,
И ждёт, когда мы все уснём.
Но, сквозь тумана пелену
Горят влюблённые глаза,
И в блеклом мертвенном плену
Бушует страстная гроза.
Свою ты руку протяни,
Меня попробуй отыскать
И ярким светом осени
И постарайся рядом встать.
Пока я пел, девушка казалась погружённой в себя: её глаза угасли, а на красивой физиономии отразилась глубокая задумчивость. Кошка была не похожа на саму себя, и я почти вспомнил ту, другую Ольгу. Силуэт в проёме двери и одинокая слезинка на белой щеке. Тихий голос, шепчущий о холоде и одиноких детях. Что-то... Нет, песня завершилась и львица, тряхнув головой, вернулась к настоящему.
— Теперь я вижу, ты кое в чём лучше остальных, — промурлыкала Ольга и, подобно змее, поползла вверх по моему телу, — осталось доказать, что в остальном ты, по крайней мере, не хуже.
Я ощутил прикосновение её шершавого языка на животе и меня словно пронзило молнией. Во мраке вспыхнули два жёлтых глаза и язык начал медленно перемещаться, рисуя на коже неведомые узоры. Кажется, я застонал, и сама тьма ответила мне эхом, прерываемым тяжёлым дыханием.
Жёлтые глаза мутнели с каждым мгновением, по мере того, как желание переполняло очаровательную головку моей партнёрши. Вот веки сомкнулись раз, другой и уже не стали подниматься. Голова Ольги запрокинулась и всё её гибкое тело устремилось назад, увлекая меня за собой. Издав неопределённый возглас мы обрушились на гору подушек и теперь уже я оказался сверху. Не теряя времени даром, я впился в упругие ароматные губы. Наши языки сражались между собой подобно паре взбесившихся змей; то пытаясь задушить противника, то жаля его быстрыми выпадами.
Пальцы Ольги вцепились в мои ягодицы так, что когти едва не вырывали из них куски плоти, а ноги переплелись с моими, затянув их в каком-то неведомом узле. Я тоже не лежал без дела, позволив рукам изучать каждый микрон лакомого тела и уделяя особое внимание самым нежным его участкам.
Оторвавшись от моих губ, Ольга издала протяжный стон, изогнувшись дугой. Её длинная шея оказалась настолько хороша, что я не смог удержаться от соблазна и впился в неё. Губы скользили по гладкой коже в то время, как зубы норовили сомкнуться на ней и добраться до чего-то сладкого, пульсирующего внутри.
Когда я поднялся до ключиц, кошка ещё раз застонала и отпустив мой зад, повела когтями выше с такой силой, словно пыталась разодрать кожу на спине. Шутки в сторону — львица требовала переходить к решительным действиям.
Сколько времени продолжались эти самые решительные действия, честно говоря, не знаю, однако, когда всё закончилось и львица, отпихнув меня, издала протяжный крик, выяснилось, что паланкин уже не покачивается. Я протянул руку, желая раздвинуть плотную ткань и выглянуть наружу, но Ольга остановила меня.
