Ещё один шаг, и я словно влип в паучью паутину: ноги наотрез отказывались ступать дальше. Я попытался было рвануться, но передумал. Стоило оказаться в странной ловушке, как звуки окружающего мира будто отдалились и стал слышен разговор двух женщин. Голоса странно знакомые, но я никак не мог понять, почему. Точно некий барьер в голове препятствовал.
— Осталось уже немного, — речь полна сниходительной презрительности, — и твоя помощь уже не нужна, можешь расслабиться.
— Это как-то связано с генералом, которого я видела у входа? — усталость и боль, — я прошу, прекрати. Я видела, чем заканчиваются наши игры — виселицами и горой трупов. Я же хотела совсем не этого!
— Ты желала отомстить? Так подожди и месть свершится, — теперь насмешка, — подумай, кого ты пытаешься щадить: дебилку, одержимую сексом; неуравновешенного психопата, погружённого в прошлое или убийцу твоего любимого?
— Это мои слова! — боль в голосе кажется невыносимой, — но я ошибалась. И...И он не только убийца моего любимого.
— Ты всё ещё неравнодушна к нему, — холодная констатация факта и смешок, — и к этим ничтожествам, пыли под ногами — людям.
— Они — не пыль, — едва слышимый шёпот, — а я так устала играть роль бесчувственной стервы. Иногда мне хочется просто умереть: ведь лучше умереть, чем жить такой жизнью.
— Послушай, дорогуша, ты уж определись со своими желаниями, — равнодушие, помноженное на презрение к собеседнику, — когда ты сказала, что мечтаешь о мести, я пообещела помочь и помогла: раскрыла твой талант кукловода, нашла оружие, способное убить врага и всё спланировала. Если бы не твоя мягкотелость и глупость людишек, вся тройка была бы уже мертва.
— Тройка? — в усталом голосе сомнение, — или четвёрка? Что именно потребовали у тебя эти твои суперльвы, в качестве платы за вход в их круг? Сколько голов?
— По крайней мере — одну! — теперь в голосе ощущалась ярость, — и пока я её не получу, они отсюда не уйдут, ясно?! И поверь, сейчас мне уже абсолютно безразлично, чья это будет голова. Но я сделала всё, чтобы это была ЕГО голова. Поэтому, проваливай и получай удовольствие.
Смутная тень внезапно выросла передо мной, полыхнув огненными глазами и мир пошёл рябью.
Очнулся я на лестничной клетке королевского дворца, не силах понять, видел ли я всё это на самом деле или нанюхался ядовитых испарений и слегка галлюционировал.
— Ну и как поживают твои неотложные дела? — донёсся из-за моей спины ехидный голосок, — за то время, что ты протираешь камни, можно было переспать с половиной столицы!
— Столь тонкое искусство не терпит суеты, — отпарировал я, не оборачиваясь, — неужели тебе нравится превращать любовные игры в заурядное совокупление? А с моим делом я и сам разберусь, насколько оно неотложное.
— Чёрт бы тебя побрал! — Галя подталкивала угрюмо ковыляющего Баджару, — ты так торопился убежать от меня, что забыл на полу свою игрушку.
Она протянула мне тресп и ещё раз пнула пленника.
— Благодарю, — я забрал оружие из тонких пальчиков кошки и нежно поцеловал их, -а по поводу неудавшегося секса...На мой взгляд, количество оставшихся в комнате, отличалось от единицы. Или Баджара уже не устраивает тебя, в качестве партнёра? Неужели слухи о его любовных подвигах были таким же преувеличением, как и приписываемый ему поэтический дар?
Пленник поднял голову и яростно сверкнул чёрными провалами глаз. Потом по его плотно сжатым губам ядовитой змеёй проползла ухмылка. В завершение этой непонятной пантомимы он издал странный хрипящий звук, который при некотором усилии можно было принять за смешок.
— Этот ублюдок отказался! — возмутилась Галя и легко ткнула обидчика пальцем в живот, отчего тот согнулся в три погибели, однако не перестал улыбаться, — он сказал мне, будто наученный горьким опытом, предпочтёт засунуть в штаны ядовитую змею.
— Мерзавец, — согласился я, разглядывая задыхающегося Баджару, в глазах которого появилось странное выражение. Превосходства? — как можно было так оскорбить несчастную девочку? Сравнить её с Ольгой! Максимум, на что она способна после секса — это выпить тебя, как стакан хорошего вина. Не ужели тебе никогда не хотелось ощутить себя настоящим выдержаным напитком, скользящим в прелестные губки очаровательной девушки?
Жизнь твоя, словно жидкость струится,
Губ разверстых избегнуть стремится,
Зря лелеешь сосуд своей жизни —
Ей судьба без остатка пролиться!
— Говорите то вы все красиво, — прорвало нашего молчуна, — но я изучал священные книги и мне хорошо известно, красноречие — одно из орудий Царя Зла. Посланное Всевышним, идёт от сердца и не нуждается в красивой обёртке. А вот если ты задумал чёрное дело; придай ему пышное обрамление цветастыми речами.
— Ух ты! — восхитился я, поигрывая треспом, — так почему же всевышний не создал вас немыми? На кой чёрт вам языки, если всё праведное можно выразить делами?
Беседа неуклонно приобретала отвлечённо-философский характер, и моя простодушная кошка немедленно испытала жесточайший приступ скуки, отразившийся на её прелестном личике. А я, напротив, ощутил прилив энергии. Обожаю разговор с умным человеком, который не боится возражать и аргументировать свою точку зрения. К сожалению, так выходит очень редко и причин тому — множество. Самая главная — очевидная: недостаток умных людей с живым и раскованным мышлением. Не считать же таковыми местных философов и учёных, накропавших уйму мудрёных книг. Я читал эти опусы. Тут Баджара попал в самую точку: цветастое наполнение скрывало непреложный факт отсутствия каких-либо мыслей. Даже самых простых.
Бывало, конечно, мне встречался истинный интеллектуал, способный вступить в интересный спор. Но почти всегда — это были бедные запуганные людишки, которые при виде грозного льва начинали трястись, словно перед ними было воистину жуткое чудовище. Приходилось отправлять их в наш доморощенный Мордор, где они и пропадали навеки.Как с ними поступал Илья — ума не приложу.
В общем, оставались единицы — падишах, постоянно занятый какими-то делами; Илья благополучно сражающийся с демонами собственного подсознания и уже покойный, Назири. Поэтому, глупо было бы упускать подвернувшуюся возможность.
— Всевышний имеет свой план, недоступный никому из смертных.По этому плану он сделал людей именно такими, какие они есть, — сказал, после некоторого раздумья Баджара и привалился спиной к стене, — Точно так же многие спрашивают: почему мы не бессмертны? Ответ тот же — Божий промысел.
— Ай, ай, ай! — поцокал я и обнял за талию скучающую кошку, — нечто подобное говаривал один бестолковый гончар, лепивший кривые горшки. Глядя на очередного кривобокого уродца, этот лентяй вещал: так я и задумывал!
— Нелепо сравнивать Всевышнего с каким-то горшечником, — Баджара пожал плечами, — как и человека — с глиняной миской.
— Почему же? — поинтересовался я, — в чём существенная разница?
Мой собеседник стал в тупик. Вопрос был не так прост, каким казался с первого взгляда. Нет, для дурака всё было ясно и очевидно: кувшин глиняный, а человек -из мяса; человек жив, а кувшин — нет. Но Баджара был далеко не дурак.
— Человек способен приносить пользу, — неуверенно сказал он и я тотчас воспользовался его промашкой.
— Кувшин создан для того, чтобы приносить пользу и ни для чего иного. Мало того, если вспомнить твои слова, он — совершеннее человека, ибо приносит пользу не говоря ни слова! Ваш бог должен был населить мир одними кувшинами.
Некоторое время все молчали, пытаясь представить себе эту картину. Впечатляло! Жаль я убил Драмена, ему бы понравилось. Видимо, пытаясь избавиться от картины мира, населённого одними кувшинами Баджара, как следует, потряс головой. Галина непрерывно хихикала и прижималась ко мне.
— Тогда им некому было бы приносить пользу, — выдавил из себя Баджара и вдруг воодушевился, — венец творения Божьего — человек! Он способен на добро и зло, способен создавать и разрушать; способен молча приносить пользу и рассказывать об этом...
— Всё это — чепуха, — оборвал я его патетические излияния, — человек наделён массой недостатков, как физических, так и моральных. А самое главное — человек смертен. Но венец творения существует. Хочешь я тебе его покажу?
Человек молча смотрел на меня расширенными глазами. Даже не знаю, чего он ожидал. Усмехаясь, я оторвал Галю от себя и одним плавным движением прокрутил её перед глазами Баджары. Хитрое создание тотчас поняло, что от неё требовалось и мгновенно избавилось от призрака одежды, оказавшись абсолютно обнажённым.
Длинные точёные ноги, переходящие в широкие бёдра и невероятно узкую талию. Едва заметная выпуклость животика и поблёскивающие полушария груди, скрытые ослепительной белизной ниспадающих волос. И над всем этим великолепием — гордо поднятое лицо: красота без изъяна! Баджара конечно, уже видел Галину обнажённой, но сейчас он молчал, не в силах произнести ни слова. Вот что значит: подать блюдо под нужным соусом!
— Посмотри на неё, — сказал я негромко, — разве она не совершенна? Мало того — она ещё и бессмертна! Как и все те, кого вы называете джиннами. Она прекрасна, неуязвима времени и оружию, а вы — люди служите ей игрушками или пищей. Но если ваш всевышний создал вас только для прислуживания нам, созданиям царя зла, то кто же, на самом деле, правит этим миром? Как ты смеешь называть себя венцом создания, если все вы — только пыль под ногами неспешно ступающего льва? — я помолчал и добавил, усмехаясь, — ну а пыль действительно может и помолчать, внимая рёву льва. А какие она выберет оправдания своему безмолвию — это личное дело пыли.
Но мой собеседник не выглядел раздавленным и блеск превосходства никуда не делся из его глаз.
— Вы тоже, далеки от совершенства, хоть и бессмертны, — сказал он поводя плечами, словно ему стало холодно, — ты видел белых кошек падишаха? Всякий скажет: эти людоеды — красивы и они, вне всякого сомнения, считают себя совершенством, но это не означает, будто тупые хищники — венец творения. Они — лишь безмозглые пожиратели человеческого мяса. А пыль...Было множество тиранов и завоевателей, провозглашавших подобное на развалинах завоёванных городов. Где они? Их имена стёрло время, а человеческая пыль поглотила их, смешав с другой пылью.
— Глупости, — отмахнулся я, — ты говоришь про людей, а мы переживём всех вас.
Баджара помолчал, а потом его губы раздвинулись в широкой ухмылке.
— Вспомнилось мне одно растение, — сказал он, продолжая ухмыляться, — красивое такое, с синими ароматными цветочками. Оно существует за счёт больших деревьев, за стволы которых цепляется. Пьёт их сок и умирает, когда дерево гибнет. А чем будете питаться вы, когда переживёте всех нас?
Сравнение с паразитом мне совсем не понравилось. Внутри тотчас вспыхнул огненный шар ярости, вынуждающий приложить наглеца головой о стену. Тем не менее я понимал, оплеуха зарвавшемуся человеку будет признанием поражения в этом споре. А этот нагло усмехавшийся засранец, явно провоцировал меня на такое действо. Не дождётся. Я сухо отрезал:
— Как я и говорил: пыль вольна придумывать любое оправдание своему низкому положению, суть её от этого не меняется. Высшие существа в этом не нуждаются.
Баджара молчал, но продолжал насмешливо улыбаться. Хотелось бы думать, что ему было нечего возразить. Галя тоже помалкивала, причём на её мордашке было такое глубокомысленное выражение, словно она уразумела смысл нашей беседы. Естественно, мысль об этом я исключал напрочь. Молчание начало концентрироваться, превращаясь в материальную субстанцию огромной плотности, причём масса этого незримого монолита увеличивалась с каждым мгновением.
— Ты проиграл спор, — задумчиво говорит женщина, — в гораздо более выгодном положении, чем, когда разговаривал с этим негодяем Грасти. Ты сам то понимаешь, почему?
— Просвети меня, — честно говоря, я думал, её скорее заинтересует загадочный случай в обсерватории. Не понимаю, я этого человека, — а потом ещё раз назови дураком. Тебе это должно понравиться.
Маленький зверёныш протягивает грязную ладошку между прутьев и ложит в пыль, предлагая сыграть в царапки, как я её научил, но у меня уже не остаётся сил даже на это. Я печально улыбаюсь, отрицательно качая головой и девочка, со вздохом, возвращается к матери.
— Ты — идиот, лишь, когда это касается чувств к твоим женщинам, — машет рукой человек, — а в данном случае проиграл лишь по одной простой причине — ты сам хотел этого.
— Да ну? — от улыбки, кажется, кусочки льда осыпаются с кожи в пыль.
— Хищник, может ты сам не понимаешь этого, но где-то, глубоко внутри тебя, живёт раскаяние, пусть не за все смерти, но за часть их, точно. Естественно, я не ожидаю от льва падения на колени и слёз, но такие вот мелочи...
Мы смотрим друг на друга. В этот момент я хочу её прикончить, даже больше, чем обрюзгшего ублюдка Грасти, пытавшегося поставить меня на колени. Он, по крайней мере, не пытался бередить мои самые больные раны. Я опускаю глаза. Первый раз я сдаюсь человеку.
Так она права?..
— Отправляемся на площадь, — скомандовал я и безмолвие треснуло, разлетевшись мелкими осколками, — думаю, Илья уже успел всё приготовить, а солдаты падишаха обеспечили необходимую аудиторию.
Баджара удивлённо уставился на меня, очевидно не понимая сути происходящего. Рот его приоткрылся, начиная какой-то вопрос, затем пленник передумал и тряхнув головой, сомкнул губы, опечатав уста гордым молчанием. Фраза, пришедшая мне в голову, выглядела весьма литературно и я посоветовал своему внутреннему стихоплёту использовать её в одном из виршей. Он, как обычно, промолчал, игнорируя своего хозяина.
— Уже полдень? — равнодушно поинтересовалась Галя, — помнится, ты собирался устроить это всё ровно в полдень?
— Полдень скоро, — пробормотал я, спускаясь, — совсем скоро...
Непривычно пустые этажи провожали нас безмолвными зевами открытых дверей и разноцветьем разбросанных по полу предметов, позабытых, в спешке. В одном месте я заметил маслянистую лужу, распространяющую характерный запах — видимо кто-то пытался оспорить приказ падишаха. Скорее всего солдатам удалось переубедить спорщика, но самого тела я так и не увидел.
Людей не было даже около выхода. Я не поленился заглянуть в своё логово, убедиться в том, что мародёр обнаружил-таки какой-то из скрытых секретов. Его распухшее и скрюченное тело замерло у порога, уставившись в потолок выпученными глазами. Удовлетворённый увиденным, я покинул дворец и вышел на безлюдный двор.
— Поедем или пойдём? — спросила Галя, озираясь, — почему-то я не вижу ни единого экипажа...
— Радость моя, ты же сама ответила на свой вопрос, — усмехнулся я, направляясь к дворцовым воротам, — все экипажи, кареты, паланкины и другое движущееся, сейчас находится в районе площади. Они же не догадываются, что им уже не придётся никуда возвращаться.
Я саркастически хмыкнул, уловив на лице Баджары тень непонимания. Он-то считал, будто всё это затеяно ради его скромной персоны и шоу под названием: Казнь злодея Баджары, посредством сдирания с него кожи. Ха! Стоило бы тогда так напрягать бедных солдатиков и выгонять на площадь всех жителей столицы. Однако! При мысли о том, как старца Хаима волокут за его длинную бороду, у меня тотчас улучшилось настроение.
