На физиономии старшего человека появилось лукавое выражение, которое всегда предваряло какую-нибудь тупую крестьянскую хитрость. Хорошо, хоть мой собеседник уже не выглядит таким перепуганным, как прежде. Вот уже, и рука с мечом опустилась вниз.
— Ну прям как благородный, — пробормотал человек, прищурившись, — однако же почему-то пеший и без свиты... Болтают, дескать вокруг столицы полным-полно бандюганов из обедневших дворян и всяких, слетевших с разума, книжников. Вот так закрутят тебе голову, а потом — глядь, а вокруг уже толпа головорезов, готовых перерезать твою глотку.
— Да, да и надругаться над беззащитными женщинами, — на этот раз между шкур мелькнула женская голова, но так быстро, что я не успел разглядеть черты лица. Вероятно, у женской половины данного семейства имелись проблемы сексуального плана, иначе, откуда эти назойливые мысли об изнасиловании? В общем, пусть ищут сексопатолога или любовника.
В этот раз глава семьи оставил замечание без ответа, пристально разглядывая меня, поверх, начинающих отвисать, щёк.
— Мой скакун сломал ногу, на мокром склоне и его пришлось прикончить, — пояснил я, ощущая, как эта беседа начинает становиться поперёк горла. Почему я должен объясняться перед каким-то вонючим человеком? — а почему я был сам и без свиты — тебя вообще не должно касаться! Просто скажи мне, как далеко я нахожусь от столицы. И быстрее, пока не прибыли настоящие грабители, которые позарятся на твоё гнилое барахло и неудовлетворённых женщин. Думаю, они не станут вести таких длинных переговоров.
Кажется, я не сдержался и под конец своей тирады, немного повысил голос, потому как сладкая парочка попятилась назад, едва не усевшись в лужу. Впрочем, им не привыкать. Однако, с их тупых морд полностью исчез испуг, сменившись неким подобием преклонения. Видимо, так и должен был вести себя аристократ, заблудившийся под дождём. Наверное, стоило ещё и дать им парочку оплеух, для пущего эффекта.
— Я сегодня услышу что-нибудь, интересующее меня или нет? — осведомился я, делая пару шагов вперёд, — или утопить вас в этой луже? И убери этот дурацкий кусок железа — он оскорбляет чувство моего достоинства.
Папаша послушно запихнул меч под мокрые лохмотья, а сынок, спрятал свой нож за спину и отошёл к самому борту повозки.
— Благородный господин, извините, что испытываем ваше терпение, но сами должны понимать, войдите в положение! Дорога такая опасная, опять же неизвестно, какой человек подойдёт и спросит. А тут ещё и грабители, сами понимаете. Так вот, милости просим спросить, но не держите зла.
Я стоял, выслушивая всю эту чепуху и ощущал, как накаляется моя черепная коробка. Если это не прекратить, в самое ближайшее время, капли падающие на мою голову начнут, с шипением, испаряться. Наверное, стоило вернуться к плану "Б" — тому, который предусматривал насильственное получение информации.
— Заткнись, — прошипел я, — просто скажи мне, как далеко я от столицы.
Сынуля не выдержал и тонко пискнув, полез внутрь повозки, вызвав там настоящий переполох. Кажется, внутри присутствовала не одна женщина. Папаша проглотил извинения, не успевшие покинуть его болтливый язык, и задумался.
— Ну, — поторопил я словоохотливого человека, преданно глядящего на меня, — я получу сегодня хоть каплю ценной информации? Как далеко до столицы?
— А? До столицы? — переспросило это животное, кивая головой, отчего мокрые волосы падали на его глаза, — не, не слишком далеко, благородный господин. Мы полчаса назад проехали постоялый двор, ну этот: Солнечная кружка, значит, осталось около пары часов, если ослы не подведут.
Очень ценная информация!
— А если измерять расстояние не в ослах? — со вздохом, спросил я.
— Хм, раньше, когда на тракте ещё стояли путевые вехи, было малость полегче, — охотно пояснил мой собеседник, — тогда мы меряли всё в милях. Вот, как раз где-то здесь, стоял столб, который показывал, дескать до Гордены оставалось пять миль. А теперь, хрен его разберёт, сколько там, до столицы осталось.
Поначалу до меня даже не дошло. А потом я даже хрюкнул. Вот это номер! Сколько не общайся с людьми, они не перестают тебя изумлять: прежде я думал, подобные, чистопородные идиоты, существуют только в анекдотах. Однако же, нет — вот, стоит передо мной, влюблённо заглядывая в глаза.
Ладно, проехали, главное, необходимую информацию я получил. До столицы, которая называется Гордена (то название, которое Чар так и не сумел вспомнить) необходимо преодолеть пять местных миль. Дорога ровная и относительно твёрдая, стало быть, задержек не предвидится. Оставалось узнать, скоро ли наступит темнота и нет ли впереди сторожевых постов. Учитывая, что общаюсь я с полнейшим идиотом, не станем придумывать что-то сложное. Спрошу напрямую.
— Послушай-ка, приятель, — произнёс я, как можно небрежнее, насколько это позволяло моё отвратительное настроение, — похоже, я потерялся не только в пространстве, но и во времени. Это проклятый дождь совсем выбил меня из привычного ритма, и я даже не знаю, скоро ли начнёт темнеть. Может быть ты окажешь мне такую любезность. Или мне придётся беспокоить кого-то из защитников.
— Ха! — на широкой физиономии расцвела широкая ухмылка клинического идиота, — так не встретите вы никого, до самой столицы: они все там остались, — он неопределённо взмахнул рукой и радостно хихикнул. Сразу видно, передо мной был явно выраженный тип сангвиника, способного радоваться жизни даже в подобной заднице. Такие люди приветствуют всё на свете, в том числе и запоры, потому, как они удерживают ценный продукт в организме, — да я и сам вам помогу. У меня от отца осталась такая штука, не у всякого благородного имеется. Сейчас, сейчас...
Путешественник отбросил в сторону полу своего измазанного плаща, и я увидел нечто, подобное гигантскому кошелю, висящее на его поясе. Человек запустил поросшую рыжим волосом ладонь в недра этого мешка и достал массивный агрегат, напоминающий плод совокупления скворечника и самогонного аппарата. Если я не ошибался, то это должны были быть часы. Вот так — достижения науки в народные массы! Судя по виду, вещица действительно была очень древней, настолько древней, что её могли обнаружить местные археологи и продать прадедушке моего собеседника. Думаю, такой рухляди у местных дворян действительно не было. У охотников, в их логове, я видел вполне пристойные экземпляры, не напоминающие творение безумных учёных.
Пока я сумрачно изгалялся в иронии, человек торжественно священнодействовал со своей рухлядью, тщательно прикрывая её от капель дождя собственным телом. Он медленно вращал какие-то колёсики, прислушиваясь к тихому щёлканью, потом протирал грязной тряпицей металлический кружок на боку агрегата и, в конце концов, долго смотрел в крошечное отверстие, закрытое стеклянной крышкой.
— Похож на примата? — в этот раз, я совершенно точно идентифицировал голос и поэтому даже не стал оборачиваться. Теперь я знал, откуда он раздаётся. Из моей головы, — не будь так уверен, милый.
Под аккомпанемент язвительного смеха, крестьянин поднял голову и, на его плоской физиономии, расцвела торжествующая ухмылка. Видимо, он, только что, открыл закон всемирного тяготения. Впрочем, созерцание вращающихся стрелочек, могло оказаться, для него чем-то подобным.
— Ну и сколько там натикало? — я решил прервать экзистенциальное сосредоточение, предшествующее входу в нирвану, — далеко, там, до темноты?
— Три, с половиной часа, — радостно объявил человек, как никогда напоминающий обезьяну. Судя по торжествующему виду, ему, только что, предложили должность императора всемирной империи. В данном случае способна помочь лишь живительная эвтаназия.
Итак, у меня было вполне достаточно времени, добраться до цели, пока ещё не стемнело. Хорошо бы ещё кончился этот проклятый ливень. Идиотская привычка людей спать по ночам и прятаться в домах от воды, льющейся с неба, запросто могла лишить меня возможного информатора. Насколько я понимал, столица была, по-настоящему, огромным городом, где очень легко заблудиться на долгие дни, а то и недели. Я не мог позволить себе подобной роскоши. Сердце было единственным местом, для встречи с Зарой. Если она решит, что я не смог добраться в нужное место, кто знает, как кошка поведёт себя.
Пока я размышлял, перепуганный сынуля, выбрался наружу, пытаясь помочь родителю посадить колесо-беглец на родную ось. Из повозки вновь донеслись стенания о возможном изнасиловании и с внезапным смешком, я сообразил, чем они могли бы быть вызваны. Та самая, прощальная, шутка Галины. Интересно, как это будет действовать посреди города? Может быть у меня на одну проблему больше? Впрочем, одной — больше; одной — меньше...
Я двинулся вперёд по скользким камням и услыхал, как за моей спиной пронзительно заскрипели колёса тронувшейся повозки. Что-то радостно хрюкал отец семейства и повизгивал его сынок, но я оставил всё это за бортом своего восприятия. Не до того было.
Чей-то изящный силуэт неторопливо шагал мне навстречу, время от времени скрываясь за струями дождя и возникая всё ближе и ближе. Слишком невероятно, для правды. Чудес не бывает. Мы, львы, не верим в подобные чудеса.
Львица приблизилась, и я мог различить чертенят, пляшущих в её жёлтых глазах.
— Привет, — сказала Ольга и провела когтями по длинным прядям белых волос, отряхивая капли воды, — ты непривычно молчалив сегодня.
Давненько не виделись. Со Сревенага. Тогда было понятно, в чём дело. Что происходит сейчас?
— Так и будешь молчать? — она откровенно развлекалась.
— Когда беседуешь с собственным подсознанием, совсем не обязательно открывать рот, — не выдержал я, — тем более, когда не понимаешь, какого хрена оно хочет от тебя.
— Ах вот как ты меня воспринимаешь, как галлюцинацию? — она мягко рассмеялась и коснулась моей щеки кончиком когтя.
Прикосновение. В клетке такого не было. Я схожу с ума?
— Вовсе нет. Только научился разговаривать вслух, — она задумалась, внимательно разглядывая меня, — нет, не только. Что у тебя с этой твоей львицей, Зарой?
— То, что могло бы быть у нас, с тобой, — я пожал плечами, — если бы мы не были так молоды, глупы и бессердечны.
— Говори за себя, — Ольга оскалилась, — именно ты был холодным бессердечным ублюдком...
— Да, прости. Был. Прости за всё, — мне действительно было очень жаль, — особенно за твоего волка...
— Ты же обещал! — на её глазах выступили слёзы, — обещал никогда не напоминать.
— Я давал обещание живой львице.
Когда я произносил эту фразу, человеческий фургон, наконец, подъехал к нам и теперь медленно проезжал мимо, на расстоянии вытянутой руки. Глаза Ольги внезапно вспыхнули и она, наотмашь, ударила кулаком по трухлявой стенке. Испуганно завопили женские голоса и вторя им, вострубили тягловые животные. На этот раз, с оглушительным треском, лопнули обе оси и фургон, накренившись, медленно кувыркнулся прочь с дороги, исчезнув из виду.
— Неплохо, для мёртвой львицы?
Что-то полыхнуло, и моя голова пошла кругом. Это быстро прошло, но когда я вновь обрёл способность видеть, на дороге не было никого, кроме меня. Кошка исчезла так же внезапно и странно, как и появилась. Ни единого следа на мокрых камнях, только смутное воспоминание о касании тонких пальчиков. Впрочем, всё это могло быть лишь шутками воспалённого разума.
Вот только исчезнувшая повозка... С некоторыми запозданием я сообразил, что звук падающей телеги оказался несколько глуше, чем ему следовало быть. Так, если бы она падала с большой высоты.
Чёрт! Противоположная сторона дороги обрывалась отвесным склоном. Когда-то здесь была ограда, но деревянные столбики полностью сгнили, оставив после себя жалкие огрызки, которые оказались не в силах спасти рухнувшую повозку.
Я взглянул вниз. Слишком высоко, для выживания слабых людишек. Приходилось напрягать глаза, высматривая обломки жалкого транспорта и тела его владельцев, неподвижно застывшие на дне глубокой расщелины. Выжил только один осёл, да и тот, похоже, сломал пару конечностей и теперь протяжно орал, вытягивая жилистую шею. Бедные животные...Я этого не желал. Бессмысленная трата энергии.
Зачем?
И кто?
Была ли здесь Ольга или я сам спихнул повозку в приступе внезапного безумия? Кто способен дать ответ? Нужно взять себя в руки.
Впрочем, кое что положительное здесь присутствовало: теперь никто не расскажет охотникам, поднятым по тревоге о странном путнике. Может быть моё подсознание гораздо предусмотрительнее, чем его хозяин?
Спохватившись, я сообразил, что совершенно напрасно теряю драгоценное время, разглядывая бесполезную дохлятину. Поправив капюшон, я отошёл от края обрыва и, размеренным шагом, направился в сторону города.
Дальнейший путь не отличался каким-то разнообразием. Всё те же, изъеденные временем и тысячами колёс, плиты, уложенные, похоже, ещё в самом начале времён. Иногда я видел остатки старой ограды, по краю тракта, но они больше напоминали скелеты кустов, чем что-то искусственное. С противоположной стороны изредка попадались массивные каменные столбы, видимо, те самые дорожные указатели, о которых толковал погибший крестьянин.
Чуть дальше, смутными призраками, прорастали сквозь дождь тени деревьев, нахохлившихся под холодными струями. Эти самые потоки уже насквозь промочили ненавистную одежду и вовсю омывали моё тело. Проклятая грань, с её непонятными законами.
Подняв голову, я внимательно осмотрел небо и обнаружил широкие прорехи в сером покрывале дождевых облаков. Это радовало. Похоже, очень скоро я перестану принимать принудительный душ и смогу немного обсохнуть.
Однако, ещё до того, как струи ливня начали редеть я стал замечать определённые перемены в окружающем ландшафте. Дорога перестала возвышаться над окрестными полями и качество её покрытия значительно улучшилось. Явный признак того, что где-то близко находится город. Попался даже целый верстовой столб с нетронутой табличкой, где можно было разглядеть цифру два. Это могло быть расстояние до пресловутой Гордены. Впрочем — это могло быть всё, что угодно, начиная от инвентарного номера столба и заканчивая его стоимостью.
Поля, вокруг тракта, начали приобретать ухоженный вид и растительность, на них, перестала напоминать опытные участки по разведению элитных сортов бурьяна. Кое-где, сквозь пелену дождя, я мог различить угрюмые приземистые постройки, огороженные высоким частоколом, определённо недружелюбного вида. Очевидно, понятие "разбойники" было, для местных жителей, не просто словом, а вполне явной угрозой.
Преодолев очередную часть пути, я констатировал тот факт, что небо, похоже, излило весь свой запас горьких слёз и теперь стряхивало последние капли. Это не могло не радовать. Стоило ливню прекратиться, как возникший ниоткуда холодный ветер, точно оголодавший пёс, набросился на медленно ползущие тучи и мгновенно превратил их в жалкие лохмотья. Разорвав сплошную чёрную пелену, ветер принялся играться этими лакомыми кусочками, уволакивая их за горизонт, видимо, на чёрный день.
