За креслом истекали потом два огромных чернокожих великана, размеренно взмахивая огромными опахалами и овевая хозяина потоком воздуха сомнительной свежести. Осталось упомянуть сущую мелочь — дюжину, до зубов, вооружённых, телохранителей, окруживших трон. Каждый, кто без разрешения правителя решился бы преодолеть некую незримую линию, рисковал обнаружить собственную голову у себя под ногами. Это касалось даже визиря. Не то, чтобы повелитель был излишне мнителен, просто он очень хорошо знал историю своих предшественников и понимал — осторожность не бывает чрезмерной.
А вот и местная достопримечательность: на потёртом коврике, недалеко от падишаха, чахнул слепой певец, настолько древний, что его имя уже никто и не помнил. Возможно его и вовсе не было. Весь поросший седым волосом и обёрнутый в кусок дряхлой ткани, ископаемый терзал струны ландрона. Внезапно нечто замкнуло в его старческих мозгах и запрокинув голову, овощ начал раскачиваться из стороны в сторону.
Откуда-то, из недр косматого волоса, донёсся неожиданно чистый и звонкий голос:
Хищным зверем, чей оглушительный зов,
Терзает уши мои.
Является день, срывая ночи покров,
Вступая в пенаты свои.
Оставь надежду — борьба твоя тщетна,
Остры светила клыки,
Пусть ты отважен и храбрость твоя беззаветна,
Раны всегда глубоки.
Лапой тяжёлой грудь твою попирая,
И ночи сжирая сень,
Жизнью людей мимолётно играя,
Зверем является день.
Забавно было слушать песню про наступление дня от слепого. Оставалось посмотреть танец безногого, посвящённый этому событию. Ну да ладно, всё равно песню сочинил не этот серый медведь. Я мог точно сказать, кому принадлежало авторство опуса. При дворе, только одного человека ещё волновала смена дня и ночи. При том, что автор не покидал здания, день он (точнее — она) ненавидел лютой ненавистью, как и всё, с ним связанное. Недаром сестру падишаха иногда называли Дщерью мрака.
Закончив петь, слепец понурил голову и смолк, неторопливо перебирая струны тонкими ухоженными пальцами. Понятия не имею, где могла блуждать его душа в этот момент, но было там весьма невесело. Поэтому, когда гости жаждали послушать нечто весёленькое, звали другого исполнителя.
Закончив осмотр зала и убедившись в отсутствии особых перемен, я направил свои стопы к падишаху. Тёмные глаза тотчас сфокусировались на мне, а бородка слегка дёрнулась, когда тонкие губы сложились в холодной усмешке. Смуглые пальцы, поглаживающие рукоять оружия, прекратили свои ласки и совокупились с объектом близости. Почему-то, при виде меня правитель стремился немедленно вооружиться. Как будто это ему могло бы помочь!
Слепой певец оставил ландрон и поднял голову. Казалось пытается вынюхать некий трудноуловимый аромат, однако он просто прислушивался: знает, шельмец, мои шаги! Музыка замерла на одинокой рассеяной ноте и танцовщицы, лишившись управляющего ритма, остановились посреди особо изощрённого па своего бесконечного танца. Их, совершенно одуревшие лица, посетила некая тревожная мысль, а остекленевшие глаза приобрели осмысленное выражение. Даже огромные кошки ощутили перемену и прекратили метаться около деревянных столбов. Зверюги стояли, зыркая на меня своими жёлтыми глазами и скалили клыки. Ни одна даже не рыкнула.
Итак, в наступившем безмолвии я приблизился к трону падишаха, спокойно пересёк "линию смерти" и остановился, разглядывая властителя. Знаю — ему это нравится. Настиган нервно дёргал свою бородёнку, а пальцы вершителя судеб, сомкнутые на рукояти оружия, стали белыми словно мел. Из маленького шатра донёсся едва различимый шелест материи: ага, значит ночная птаха вернулась в гнездо.
— Привет всей компании, — весьма дружелюбно сказал я и сдул со лба прядь светлых волос, — как делишки? Сколько голов уже успел отрубить?
Огромным усилием воли и это было хорошо заметно, падишах разжал побелевшие пальцы и вернул на лицо несколько поблёкшую улыбку.
— Иногда я поражаюсь своему терпению, — сказал он задумчиво, — почему я должен терпеть все твои выходки? Ведь я уже давным-давно отказался от мысли о том, что ты — посланник всевышнего, уж больно твои деяния отличаются от описанных в Кодексе.
— А ты больше верь всякой писанине, — посоветовал я, — хорошо — я не умею исцелять и оживлять, а главное — не имею ни малейшего желания этим заниматься. На кой чёрт я буду поднимать ваших мертвецов, если в тот же день им могут вновь отрубить голову по твоему приказу? Пусть остаются на том свете.
— Однако ты не похож на посланца Царя зла, — пожимая плечами, продолжил падишах, — по крайней мере, внешне. Хоть некоторые, из твоего окружения, вызывают во мне сомнения. Над нашими кузнями день и ночь клубится смрадный дым от сжигаемых мертвецов, а на улицах, каждое утро находят новые тела.
— Ха, кто бы говорил! — парировал я, — всегда, с удовльствием, осматриваю твою коллекцию отрубленных голов, которая, что ни день обновляется, а вопли из зиндана проникают сквозь самые толстые стены. К слову, не знаю, чем занимались твои специалисты, но предыущая ночь была особо хороша. Я до утра не мог подобрать мелодию к своим стихам. Кого там препарировали — купца, отказавшегося отдать несовершеннолетнюю дочь в твою танцевальную группу? Как Кодекс комментирует подобное?
— Правитель должен принимать решения и отстаивать их, невзирая ни на что! — улыбка, на лице моего собеседника, задеревенела, -ладно, оставим эту тему. Я не имел желания ссорится с тобой, человек-джинн, а хотел кое о чём попросить. Я...
Он остановился и удивлённо посмотрел по сторонам. Должно быть только сейчас он обратил внимание на полную тишину, стоявшую во время нашей беседы. Даже рабы за спинкой трона остановились, прекратив помахивать своими вениками. Обозрев всё это с должным вниманием и не упустив ни единой мелочи, падишах потемнел лицом и внезапно сорвался на крик:
— Почему нет музыки?!, — он яростно щёлкнул пальцами и словно из-под земли, явились рослые стражники, пожирающие правителя глазами, — танцовщиц — высечь, музыканту — пять палок по пяткам, а этих, — он ткнул пальцем за спину, — немедленно обезглавить. Головы — на кол, а остальное мясо отдать котам.
Приказы правителя были выполнены во мгновение ока: визжащих танцовщиц согнали с помоста и подгоняя пинками, повели к выходу; певец, благодаря хорошему слуху, сам понял, какая судьба его ожидает и положив инструмент, направился к месту экзекуции, где уже не в первый раз получал заслуженное наказание; так же безропотно, чернокожие гиганты опустились на колени перед специальным желобом, наполненным опилками и склонили головы. Солдатам оставалась совсем несложная работёнка: сверкнули два клинка и курчавые головы плюхнулись в оперативно подставленные корзины. Начальник королевской стражи, надувшись от собственной важности, поднял головы и предъявил их падишаху. Тот лениво кивнул и небрежным взмахом руки повелел освободить пространство.
В общем, не успел бы никто произнести фразу: "милосердный повелитель", как всё оказалось закончено. На танцевальной площадке появились новые девушки, зазывно виляющие бёдрами под весёленький мотивчик сверкающего лысиной исполнителя, подхватившего осиротевший ландрон. Чёрные тела, оттащив в сторону, умело делили на части, дабы хватило всем зверушкам, нетерпеливо порыкивающим в ожидании гостинца. Головы унесли прочь для изготовления пародии на чупа-чупс.
— Ух ты! — сказал я и одобрительно хлопнул в ладоши, — сколько раз видел и всё равно не устаю удивляться этому аттракциону. Они у тебя, как дрессированные: алле-ап и готово! Честное слово, я даже завидую.
— Чему? — подозрительно поинтересовался падишах.
— Ну этому: а теперь ещё парочку. Когда-нибудь обязательно устроюсь на такую же работу, как у тебя. Тогда они у меня тоже будут бегать по щелчку пальцев.
Впрочем, тут я слукавил: было дело, мы уже пытались управлять государством и поначалу вроде бы даже неплохо. Странно, но те вещи, которые люди позволяют себе и своим правителям, он не прощают высшим существам. Закончилось всё хреново и нам пришлось уносить ноги. Скорее всего, виновники нашего изгнания давным-давно мертвы, а жаль. Я бы не прочь потолковать с Витей, Ножиком или Симоном.
Владыка почти ничего не понял, кроме того, что я вроде бы одобрил заведённые им порядки. Поэтому он довольно хмыкнул и расслабившись откинулся на спинку трона. Из тёмного шатра донёсся едва различимый шёпот — точно лёгкий ветерок прошёлся средь травы: видимо Саима решила принять участие в разговоре. Повелитель прислушался, склонив голову и на его физиономии застыло угрюмо несогласное выражение.
— Об этом не может быть и речи, — резко оборвал он шелест ветра и повернулся ко мне, — слушай, я уже упомянул о своей небольшой просьбе, человек-джинн. Известен ли тебе некий Баджара?
— Некий Баджара, — хмыкнул я, перекатывая звонкое имя на языке, — некий Баджара, известный в Сен-Сенали последней собаке или какой-то ещё некий Баджара? Известный мне — великолепный музыкант, неплохой поэт и как говорят, опытный любовник. Последнее не проверял, но песни слушаю с удовольствием, хоть предпочитаю сочинения Назири.
Из шатра донёсся слабый смешок, а падишах тяжело вздохнул и поморщился.
— Иногда мне трудно понять, — сказал он и взгляд его потяжелел, — то ли ты издеваешься над всеми нами, человек-джинн, то ли дела твои действительно далеки от человеческих и тебе наплевать на наши проблемы. Да, в твоих словах присутствует правда и своими песнями Баджара привлекает множество юношей, а любовными подвигами — молодых дев. Кроме того, ты забыл упомянуть о его искусном владении оружием. Ах да, осталась сущая безделица — он же ещё предводитель огромной армии мятежников, терзающих мою страну.
— Да-да, — кивнул я, — чирикали такое птички на рассвете. Но какое мне дело до всего этого? Неужели, некий жалкий сочинитель способен доставить великому повелителю какие-то неприятности?
— Какие-то? — едва не выкрикнул правитель, заставив присутствующих втянуть головы в плечи, — какие-то, ха-ха! Этот мерзавец одерживает одну победу за другой, ускользая от серьёзных стычек. И ещё, я очень сильно подозреваю шпионаж среди моего окружения. Иначе откуда он узнаёт мои планы, едва я успеваю объявить их вслух? Дело дошло до того, что я вынужден снять часть армады с её дежурства у Изумрудного пролива и усилить ею армию. Однако даже это может не принести желаемого результата. Три моих провинции фактически подконтрольны ему, хоть их наместники клянутся в своей верности и утверждают, будто никаких волнений не наблюдается, — падишах сжал пальцы в кулак, и они громко хрустнули, потом стукнул себя по колену и сверкнул глазами словно лев, при виде ускользающей добычи, — сегодняшний день не принёс приятных известий — мне доложили, о крупной банде мятежников, атаковавших гарнизон в Сен-Хараде. Бандиты уничтожили его, захватив город. Баджара лично возглавил атаку и вздёрнул градоначальника на центральной площади, вместе со всем его окружением. Ладно, если у того не достало ума защитить город — поделом ему! Но во время казни Баджара похвалялся своей силой и клялся, что недалёк тот день, когда он войдёт в Сен-Сенали и вздёрнет на стенах дворца меня и мою сестру!
Падишах умолк, и я некоторое время, с интересом, слушал странный скрежещущий звук. Присмотревшись, я сумел различить, как шевелится борода правителя и дёргаются желваки на бледных щёках. Да наш поднадзорный в дикой ярости! Лица рабов с опахалами блестели от обильного пота, выражая крайнюю степень ужаса. Они-то хорошо понимали — расстроеный хозяин, в гомеопатических целях может запросто пустить их на фарш.
Однако мало-помалу дёргающееся лицо начало успокаиваться, скрываясь под обычной непроницаемой маской. Немалое значение в этом процессе, как мне показалось, сыграл тихий шёпот из тёмного шатра. Саима всегда знала, как лучше всего успокоить ЭТОГО зверя. Наконец падишах выпустил остаток дурного воздуха из головы и совершенно спокойно сказал:
— Первоначально я намеревался послать в Сен-Харад большой отряд, но по совету своих помощников, — он сделал неопределённый жест, однако Настиган при этом поморщился, поэтому не составило особого труда догадаться, откуда пришёл совет, — принял другое решение. Думаю, оно будет более разумным. Ведь уже не один раз мои воины, приближаясь к селению, занятому мятежниками попадали в засаду. Замаскированные стрелки осыпали их стрелами, после чего незаметно исчезали. А в самом городе не оставалось ни единого бандита: Баджара, предупреждённый предателями, успевал очистить королевскую казну и не спеша, укрывался в горах. Нет никакого резона подвергать моё войско бессмысленному и бесполезному риску.
— И тут, как я понимаю, мы переходим к сути дела, — следовало прервать поток королевского красноречия, — попробую представить, как обстоят дела: Саима посоветовала тебе отправить в Сен-Харад меня и моих кошек. Она сказала: люди-джинны не боятся оружия — стрелы и мечи не причинят им никакого вреда, а Баджара не испугается такого маленького отряда и не станет спасаться бегством. Вроде бы ничего не забыл...
Настиган издал нечто среднее между смешком и всхлипом, но когда падишах бросил на него кипящий яростью взор, ответил невинным взглядом прозрачных, словно стекло, глаз и слабой улыбкой. В шатре, напротив — не стали скрывать веселья и заразительеый хохот могли слышать все, кто решился бы на столь безумный шаг. Отсмеявшись, Саима бросила несколько неразличимых фраз дабы успокоить буйного братца. Весь этот цирк, изображаемый святой троицей, расположившейся передо мной, мог означать лишь одно — я, как всегда, угадал. Однако, чтобы не уронить лица, правитель был обязан оставить последнее слово за собой.
— Совершенно верно, — каркнул он, сведя брови в одну жирную гусеницу, — думаю Баджара не станет убегать от горстки нападающих, и ты сможешь схватить его и доставить сюда. И ещё, он обязательно должен остаться живым, чтобы мои палачи содрали с него кожу!
— Умм? — я изобразил удивление, — мы уже ставим условия? Вроде бы изначально всё это выглядело, как просьба, если я не ошибаюсь? А я ещё даже не начал решать, хочу ли я ввязываться во всю эту ерунду. Вообще-то мне не очень интересно.
Это несколько охладило пыл падишаха, поставив его в тупик. Похоже у абсолютной власти имеется одна небольшая проблемка — правитель забывает, что в лексиконе существует слово — нет. Посему любой отказ способен надолго погрузить тирана в глубины мрачной меланхолии.
Вот и падишах угрюмо разглядывал меня, видимо силясь понять, какая фигня сейчас произошла. Мало-помалу мысль о том, что я могу и не согласиться достигла его сознания и немедленно сменилась раздражением. Пальцы покрепче вцепились в рукоять ятагана, а глаза прищурились, словно их обладатель прикидывал: как бы это получше отчекрыжить непослушную голову. Даже Настиган начал с тревогой посматривать на хозяина. А как же — эдак и до нервного срыва недалеко! А если ещё и сеанс лечебной декапитации не поможет, как тогда? Падишах начнёт, всхлипывая, кататься по ковру и размазывать сопли по бороде. Я представил себе эту картину и не удержался от ухмылки.
