* * *
22 октября 1827, Батово
В обеденной комнате великого князя встретил Эдвард Тис.
— Доброе утро, Ваше Императорское Высочество, прикажете подать завтрак? — И, получив согласие, поинтересовался: — Вы рано встали, несмотря на то что приехали после полуночи. удалось ли вам отдохнуть?
— Я привык вставать рано, несмотря на то, во сколько я лёг, и не считаю нужным этому обычаю изменять. Следующей ночью высплюсь лучше. Вы завтракали? Прошу вас быть за моим столом.
— Благодарю вас, я ещё не кушал.
— Прекрасно, нам нужно обсудить предстоящее, я уже послал за Щербцовым.
Через несколько минут Великий князь, Юрьевич, Тис и Щербцов преступили к завтраку. Ели молча, и только под конец трапезы великий князь, откинувшись на спинку стула, начал разговор:
— Полагаю, наиболее вероятным, что деревня не выполнит назначенный урок. О чём мы и услышим на сходе. Прощать долг я не намерен. Посему нам предстоит забрать у крестьян всё до самого последнего зерна. Для чего часть конвоя останется поддерживать порядок на сходе. В это же время другие, взяв подводы, будут собирать крестьянское добро и свозить его на усадьбу. Брать необходимо всё: зерно, скот, инструмент, полотна, рукоделия, одежду. Всё, кроме икон, — Великий князь, сделав паузу, обвёл взглядом молчащих собеседников. — Это дело весьма долгое, всё это время я буду стараться держать крестьян на сходе. Место для него не случайно выбрано возле лесной делянки, вдали от деревни и усадьбы. Используя сарай для инструментов и штабели хранящегося леса, мы запрём их на небольшой площадке. Если всё пройдёт хорошо, крестьяне вернуться к уже не принадлежащим им домам, в которых не смогут найти ничего. Это приведёт их в отчаяние. Этим же вечером или ночью следует ожидать их возвращения к усадьбе. Где дело решится окончательно.
— Ужели необходимо доводить до крови? — Юрьевич, задавая вопрос, пристально смотрел на великого князя.
— Надеюсь, до смертоубйства не дойдёт, но если будет нужно я готов пролить кровь.
— Зачем? — коротко бросил Тис.
— Меня не устраивает привычное положение, при котором крестьяне добывают пропитание на своих мелких клочках земли. При этом на дела поместья приходится либо нанимать работников, либо отрывать крестьян от их трудов. Результатом этого положения является полуголодная жизнь крестьян и совершенно неудовлетворительное состояние поместья. Необходимо объединить всё имеющееся. Крестьяне должны получать свой кусок хлеба трудясь на делах поместья. В этом году я предложил им работу в поместье. И сколько из них пришли в наём? — Великий князь посмотрел на Тиса, ожидая ответа.
— Никто. Они предпочли привычный труд на своей земле, а барщинную повинность Вы распорядились не накладывать.
— Вот! — Великий князь поднял вверх указательный палец. — Они движимы вековой привычкой и именно её нам предстоит сломать. А для того необходимо лишить их своих мелких наделов. Смиренно народ со своими привычками не расстанется, нас ждёт бунт.
— Кто же смиренно согласится из крестьян в батраки перейти, — осмелился прервать своё молчание Щербцов.
— Вот! — Ещё раз продемонстрировал всем указательный палец великий князь, — И они также мыслят. Они посчитают, что их лишили имущества и теперь заставят за корку хлеба рвать жилы на непосильных работах. Однако мой умысел другой. Только соединение в одно целое всего поместья и всех работников позволит добиться повышения дохода от каждой десятины земли настолько, что это увеличит состояние всех, кто работает в поместье. Не исключаю, что первые годы я буду нести скорее убытки, но крестьяне сразу же должны ощутить улучшение своей жизни. После того они согласятся работать по новому жизнь их должна неизменно улучшиться. Это потребует от меня дополнительных трат, но я надеюсь на предстоящие доходы.
— Ваше высочество, — Юрьевич говорил, слегка растягивая слова и делая обращающие на себя внимание паузы, — Не представляется ли вам всё это чрезмерно сложным? Вас не устраивает прежнее хозяйствование. Отделите деревню. Дайте ей свободу, если вам не угодно нести это бремя. А в оставшемся поместье установите те порядки, какие посчитаете нужным. Ужели эти две сотни десятин земли и пара десятков мужиков стоят того, чтобы морить людей голодом, подводя под бунт, и лить кровь?
— Так говорить, и Батово мне ни к чему. Толку с него... Хлопот много, а доход с моим содержанием никогда не сравнится. Не так я мыслю. Я, в ребячестве своём, всё вокруг принимаю как ученье, и Батово мой урок. Сохранить поместье, людей обустроить, а не бросать с рук долой. Вот если урок свой не справлю должно, по-вашему поступлю, но впредь не смогу быть собой довольным как учеником.
— Кровь должна пролиться ради вашего урока? — вскинув брови, спросил Юрьевич. — Надеюсь, Её Императорское Величество поймёт ваши стремления.
— Мой умысел направлен на общее благо, ради будущей сытой и счастливой жизни самих крестьян. И только их нежелание менять привычные порядки может привести к крови.
— Они не ведают вашего умысла и с них спрос не велик. Вы же предвидите все возможные последствия и кровь, если она прольётся, будет на вашей совести. Вы во исполнение некого урока обрекаете людей на страдание.
— Вы абсолютно правы. Именно мне отмаливать предстоящее, но иного пути нет у того, кто распоряжается людскими судьбами, — великий князь перевёл взгляд на Щербцова. — Необходимо подготовить и зарядить все ружья и пистолеты, что имеются. Не менее трёх человек необходимо отправить на вывоз имущества из деревни. Пару десятков конных расположить вокруг места схода, для внушения должного трепета. Остальных расставить у окон и на бревенчатых завалах как стрелков, для чего передать им все карабины и ружья.
— Я распоряжусь, — Щербцов явно был задумчив, — Но я надеюсь, что Ваше Императорское Высочество не станет выходить для разговора с мужиками. Возможно, достаточно если вашу волю изложит господин Тис.
— Ни в коем случае. Я бы предпочёл, чтобы все нововведения связывались только с моим именем, а управляющий выглядел бы человеком связанным моей волей. Ваше же беспокойство понятно. Я намерен говорить с крыльца, возле открытой двери. В случае нападения, спрячусь внутри.
— А где вы укажете быть мне? — поинтересовался Тис.
— Вам предстоит размещать имущество и скот в поместье. И делать это скорейшим образом, дабы возвращение крестьян со схода не оказалось преждевременным. Несомненно, конные будут сопровождать крестьян и не позволят случиться непоправимому, но я бы предпочёл чтобы вернувшись они не нашли повода для немедленного действия. И ещё надобно вести строгий учёт взятого, возможно его придётся возвращать.
— Тогда, я найму мужиков и подводы в Даймище. Это станет не дорого и позволит всё перевезти раза за два.
— Хорошо, теперь о самом сходе. Я уже ознакомился с докладом господина Тиса. Крестьяне, уверенные в невозможности выплаты по уроку, не утруждали себя тем, чтобы сделать недоимку хоть сколь-нибудь меньшей. Ожидаю, что предложенная ими плата будет совершенно ничтожной. В силу моего малолетства, крестьяне могут тешить себя ложными надеждами, потому Семён Алексеевич в полном мундире будет находиться подле меня, тем самым обозначая единство власти и моей воли, — заметив улыбку на лице Юрьевича, великий князь добавил, — Да, именно для этого я вас и просил...
Ближе к двум часам Гордей и его брат Архип, переехавшие всё-таки в Батово и ставшие подручными Тиса, собрали крестьян возле сарая на площадке, образованной штабелированным в ожидании отправки кругляком. Выход с площадки закрыли конные егеря, расположившись в метрах ста от толпы. На брёвнах устроились стрелки. Просветы между штабелями были заботливо заложены стащенным в кучи хламом и сучьями.
Великий князь встретил мир на пороге входа в сарай, оставив за спиной открытую дверь. В темноте сарая притаился Чернявский, готовый увлечь наследника престола внутрь при первой опасности. Рядом скрывался Ёнссон, с целью закрыть и заложить изнутри массивным брусом дверь. Уши для засова сделали на скорую руку, так же как и окно в противоположенной стене сарая. Слева от наследника стоял Юрьевич, подавляя своеволие крестьян пышностью парадного мундира. Гордей и Архип, приведя народ, заняли условленные места слева и справа, готовясь взять в руки заранее заготовленные жердины.
Великий князь подождал пока толпа немного успокоиться и каждый найдёт своё место в ней.
— Здравствуй, честной люд, — подняв верх руку, сказал великий князь.
Нестройное и тихое "Здорово" прозвучало в ответ. Впрочем, большинство просто молчало. Выделив взглядом старосту, стоящего в первом ряду, наследник продолжил:
— Как год прошёл? Как урожай? Скотина как?
— Благодарствуя богу, все живы, — степенно начал ответ Клим и, тяжело вздохнув, принялся жалиться на житьё: — Да, год был не удачен. Лето холодное да дождливое. Хлеба не выстояли. Да и, скотина приплоду не дала, один убыток. У Миктки, вот, два месяца назад корова околела. Да и, болело народу много. Миром благодарим тебя за помощь, что весной нам оказал. Лишь благодаря твоей милости живы.
Клим упал на колени, а следом за ним на землю плюхнулись и остальные. Оглянувшись и окинув деревенских взглядом, староста продолжил:
— На твою милость уповаем и впредь. Не оставь детей голодными, не погуби нас! Мы все твои и всё, что есть у нас, ты волен взять, но назначенного урока нам выплатить нечем. На мягкость сердца твоего надеемся. Помилуй. Подати твои невозможны.
— Почему в поместье никто не пошёл в наём. Я бы заплатил щедро.
— Так ведь мы-ж люди на земле живём, с неё кормимся, и бросить землю-матушку никак для нас невозможно. Уйдём в наём, кто ж её пахать будет.
— Не жалует вас матушка урожаем-то, видать негодно ухаживаете за ней. Потому и урок выполнить не можете. Были бы вы сыновья для земли добрые, вам бы и на безбедное житьё хватало бы и на подать.
— Напрасно ты так. Мы в труде с утренней зори до вечерней. И мужики и бабы и дети малые...
— А я не в лени вас попрекаю, а в скудоумии. Вы трудитесь-то много, да бестолково. Понапрасну терзаете и себя и землю. А земля русская моему отцу богом вверена в усмотрение. Я не могу позволить вам и впредь терзать её столь нерадиво. Господь мне не простит. Сами вы не можете, работая на земле, себя пропитать и подати платить. Значит, мне придётся вас научить и надзирать за тем, чтобы вы на земле работали надлежаще...
Народ напряжённо молчал, все затаили дыхание. На лице Клима застыла какая-то гримаса, он пытался сообразить, к чему клонит барчук.
— А потому, — великий князь невольно сделал паузу, — с ближайшего понедельника вы все поступаете в работники в поместье. Мой управляющий отныне будет указывать вам, что и как делать. Он же поможет вам правильно разделить между собой плоды вашего труда. Отныне ваш труд на мелких земельных клочках, и никчёмный уход за единичной скотиной в ваших хозяйствах будет прекращён, как совершенно бессмысленное, не дающее вам прокормления, и богопротивное истязание себя и божьей земли. Господь дал человеку разум и отныне ваш труд будет подчинён ему...
Великий князь сделал пазу, перевести дух, и это позволило старосте задать вопрос:
— Э-э-э, Ты прости нас, барин, тёмные мы, и всецело в воле твоей. Только вот про недоимку не ясно.
— Недоимка это ваш долг. Её я взыщу. Всё ваше возьму в её оплату, а остаток вычту в следующем году. Теперь ясно?
— Смилостивись. Мы же с голоду перемрём зимой. И дети наши...
В толпе, как по команде, но не надрывно запричитали бабы и захныкали дети.
— Со следующего понедельника начнёте работать, буду вам платить, зиму проживёте.
— А чем весной сеять?
— А вам больше не придётся сеять самим своё зерно на своей земле. Вы будете работать все вместе на общей земле и получать с того себе прокормление. На посев, на наше общее дело, я зерна дам и от голода помереть не позволю. А ваше дело...
— Тату!!! — Мимо конных егерей проскочил мальчонка и от усталости рухнул на колени — Они Бурку увели!!! Хлеб забрали!!!..
Толпа загомонила. Не надрывный плач резко превратился в гул возмущения, то и дело прорывались отдельные выкрики. К мальчику подбежал мужик. Великий князь показал два пальца Щербцову и сделал шаг назад, к двери. Конные егеря извлекли сабли, стрелки привстали, изготавливаясь, Гордей и Архип поглаживали жердины, примеряя их в руках.
— Они всё забираю-ю-ют!!! — прорвало толпу единым мощным воем.
Народ колыхнулся к деревне, но блеск сабель, решительно выставленных егерями вперёд на уровне конских голов, остановил его. Толпа отхлынула от всадников назад к центру площадки. Людей закружило в каком-то водовороте. Пытаясь найти выход, они мотали головами, бредя по кругу, но невольно сбились все в центре в полном недоумении. Наконец великий князь решил прекратить это брожение. Выстрелив в воздух из пистолета, он закричал, стараясь понизить голос насколько возможно:
— Что раскудахтались!! Сели все на землю!!
— Слышали! Все на землю сели, немедля !!! — рявкнул следом Щербцов, тут же отдал комнду: — Стрелки! Товсь! Кто останется на ногах немедля пристрелить! Всем сесть на землю! Делай раз!
Грохнул выстрел из пистолета Щербцова.
— Делай два! Стрелки, наводи!
Крестьяне, до того стоявшие в нерешительности, распластались на земле. Над площадкой повисла тишина.
— Всё делается так, как должно, — спокойно заявил великий князь. — Вас ждёт новая жизнь, и вы должны верить, что она будет счастливой. Всем сидеть и ждать, настанет час, и вы сможете направиться по домам. Всякий же, кто осмелиться бунтовать, будет убит на месте.
— Барин, — Клим пополз к великому князю, но жерди Гордея и Архипа уткнувшись в землю преградили путь старосте, — помилосердствуй, последние отнимаешь, ведь помрём же, смиренные холопы твои.
— Будете трудиться, не помрёте. Я обещаю. Всем сидеть смирно пока час не наступит.
Наблюдая за притихшими, перешёптывающимися между собой крестьянами, великий князь поделился своим виденьем будущего с Юрьевичем:
— Сегодня нам спать не придётся. Я уверен, что этой ночью они придут забирать своё назад.
Опасения великого князя не собирались сбываться. Крестьяне, вернувшись в разорённую деревню, весь оставшийся день что-то обсуждали. Неспешно деревню окутала вечерняя темнота, но мальчишки поставленные наблюдать за крестьянами сообщали, что брожения не прекратилось. Только к десяти вечера деревенские угомонились и разошлись по избам. В поместье же никто и не думал ложиться. Помимо очевидной опасности, крестьянское имущество, нежданно свалившись на голову Тису, требовало к себе внимания.
Путаница возникла неизбежно, несмотря на все попытки навести порядок. И если со скотом, крупным инвентарём всё обстояло довольно сносно, то мелочь, впопыхах сваленная в кучу, явно свидетельствовала о несовершенстве учёта.
Из живности первыми о себе заявили куры, громкими воплями требуя либо корма, либо привычного для них выпаса. Даже после кормёжки они не желали прекращать свой митинг. Благо с наступлением темноты они угомонились. Однако следом забеспокоились коровы.
