Острова. Шаанджита

— Отдохнули. В путь.

Никто ей не возразил. Куда уж было возражать мне, вторично пленнице, зачем-то ожидаемой самим Вортаном.

Не могу сказать, чтобы я желала этой встречи.

Перед тем, как вновь пуститься в путь, ко мне подошел мужчина, чье имя никак не могла вспомнить, пробасил, делая ударение в моем имени на первый слог:

— Кристин, не обижайся на нее. Хелен многого ждет.

— Я и не обижаюсь, — ответила я по-русски и подкрепила слова улыбкой.

Общий настрой собеседник уловил, довольно хекнул и хлопнул по плечу. Как на зло — по больному. Я стиснула зубы, чтобы не застонать.

Так мы и шли. Только теперь Хелен чуть на отдалении, мужчины где-то рыскали на предмет подозрительных лиц и вещей, а Ник рядом. Он оказался мальчишкой разговорчивым, даже болтливым. Говорил без умолку, хохмил, пытался меня веселить и подкалывать. И хотя большую часть шуток я не понимала, словарный запас расширялся в геометрической прогрессии. На память и способность к языкам я никогда не жаловалась.

— Ты красивая, — сказал Ник, польстив моему самолюбию, и получил за то подзатыльник от Дерека.

Я лишь хмыкнула. Красавицей себя не считала. Симпатичной, обаятельной — да. Но не красавицей. Каре-зеленые глаза, которые кто-то называл лукавыми, кто-то — бесовскими, аккуратный носик и губки, зубки все ровные и на месте, каштановые волосы до середины спины. Что еще? Фигура, круглая там, где это надо и с изгибами в нужных местах. Худобой не страдаю, но люблю каждый свой килограмм. И животик, подкачанный, хоть и не плоский, — предмет моих трудов и даже гордости. Это модно нынче в моем мире.

Интересно, а девушки этих островов тоже такие?

— Ник, а сколько их всего — островов?

Из его ответа я поняла, что с числительными в сперато — местном языке — у меня совсем плохо. Мальчишка проникся и начал загибать пальцы.

Ночь провели в лесу. Я и в походы-то выбиралась нечасто, и всегда под рукой была палатка, спальник и машина на случай, если захочется уехать. А уж так — у костра, кутаясь в плащ, под аккомпанемент сов, сверчков и комаров, — спала впервые. Хорошо хоть ночи тут оказались не слишком холодными.

А утром мы вновь пошли. Вперед, то продираясь сквозь буреломы, то пересекая мелкие речки-ручьи. Местность становилась холмистой, впереди встали самые настоящие, поросшие смешанным лесом, горы. Ник уверял, что здесь они еще низкие, а вот ближе к середине острова повыше будут.

— Он немаленький, наш Акулий, — с нотками гордости в голосе проговорил мальчишка.

С такой нежностью и трепетом рассказывал он про реки, холмы, леса, про зверей и птиц, про людей, что стало ясно — он любит свой край. А еще я подумала, что в моей стране мало найдется таких патриотов. Большая часть населения предпочитает ругать за недостатки, а не отмечать достоинства.

Странно, но домой не хотелось. Нет, не то, чтобы совсем, но желание это было вялым, почти несущественным. Что там, дома? Врачи, сочувствие друзей, медленное угасание... или даже быстрое. Хех. Совсем не этого мне хотелось. Потому, когда Хелен сказала, что дуб — путь в одну сторону, и обратно так же не попасть, а как попасть, она не знает, я не ударилась в истерику. И она, похоже, этому удивилась.

Погруженная в свои мысли, я нагнулась, проходя под низко висящей веткой, почувствовала нечто липкое носом, отпрянула, но поздно.

— Тьфу ты блин! — воскликнула, сдирая с лица очередную невидимую глазу паутинку, очень надеясь, что ее обитатель успел сбежать.

Подозреваю, что на голове от подобных "встреч" образовался шалаш — зеркало осталось вместе с сумкой где-то в сторожке, вспомнила я об этом поздно, и Хелен наотрез отказалась возвращаться. И, если честно, мне самой этого не хотелось — очень уж пугали те люди, стрелявшие без предупреждения и державшие взаперти. По иронии судьбы они к нашему уходу оказались в той самой яме, где держали меня.

— Они тут не помрут? Без еды и воды-то... — спросила я тогда, а Хелен ответила, что скоро за ними придут. Возможно, быстрее, чем нужно.

Уточнять, что это значит, не стала. И вообще, в какой-то момент возникло чувство, что я знать ничего не хочу ни о витологах, ни о механистах, ни о странных дубах, ни...

— Мама...

Я выдохнула и остановилась, цепляя Ника за рукав.

— Что это?

— Где?

— Там, в кустах.

Для убедительности я ткнула пальцем. Мальчишка тихо рассмеялся.

— Ты что, ллорта испугалась?

— А что, не стоит?

Названный зверь потрусил в нашу сторону — знакомиться. Было в нем что-то от козла по виду, от лося по размеру и от свиньи — по запаху. Я с трудом сдержалась, чтобы не отпрянуть, пока этот ллорт воодушевленно меня обнюхивал, но когда попробовал зажевать воротник рубашки, возмутилась.

— Э! Ты, существо! Поди прочь! Я тебе несъедобная.

Ник заржал уже в голос и щелкнул нахала по носу.

— Не отставайте! — сердито велела Хелен.

И сказала что-то лично для Ника так, что я ничего не поняла, а мальчишка моментально сник и бросил мне:

— Пойдем, надо спешить.

Позже уже, когда остался за спиной обиженный невниманием ллорт, "совсем безобидный и страшно невкусный", спросила у подростка тихонько:

— Что она тебе сказала?

— Не важно.

— Что?

— Кристин, ты много чего не понимаешь...

— Да я нифига не понимаю в этом мире! Нифига! — взорвалась я. — Вы говорите загадками, отмалчиваетесь, тащите куда-то...

Я замолкла на миг, сообразив, что тираду на русском они вряд ли поймут, и сказала уже на местном:

— Я не хочу идти так — не зная, куда.

— Тише! — коротко окрикнула Хелен и застыла на месте.

— Это почему еще?

Я созрела, чтобы буянить и "качать права". К тому же, чем дальше, тем меньше мне нравилась эта женщина — сухая, собранная и волевая. Она могла бы вызывать уважение сродни почитанию, не будь ее приказы обращены в мою сторону.

Не люблю, когда мне приказывают.

— Да замолчишь ты, наконец?! Вот послала же Великая Мать дурочку на мою голову... — зашипела она и вновь коротко приказала, — оставайтесь здесь.

И быстро скрылась за деревом. Уже оттуда раздался ее переливчатый, похожий на птичий, свист. Издалека ответили таким же.

— Что происходит? Объясни, — попыталась спросить я у Ника, но он тоже на меня шикнул.

— Лучше присядь, — посоветовал он. — Похоже, наши наткнулись на патруль — гвардию Акульего острова.

Мне ничего не оставалось, как послушно замолчать. На время.

— Поэтому мы не идем по дорогам?

— Да. Патрули разосланы по всем направлениям от Хранителя, где мы тебя нашли. Но особенно много их будет на подходах к Витууму, городу витологов острова.

— И где этот... Витуум находится? — спросила я и поморщилась.

Концентрация слова "жизнь" на десяток слов в беседе просто зашкаливала.

— Ближе к хвосту, у предгорий хребта.

— Чего?

— Чего "чего"? — переспросил Ник недоуменно.

— Ближе к хвосту чего?

— Острова, конечно.

— Ааа... — неопределенно протянула я.

Вот интересно, как определить, где у острова хвост? Задать этот вопрос я не успела, потому что вернулась Хелен.

— Патруль, — не сказала — выплюнула она. — Тебя ищут.

— Как? Почему меня? Это из-за... тех?

Острые плечи женщины шевельнулись под рубахой.

— И из-за них тоже. Но, похоже, не одни мы тебя ждали. Вставай. Сейчас не время болтать, надо до Белого камня подняться к ночи.

— Там может быть гвардия, — нахмурившись, произнес Остин, мужчина лет сорока, хмурый и молчаливый.

— Нет, — возразил Дерек, — туда они не сунутся.

— Это почему еще?

— Каленока.

— Дерек прав, — подтвердила Хелен. — Там много кустов, гвардейцы попросту не решатся испытать на себе их действие.

— А вы — решитесь? — спросила я.

— А нам не страшно, — ухмыльнулся Дерек недобро и хищно.

После Хелен именно он был первым лицом, готовым взять на себя командование отрядом. Коренастый, широкий, но подвижный, он оставлял впечатление дикого кота, лишь кажущегося милым пушистиком.

Далеко обойти патруль не получалось — с одной стороны вдоль дороги тянулся крутой склон, польза от вскарабкивания на который не стоила затраченных времени и сил, а с другой на некотором отдалении — неглубокая, но быстрая речка, по берегу которой мы и пошли.

Мимо патруля мы крались едва ли не на цыпочках. Присутствия других людей я не заметила, но все, даже вечный балагур Ник, были напряжены и постоянно шепотом просили меня быть аккуратнее. Да, не училась я беззвучному передвижению по лесу, не училась!

— Придется научиться, — шипела в ответ Хелен, и я лишь стискивала зубы, стараясь ступать тише.

Сколько длилось это мучение — двадцать минут, или час, или больше — не знаю. Наконец женщина дала команду выбираться на дорогу, выслала Грега вперед, Остина пустила сзади — прикрывать тылы, а сама с арбалетом наизготовку задала такой темп, что вскоре голова у меня разболелась не на шутку. Кровь пульсировала в висках и, казалось, разорвет вскоре черепушку изнутри. Желудок подкатывал к горлу, сознание мутилось, вскоре я не выдержала и, шатаясь, пошла к краю дороги.

— Ты куда? — встревожился Ник, который бессменно шагал рядом.

— Я... сейчас... — успела пробормотать я, падая на колени.

Меня скрутило, и завтрак планомерно переместился на придорожную траву.

— Фе, — скривился Ник.

— Фе, — подтвердила я, вытирая рот тыльной стороной ладони, и тут же согнулась в очередном приступе.

Головокружения мучили уже несколько лет, но я не придавала этому большого значения — с детства давление было низкое и "потемнение в глазах" было делом едва ли не обычным. Потом начались боли в голове, тошнота, рвота, периодические обмороки. Друзья все шутили, не беременна ли я. Я отшучивалась: разве что от святого духа. А потом кто-то настоятельно посоветовал сходить в больницу. Я и пошла. И даже прошла обследование — для того, чтобы убедиться, что здорова. Оказалось совсем наоборот. Опухоль обещала расти, доставляя мне большие мучения и, в результате, — смерть.

Ни Хелен, ни ее спутники об этом не знали, конечно. Я не решилась им рассказать сразу, да и не смогла бы объяснить все тонкости моего состояния на сперато, знала который весьма посредственно.

Женщина подскочила ко мне, помогая подняться, подала кусок тряпки, в которую ранее был завернут сыр, и бурдюк с жидкостью, напоминающей одновременно и сладкое, и соленое молоко.

— Кристин, скажи честно: ты носишь ребенка?

Я бы рассмеялась, не будь мне так плохо. Простонала лишь:

— Нет.

— Ты уверена?

— Да.

— Тогда...

— Неважно себя чувствую, — перебила я. — Посижу чуть-чуть, и пойдем. Правда! Мне скоро станет лучше!

Во взгляде женщины читалось: не верю. Почему-то мне не хотелось рассказывать ей истинных причин своего "недомогания" и сейчас. Откуда знать, как отнесутся они ко всему, когда узнают, что я — совсем не та, кто им нужен, и более того, долго не протяну? Это сейчас носятся, будто с писаной торбой, кормят, оберегают... а если все изменится?

— Надеюсь, что так, — хмуро произнесла Хелен. — Сможешь дойти вон до того дерева?

Я кивнула, судорожно сглотнув, потому что желудок вновь подумал — не взбунтоваться ли?

Переместившись под крону, совсем по-летнему густо-зеленую, я выпила еще той странной жидкости. Она удивительным образом снимала усталость и прочищала сознание.

— Что это? — спросила я у Ника, косясь меж тем на Хелен, которая объясняла что-то Остину, нагнавшему нас.

От ответа едва не поперхнулась. Чье это молоко, выяснять не рискнула, но что таинственный поэфаго не корова, поняла сразу.

— Хорошо хоть не яд.

Глаза его округлились.

— Ты что! Яд бы мы тебе не дали — у тебя нет этого...

И он отвернул ворот рубахи, показывая внизу шеи шишечку размером с ноготь мизинца.

— Клещ-ядовик, — похвастался он, — симбиот, распознает и пожирает больше пяти сотен ядов!

— Эээ... — протянула я, — а у тебя одного такой или у всех?

— У большинства витоистов есть, а у тех, кто в активном сопротивлении — у всех.

— Занесла же меня нелегкая, — пробормотала я по-русски.

— Что?

— Ничего. Любопытно, говорю, — ответила уже на местном.

— Может, и тебе такой приживят, — "утешил" мальчишка.

Клеща в шею? Бррр! Нет уж, спасибо покорно!

Заметив мою брезгливость, Ник даже обиделся.

— Ничего ты не понимаешь. С ним гораздо проще, он не раз спасал жизнь. На Акульем многие пользуются ядами: смазывают им ножи и стрелы, подливают в питье и еду. Да и растений с ядовитыми спорами хватает. Вдохнешь пару раз — и все.

Он махнул рукой, будто перерубая ребром ладони стебель цветка. Мурашки стадом пробежали вдоль спины, едва представила мгновенную смерть от какого-либо растения.

— Что — все?

— Ну, в обморок упадешь... возле Хранителя тебя наверняка ядом шарахнули, чтоб не сбежала. Или начнешь дико хихикать. Или сделаешься дурной, как младенец... или вовсе несмышленышем станешь, а это уж тьфу-тьфу, лучше умереть. Так что, придем в город, проси, чтобы приживили тебе клеща.

— Если приживется еще, — вступил в разговор молчавший до того Дерек.

— А что, бывали случаи?

Мужчина двинул плечами.

— Что толку ждать до города? Можно попробовать сейчас.

Ник вскинул на старшего товарища испуганные глаза.

— А если не приживется? Нас Хелен на суп порубает.

— Не порубает, приживется, — уверенно возразил мужчина, роясь в поясной сумке. — О! нашел.

В небольшой деревянной коробочке что-то ползало, скребя лапками. Я на всякий случай пересела подальше. Дерек хмыкнул.

— Боишься? Не бойся, это почти не больно. Неприятно только. Иди сюда.

Я замотала головой, руки сжались в кулаки так, что ногти впились в ладони.

— Что тут творится?

Вопрос, заданный Хелен, повис в воздухе. Как она подошла, никто не заметил. Дерек ухмыльнулся широко, бросил небрежно:

— Да вот, клеща-ядовика приживлять собрались.

— С ума сошли?

— Хелен, дорогая, вспомни про каленоку. Она не выдержит.

Худое лицо женщины посуровело.

— Выдержит. А вот приживление...

— Ты на нее глянь, — перебил мужчина. — Да повнимательнее. Это она с ума сойдет от своих глюков. И не такие сходили, а уж девчонка...

— Ты прав, — вздохнула предводительница. — Кристин, девочка, ложись вот сюда, расслабься...

У меня, и так напряженной, сам собой вырвался ответ:

— Нет!

Вздернула себя на ноги, перескочила через бревно, готовая дать деру, но тут же чьи-то руки схватили за ремень джинсов, дернули, еще десятка два пальцев впились в мои плечи, причиняя боль.

— Идите в жопу, сволочи! Я вам не дамся! — попыталась орать и изворачиваться я, но сильные руки вжали лицом в землю, кто-то навалился на спину, на ноги, кто-то фиксировал голову.

— Расслабься, будет лучше, — заполз в уши вкрадчивый голосок Хелен. — Мы же добра тебе желаем.

— Какого нах добра?! — взвизгнула я, выплюнув попавшие в рот листья. — Вы...

И тут почувствовала, как по шее чиркнули чем-то острым. Короткая вспышка боли и — боль гораздо большая, когда, перебирая лапками и впиваясь в мясо, под кожу начал заползать клещ. Я заорала, тут же в рот впихнули кусок тряпки, которую недавно использовали в качестве платка, а еще раньше — салфетки для сыра.