Острова. Шаанджита

Двор напоминал подход к американскому Капитолию: лужайка, минимум деревьев, короткая лестница, ведущая к галерее. Все отлично просматривается и простреливается, фиг подползешь, даже ночью — везде понатыканы шары освещения. Сам дом трехэтажный, мощный, почти без украшений, и крыша: не привычная покатая красная, а плоская или почти плоская — снизу не видно — и с зубцами по краю, как у крепости. Хорошо окопались эти Лунные Псы, ничего не скажешь.

Пока мужчины уводили экипаж к хозяйственным постройкам, а там выгружали пленных, Ильгизар взял под локоток и зашагал по аллейке, уводящей за дом.

— Значит, так, Кристин. Я тебя приведу в кабинет, посидишь там. Никому не открывай, ничего не трогай. Если придется с кем общаться — лишнего не говори. И — не обольщайся, твой сперато не так уж хорош, в тебе сразу можно узнать иноземку. А это вызовет интерес, нам излишний.

— Так зачем ты меня сюда привез, если ставишь теперь столько условий? — тихо вопросила я, а сама улыбнулась, мол, мы только гуляем, и мне это таааак нравится.

— Оставлять тебя одну еще опасней.

"Ну да, он прав, — подумала я. — За мной пришли в дом мамаши Адель, уж не знаю, по просьбе настоятельницы или нет, хотя вряд ли она тут замешана. Но если пришли раз, придут и второй, а что я сделаю против пары крепких мужчин? Правильно, ничего. Вот и надо сидеть и помалкивать, а лучше забиться куда-нибудь на время, и нос наружу не казать".

Я громко фыркнула в ответ на собственные же мысли. Опять прятаться и убегать? Как-то не хочется. Но и цепляться за Ильгизара, как единственного защитника, тоже душа не лежит. С другой стороны, за кого мне цепляться? Александр многого не знает, и как бы я ни обожала его, стоит признать: в некоторых ситуациях он просто не сможет мне помочь. Мамаша Адель придерживается политики невмешательства, конечно, у нее связи, но будет ли она защищать меня, задумай кто вломиться в комнату на чердаке и утащить меня силой? Вряд ли. В монастыре вообще дела странные творятся, и туда пока соваться боязно. Конечно, мужчинам, что друзьям, что врагам туда путь заказан, но и среди женщин союзников раз-два — и обчелся. Та же настоятельница — лошадка темнее некуда. Кто еще? Мария с Ибрагимом отпадают сразу, ни к чему их в это впутывать. Хелен. О, да, Хелен — это сила. Только вот хочу ли к этой силе приобщиться? Сомнительно.

Так, в раздумьях и относительной тишине, мы завернули за угол дома, прошли вдоль, завернули еще раз, и там нашли дверь. Снова охрана, снова тускло блестящий на свету значок, холл, лестница, коридор, и — кабинет.

— Это твое логово? — спросила я, оглядываясь.

Большой стол, на удивление чистый, все прячется либо в ящиках, либо в секретере, а на нем лишь перо, чернильница да листы. Удобное кресло и диван, книги в шкафу. Дверь, плотно прикрытая и наполовину скрытая шторой. Или хозяин чересчур аккуратен, или — здесь не работает.

— Не совсем, но можно и так сказать. Кабинет мне достался от предшественника, я ничего тут не переделывал.

Я потерла пальцы, думая, стоит ли спрашивать, что с ним сталось, с этим предшественником.

— В нашем деле смерти — не редкость, — подтвердил мои мысли Гиз.

— Что, так много преступников в славном Валоре?

— Мы больше не ими занимаемся.

— А чем? Ой!

Я, шагая назад, наступила мужчине на ногу, он придержал за плечи. Я развернулась с извинениями. Сердце стукнулось у горла, пришло понимание, что мы близко и одни, и мне нравится кабинет и его владелец, и...

Я, краснея, отступила, а Ильгизар произнес, заставляя меня озлиться на собственные мысли:

— Не сейчас, милая сьерра.

Мое пренебрежительное "пфе" вызвало лишь очередной смешок, и мужчина удалился, попросив ничего, кроме книг, не трогать, и вообще, быть умницей. Мол, вот вино, вот диван — чувствуйте себя как дома, ага.

Он ушел, и я осталась одна, слушая, как в замке поворачивается ключ. Злости на то, что меня заперли, почему-то не было. В окружающей полутьме — плотные шторы, прикрывающие большую часть окна, и северная сторона сделали свое дело — было уютно и даже тянуло на сон. Долгий день клонился к закату, макушки деревьев окрасились розовым, и в комнате пора было зажигать свечи или заносить светильники, греющиеся днем на солнце. Я обошла стол, разглядывая массивную чернильницу и потертую обивку кресла. Тяжелая ткань портьер оказалась темно-бардовой, за окном простиралась все та же лужайка, наискосок через нее переговаривалась у здания, похожего на сарай, пара мужчин.

Я отошла от окна, ящики стола манили доступной близостью, один оказался вызывающе приоткрыт. В душе боролись любопытство и совесть, и последняя, как ни странно, победила. Не могу назвать себя очень уж хорошей девочкой, комнату врага я бы всю облазила. Но Ильгизара врагом я не считала, а трогать личные вещи друзей — слишком бесчестно. Рассудила так и переместилась к книжному шкафу, от греха подальше. Пробежалась пальцем по корешкам: история и биология, вернее, витология и сопутствующие ей науки. Законы и указы разных годов. При новом геренте, который тут что-то вроде короля, но не совсем, политика порой меняется на прямо противоположную. Чего только стоит тот "переворот" сотню лет назад, после которого были уничтожены свидетельства былого могущества цивилизации, и библиотеки восстанавливались заново, а некоторые книги, неугодные, изымались из частных коллекций еще долгие годы. Уничтожали их или прятали до лучших времен — не понятно, хотя, думаю, местным сотрудникам об этом известно немало.

Я все так же топталась у шкафа, спускаясь сверху вниз, как мое внимание привлекла книжица на полке, второй от пола. Нельзя сказать, что она чем-то особо выделялась из общей массы книг, мне понравился ее цвет — темно-зеленый, с прожилками как у малахита. Только тема на ней значилась скучная: эпоха правления Теофана Седьмого. Я присела на корточки и попыталась ее вытянуть, но не тут-то было. Книга, ведя себя совершенно мерзким образом, из ряда не вытягивалась. Я дернула посильнее, палец что-то кольнуло, и я в немом изумлении уставилась на капельку крови и тонкое шило, высунувшееся из "книги". Палец запульсировал болью, кончик его даже поменял цвет, и в душе запоздало похолодело: яд. Но Маркус, мой клещ, которому поначалу была не рада, и с этим справился. Правда, нагрелся он сильнее, чем обычно, и даже причинил неудобство.

— Так-так-так, — пробормотала я, загораясь любопытством. — Книги-то мне трогать не запрещали.

Я подтащила сумку ближе, волосы оказались заплетены и перевязаны лентой, я встала на колени, чтобы чувствовать себя устойчивее. Соседние книги вынимались нормально, только эта будто приросла к стенке. Я, вздохнув поглубже, сунула руку вглубь шкафа, осторожно ощупывая находку со всех сторон. Искала выемку, кнопку, крючок — хоть что-нибудь, ведь должны же ее как-то доставать! Больше пальцы ничего не кололо, пострадавший кончик вновь порозовел, лишь потерял немного чувствительность, став словно "не моим".

Наконец, мне повезло. Едва слышно щелкнуло, и то, что я приняла за корешок книги, распахнулось, будто дверца. Внутри обнаружилась еще одна книга, на этот раз настоящая. Потертая, не шибко толстая, с нечитаемой надписью. Я извлекла ее на свет божий, опасаясь очередных ловушек, но либо их не было, либо я, как толстокожий носорог, не заметила облачка дурмана или чего-то подобного. Находка оказалась по-настоящему старой, это я могла сказать, даже не открывая ее. Как-то раз подруга из тех, что особенно ценят свой род, водила по дому, будто с экскурсией, и показывала двухсотлетнюю Библию. Это было странное чувство: держать в руках книгу и понимать, что до тебя ее так же держали многие поколения людей.

Так вот, эта книга, ловко припрятанная среди остальных, отметила уже никак не двести лет, а гораздо больше. Отделанные пластинками края, небольшая застежка — я обрадовалась, что не замок. Когда я открыла ее, то подумала, что листы сейчас рассыплются в руках. Что хуже — язык оказался незнакомым. Чтобы разглядеть текст, пришлось перейти к окну. Но сколько я ни листала страницы, разглядывая редкие картинки, нарисованные от руки, найти знакомых слов не удалось. Буквы чем-то напоминали индийские или тибетские: угловатые знаки с хвостами, иногда закругленными, как у запятых, а иногда похожими на тире, направленное вниз.

Я все билась над разгадкой, что это за язык и о чем тут вообще говорится, когда, перелистнув очередную страницу, замерла. На картинке изображался Хранитель, здоровый, не меньше тысячи лет, судя по контрасту с девушкой, которая его обнимала. На лице ее, прорисованном с любовью, светилась улыбка. Я легонько огладила пальцем картинку и тоже улыбнулась.

Первым порывом было забрать книгу и попытаться разобраться в ней, оккупировав библиотеку. Но потом пришел страх — что скажет Гиз, когда узнает, что я потырила у него такую древность? И может, ничего в ней нет, в этой книжице, может, роман это какой о приключениях, ну и что, что на другом языке, мало ли их тут? Но как представила, что просто оставлю находку здесь, так заныло под сердцем. Еще была мысль скопировать хотя бы часть, я с тоской подумала о ксероксе, а лучше сканере и ноуте с выходом в интернет, когда в дверь постучали. Посетитель попытался войти, но у него это, конечно, не вышло. Я замерла, прислушиваясь к шорохам в коридоре, но сердце стучало так, что казалось — это меня сейчас услышат все, кому не лень. Лишь через минуту я успокоилась и поглубже вдохнула, выдыхая как можно тише. Этот визит заставил меня встряхнуться и запихнуть книгу в сумку, а остальные — поставить на полку, гадая, в том ли они порядке теперь. Крышка тайника захлопнулась все с тем же щелчком, а вот что делать с шилом, все так же торчащим наружу, я не могла придумать. Палец почти не болел, лишь чесался, и я принялась ощупывать секретку. Книги опять пришлось вынуть, но поиски увенчались успехом. Уступ ушел внутрь, шило убралось, щелкнуло, и все стало по-прежнему.

Прибрать "следы преступления" я успела вовремя. Когда я закончила расставлять все на полке и выбрала другое чтиво из истории Акульего, пришел Ильгизар. Ключ в замке провернулся почти неслышно, и я заметно вздрогнула, когда он появился на пороге.

— И как там наши пленные? — спросила, решив отвлечь его от вопроса, не трогала ли я чего. Сумею ли соврать, глядя в глаза, я не знала.

— Молчат.

Он стремительно обошел стол, остановился, я обмерла: сейчас заметит, что с книгами не все в порядке. Но он лишь отомкнул один из ящиков, достал печать, нечто, похожее на синего цвета сургуч, и уселся писать — размашисто и быстро. Вскоре он подал документ. Я пробежала глазами по строчкам, там говорилось о содействии и охране персоны, именуемой Кристиной Белли. Меня позабавило и смутило то, как переиначили мою фамилию — официально обозвали красивой.

— Спасибо, — только и сказала я.

Мужчина скупо улыбнулся, скорее отметил улыбку уголками губ.

— Не за что. Конечно, это нельзя считать пропуском туда, где вас не ждут, но в случае опасности может помочь. Для городской охраны это тоже не просто бумажка.

— Я и не знала, что вы столь влиятельная особа, господин Солл.

— Если бы, дорогая Кристина. Иной раз мне кажется, что у меня не больше свободы, чем у вас.

Голос его завибрировал, в нем послышались странные мурлыкающие нотки. Я поспешила отшутиться:

— Эй! Да что тебе там наговорили? Или они не говорили, а делали, а? где твой сарказм, Ильгизар?

— Ценю. Хоть это и плохая попытка меня развеселить. Мне надо будет уехать. И я не смогу защитить тебя.

— Но... ты только приехал!

— Это зависит не от меня.

От волнения я даже встала. Пальцы уперлись в край стола, и сама я подалась вперед, четко выговаривая слова, больше не защищаясь, а лишь нападая:

— Да что за манера такая: интриговать, обещая ответы, делать со мной непонятно что, а потом бросать на неделю? Затем ты вновь появляешься, а теперь говоришь, что уедешь. Отлично. В тот самый момент, когда за мною охотится Хелен, пытаясь похитить, и Александра я выгнала, как...

...последняя дура. Я осеклась на полуслове, продолжая взглядом ловить взгляд Ильгизара, и что-то в них было, в его глазах, но что, я понять не могла, и молчание затягивалось, и становилось неловко.

— Это была не Хелен, — сказал тихо, но четко. — Похоже, о тебе знают в столице.

— Но... это пленники рассказали?

— Да. Те люди прибыли по приказу господина Велено, я знаю его, встречался по долгу службы. И если интересуется он, то в столице тоже об этом будет известно. Хуже то, что рассказал о тебе кто-то из сестер, и в монастырь тебя тоже теперь не отправишь — пока не разберемся, кто друг, а кто враг. Есть у тебя там враги?

— Разве что сестра Глория, — неуверенно произнесла я. — Я случайно подслушала ее разговор с другой монахиней, она говорила обо мне очень резко, но я подумала, что это простая ревность, ведь ее, обладательницу дара, отодвинули на задний план, когда пришла я.

— И что же в тебе такого, Кристин?

— Она назвала меня шаанджитой, — тихо и обреченно поведала я.

Лицо Ильгизара, обычно спокойное, дрогнуло, мелькнула тень удивления, зрачки расширились, будто перед броском.

— Как, говоришь, она тебя назвала?

Голос, медленный и тягучий, опутывал, словно несчастную муху паутина. Я ответила резче, чем планировала:

— Сам слышал!

Он повертел в руках перо, задумчиво разглядывая его кончик.

— А что, может, и права твоя настоятельница? Это бы многое объяснило.

— Может, ты и со мной поделишься размышлениями?

— Еще как поделюсь! — пообещал мужчина и встал столь резко, что я невольно отпрянула.

Он обошел стол, за руку усадил меня на диван, а сам принялся открывать ниши и снимать защитные чехлы с шаров. В комнате сразу стало светлее, хоть и зеленее. Я все никак не могла привыкнуть к этому освещению, и если на улице оно казалось даже забавным, особенно с высоты, то в помещении я предпочла бы свечи.

Ильгизар, похоже, так не думал. Закончив с приготовлениями и задернув плотнее шторы, он уселся рядом и глянул на мою грудь с неодобрением, мол, ты еще одета?

— Ну уж нет, — пробормотала я, стягивая вместе края жилетки. — Давай хоть сегодня говорить будем, а не меня лапать и кидаться загадками.

— Готов попробовать. Если сестра Евгения права, и ты шаанджита, "та, что меняет", то это многое объясняет. Хотя бы тот факт, что первыми тебя нашли витоисты, они всегда лучше слышали сигналы. Потом сами сестры — они чувствуют в тебе силу, Дар, только иного порядка. Кого-то это обнадеживает, кого-то пугает. Дальше — знак. Со знаком было... "весело", как ты говоришь. Я никогда не видел его на теле. Только слышал, что такое было, и очень давно. А так выходит, что ты его отдать никому не можешь и...

Он развел руками.

— Я вроде как избранная, да?

Так хотелось, чтобы в голосе звучал скептицизм, но вышел лишь жалобный писк несчастной девчонки. Я рассердилась на саму себя.

— Круто, чо. И что с этим делать?

— Жить.

"Если дадут", — подумалось мне.

— Ты говорил про дар... что это?