Острова. Шаанджита

Воздух, вязкий, как кисель, не давал дышать. Мне отчаянно хотелось исчезнуть хоть ненадолго, подняться над городом, чтобы проблемы и чувство вины стали маленькими и незначительными. И желание мое исполнил мужчина, двадцатишестилетний ученый, подающий надежды, сын богатых родителей, мало интересующийся девушками. Он предложил уйти в горы. На день-два, не больше.

— Я иногда так делал, давно еще, в детстве, когда... — он замялся, явно не привыкший говорить о личном, — когда ощущал слишком сильно одиночество среди людей. Хотелось уйти.

Я кивнула с пониманием, губы скривила грустная полуулыбка. Как же, знакомо.

"Ты был умнее сверстников, начитаннее, а они этого никогда простить не могли. Не принимали, а то и дразнили чем-нибудь обидным, превращая достоинства в недостатки. Или вовсе — задирали. Тогда ты начал заниматься не только своей головой, но и телом, чтобы уметь противопоставить обидчикам не только острое слово, но и жесткое дело. И они, откатившись пару раз битыми, начали опасаться и уважать. Но пропасти между вами это не сократило. И ты ушел в науку, чувствуя горькое одиночество... среди людей".

Так я подумала, но вслух ничего не сказала, оставив догадки при себе.

День давно перевалил за середину, начало холодать, когда мы поднялись на площадку, где находилась обещанная Алексом пещера. Четырехчасовой путь наверх дался мне нелегко. Голова разболелась, накатывала волнами тошнота, но я пока боролась с ней. Кровеносное давление при восхождении тоже повышалось, что в моем случае могло оказаться фатальным. В какой-то момент даже подумала: черт с ней, с этой горой! Но глянула на спину мужчины впереди себя, вздохнула раз, другой, и потопала следом.

Вид сверху открывался изумительный, Александр не обманул. А еще лучше он стал, когда солнце зацепилось за соседний пик, скрылось за ним, и почти сразу стемнело. Внизу наметились и быстро набрали яркость зеленые светильники, и весь город стал похож на фантастическую картину безумного художника, разбросавшего мелкие кляксы в произвольном порядке: густо в центре и послабее по краям, уходящим щупальцами в соседние отроги.

— Да ты романтик, — невольно заметила я, подходя ближе к Алексу.

Тот устроился уже на краю пропасти — скалы, почти отвесно уходящей вниз.

— Ух! — выдохнула я, с опаской приближаясь.

Бросила плащ, едва ли не подползла к нему, плюхнулась задницей, осторожно ерзая. Страх высоты пришел ко мне в возрасте лет тринадцати и никак не желал убираться. Хотя и любила всегда это острое ощущение свободы, которое приходит, когда стоишь на краю. Много метров под ногами, ветер в лицо. Опасность, контролируемая лишь тобой. Кажется, раскинешь руки — и полетишь. Может быть, даже вверх.

Страх высоты и боязнь ее же. Парадокс. Или же, наоборот, обыкновение. Все мы любим пощекотать себе нервы.

Голова прошла, как только исчезла нагрузка, и я расслабилась. Как-то естественно возник из рюкзака бурдюк с вином, кизилово-вишневым, и более чем естественно возник первый тост.

— За Марка, да возродится он в лучшем мире. Пусть ему будет хорошо там... да, выпьем за него. И за то, чтобы ни один день не прошел впустую. Живы, пока живем.

Я хлебнула прямо из горлышка, чувствуя, как терпкая влага наполняет мой рот, перекатывается по языку и будто бы исчезает, становясь частью меня. Еще глоток, и емкость перешла к Алексу. Мы не думали о стаканах, они казались лишними здесь.

Вино расслабило нас, и его, и меня. Мы сидели рядом и смотрели на город, на луну и звезды, слушали песни ветра в ветвях, рулады цикад, уханье, шорохи, треск. Кожей я ощущала холод воздуха и тепло тела соседа, во рту оставалась приятная терпкость, до носа долетали запахи цветов и домашнего очага. Ночь обнимала нас нежно, стряхивая тихонько, будто пыль, горечь потерь и обиду разочарований.

— Ты любила его?

Вопрос пришел неожиданно, я и для себя-то не определилась с ответом.

— Я? Нет... не знаю даже. Не знаю. Так получилось, что все это — и дневное знакомство, и те мальчишки... они все равно мальчишки ведь, дурные, злые, жестокие, но — дети. Все так быстро произошло, когда он заступился. Все эти лица, голоса, его слова... не слова — приказы. Короткие, жесткие, единственно верные. А потом мы сидели в комнате, как в оккупации, и я поняла вдруг, что это первый и, пожалуй, единственный человек в этом мире, который защищает меня так отчаянно и самозабвенно. Не сестру, не любимую, не знакомую толком-то даже! Просто человека, который попал в беду. Мама всегда говорила, что настоящих мужиков мало, надо их беречь. Не уберегла.

Я замолкла, но, когда мужчина собрался что-то сказать, заговорила вновь:

— И... да, я испытывала к нему симпатию. Может быть, даже любила то недолгое время, пока мы были вместе.

"И он был замечательным! Или я придумала его себе таким..."

— Как знать, что бы было, встреться мы в другой обстановке, или выживи он в обстановке этой... — продолжила я в задумчивости. — Впрочем, история не терпит... сослагательного наклонения. У вас говорят так? Нет? Не важно. Может, это судьба такая?

— Каждый сам творит свою судьбу. Делает то, что считает нужным. А выходит или нет, на все говорят: судьба. Так что, нету ее. Я так считаю.

Я взглянула на человека, сидящего рядом. Лицо его, повернутое в профиль, освещено лишь лунным светом, и понять по нему что-либо невозможно. О чем он думает? Почему привел меня сюда? Чего хочет — от жизни вообще и от конкретных людей в частности?

Как знать. А может, и знать-то не обязательно — у каждого свои тайны и стремления.

Я, чувствуя плечом тепло плеча соседа, положила на него голову. Будто так и должно быть. И он, словно ничего не замечая, завел разговор о чем-то постороннем: о городе, о фонтанах и парках, о каких-то людях, которых я никогда не видела и вряд ли увижу. Он говорил, а я, вне обыкновения, почти что не слушала, думая о тех, кто приходит, уходит или же остается.

А после, убаюканная голосом, уснула.

Мне снились странные сны. Будто я бежала, быстро-быстро, вскидывая ноги высоко, перепрыгивая кочки и мелкие камни. Ветер бил в лицо, и движение было в радость. А еще видела море, бурное, словно волновало его что-то изнутри, и падала в него, но оказывалась почему-то не в воде, а на вершине горы, и даже еще выше — в башне или маяке. И оттуда обозревала весь остров, и ощущала себя больше, чем самой собой.

А еще мальчик по имени Маркус, который и не мальчик-то вовсе, а клещ, прижившийся в моей шее, держал меня за руку и говорил что-то очень простое и важное. Но что — запомнить не удалось, потому что он, нахмурившись, вдруг сказал: "ты не готова". И исчез, оставив меня наедине с собой.

Проснувшись, я все силилась вспомнить, что же он сказал мне. Простое и важное. Настолько простое, что человеку с его сложностями и попыткой все объяснить, понять это трудно.

Горы будто встряхнули меня. Много движения, много воздуха, зелени, ветра, солнца и звуков — много всего. Все это не оставляло шансов унынию и горечи, вытесняя их из головы.

Проведя ночь на той скале, мы двинулись дальше. Спустились в соседнюю долину, весь день были в деревне, играя с ребятишками, катаясь на лошадях и с удовольствием уплетая свежевыпеченный хлеб с сыром, запивая все это козьим молоком, жирным и питательным.

Алекс был мил, весел, общителен. Почти что идеален. Такое ощущение, что горы встряхнули и его, избавив от гнета привычек.

— Отец мой влиятелен, даже слишком, — рассказывал он, когда мы выехали на прогулку перед сном, — один из тех, кто входит в Совет Семи. Он хотел, чтобы я пошел по его стопам, но меня политика не интересует. Когда он окончательно убедился в этом, то дал мне волю заниматься тем, чем хочу. Лишь бы это не противоречило интересам семьи...

К счастью, Алекс увлекся наукой. Отец не только не запретил, но и дал собственную лабораторию, а еще спонсировал центр, где сын едва ли не запер себя на долгие месяцы, а то и годы для изучения тайн природы. Нравилось это Невиллу-старшему или нет, я так и не поняла: мой собеседник был предельно корректен и холоден в высказываниях об отце.

— Хороший он у вас, — нейтрально произнесла я, отметив про себя, что мужчина не ответил на реплику.

Какое-то время мы ехали в молчании, только стучали по камням подковы, да поскрипывала сбруя.

— А ваши родители?

— Мои... умерли чуть больше полугода назад.

— Прости. Я не знал...

— Ничего. Иногда... люди уходят из твоей жизни, хочешь ты того или нет. Наверное, так кому-то надо, я не знаю, но... надо иметь смелость и стойкость жить после этого. Жить, наслаждаться и даже быть счастливым. Жаль, у меня это плохо получается.

— Я бы так не сказал. Ты красивая и умная девушка, очень интересная. С тобой легко и... хочется быть собой.

— Алекс, не говори мне столько приятных слов, а то я подумаю вдруг, что тебе нравлюсь, и буду смущаться и дико краснеть, — попробовала отшутиться я.

Но смутился вдруг он, затеребил уздечку, лошадь под ним занервничала тоже.

— Так... нравишься. Даже слишком.

— Правда? А я думала, ты девушками не интересуешься... — сказала я вслух и тут же подумала: дура, молчи!

— Что?

Он выглядел ошарашенным, и мне осталось лишь буркнуть:

— Ничего.

И пришпорить коня.

Разговор на эту тему мы больше не заводили, беседуя о вещах отвлеченных, но в душе моей трепыхалось радостное "я ему нравлюсь!", заставляя улыбаться чаще обычного. Мысль о сомнительном "даже слишком" я закинула на задворки сознания, решив, что придумывать ничего не буду, и сегодняшний день пройдет лишь в приятных событиях.

Но не вышло. Голова за время прогулки разболелась не на шутку, возвращались в деревню мы медленно, по темноте, потому что каждый неверный шаг лошади, каждая встряска отдавалась яркими вспышками, от которых я едва не стонала. Александр встревожился, тем более, я мало что объясняла — не до того было.

Тело мое еще раз напомнило, что здоровье относительно, а жизнь конечна.

"Как бы ни было сложно, иди вперед" — вспомнились слова Марка. Я стиснула зубы и медленно выдохнула.

Боль как свидетельство: в организме не все в порядке. Тревожный сигнал, "звоночек" тела: "мне плохо, помоги". Это лишь реакция. Но если отключить ее...

Мысль "то сдохнешь ты неожиданно" пришла аккурат перед тем, как я упала в обморок.

Первым, что увидела, было лицо Алекса. Это можно посчитать приятным событием, не будь лицо так тревожно. Скосив глаза, попробовала оглядеться. Небольшая комнатка с одним окном, скорее всего, в той деревушке, где мы останавливались днем. Светло. Судя по всему, я проспала всю ночь и часть утра, и спутник заждался моего пробуждения.

Сладко зевнув, я потянулась. От вчерашних болей не осталось и следа. Как и от моей одежды. Простыня от манипуляций едва не слетела с груди, я, розовея, натянула ее до подбородка и с вопросом во взгляде уставилась на мужчину. Тот развел руками, мол, это не я. Угу. Верь им.

Разобравшись с одеждой, которую действительно припрятала Роза, хозяйка дома, позавтракали и засобирались в дорогу. Алекс был против, но в мои планы сидеть на месте не входило.

— Здесь столько еще всего не увиденного! — радостно вещала я, пытаясь отвлечь его от мыслей о моем здоровье. — Этот мир чудесен и красив, и я хочу узнать его ближе.

Мужчина разумно, но крайне занудно говорил, что я еще слаба, что следует отлежаться, вернуться в город, что горы — это серьезно, что...

— Алекс, ты будто нянечка какая зудишь тут. Перестань, а? будь проще, и люди к тебе потянутся.

— Кристин, я... поражаюсь тебе! Ты так безответственна.

— О! Неужели?

Меня часто забавляли и умиляли попытки заботится обо мне, делать все правильно и "хорошо". Но сейчас начали раздражать.

— Порой даже слишком.

— А ты слишком правильный. Живешь так, будто каждое твое действие запишут и предъявят потом счет итоговый: так-то и так, столько-то заплатить.

— А если и так? Я лишь стараюсь делать все согласно своим убеждениям. А ты то говоришь о жизни, то забываешь беречь себя.

— Не забываю, — буркнула я.

— Но... ты упала в обморок!

— Знаю. Со мной такое бывает.

— И часто?

Я пожала плечами.

— Раз в неделю наверняка.

— И ты считаешь это нормальным?

Я выдохнула и глянула ему в глаза.

— Алекс, если ты не понял еще: я больна. Серьезно. И месяца через четыре умру, скорее всего. И вряд ли тихо и безболезненно.

Произнося все это, я хотела добавить "и связываться со мной не советую", но... не смогла. Люди живые и здоровые редко хотят иметь дело с теми, кого поразил тяжелый недуг. А потерять Александра сейчас я бы не хотела.

Он замолк на время, явно ошарашенный моим спокойствием и усталостью.

— И ты так...

— Да, я так спокойно об этом говорю. А что мне прикажешь, в истерике биться? Жалеть себя? Можно, конечно. Но не хочу. И еще... знаешь, я готова поэкспериментировать с твоими ядами. Или лекарствами. Большую их часть клещ попросту нейтрализует, но как знать, может и найдем что-то подходящее. Головные боли меня задолбали уже. Что ты так смотришь? Ты мне поможешь?

— Конечно, Кристин. Как я могу тебе не помочь?

"Запросто", — подумала я, но промолчала, понимая, что не права.

— Прости, что огрызаюсь, что говорю глупости, что делаю их. Просто... мне надоела уже вся эта канитель вокруг моего здоровья. Мне надоело бояться сделать что-то не так. Надоело оглядываться назад и плакать ночами, сознавая, что все, чего я хотела, теперь вряд ли будет возможно, и все, что имела, уже потеряла. Я хочу двигаться дальше. И будь, что будет.

Алекс, наклонившись вперед, сжал мою ладонь. Я улыбнулась в ответ, пытаясь усмирить трепыхающееся сердце.

Глава 5

Друзья появляются в жизни внезапно, и никогда, знакомясь с человеком, не угадаешь, кем он станет тебе.

Так в моей жизни возникла Адель, мудрая женщина, способная сказать в лицо все, что думает о тебе, и Александр, гениальный ученый, интересный собеседник и просто — родной по ощущениям человек. Но ни Витор, ни одна из девочек госпожи Формари близки мне не стали. Первый из-за чувства вины, вторые из-за различия интересов.

Город все больше и больше нравился. Его улочки, парки, площади, фонтаны, рынки и магазины, булочные, театры, школы казались привычными, будто я сюда прибыла давно уже. А на деле лишь пятнадцать дней назад.

Я привыкала и обживалась. Меня начали узнавать соседи и коллеги Александра, здороваться, интересоваться новостями при встрече. Жизнь успокаивалась и входила в русло, что мне отчасти даже нравилось, но не могло не пугать. Когда все спокойно, так и ждешь подвоха. И он обязательно находится.

Но я старалась об этом не думать и наслаждаться тем, что имею сейчас. Жизнь коротка, с этим не поспоришь.

Сегодня, на шестнадцатый день пребывания в Валоре и тридцатый — в этом мире, в очередной раз встретилась с Алексом. Еще раньше я рассказала ему, что не местная, и теперь мы вместе, освободив середину комнаты от стола, изучали на полу Акулий остров.