Танго с призраком - 4. Танго Нуэво

Анхель собирался получить свои проценты, и наглая сопля ему в этом не помешает. Потерпит, никуда не денется. И он, и она...

— Я готова, — встала из-за стола Алисия.

Анхель только вздохнул.

Он рассчитывал, что завтраком его накормят у Лоуренсио. Вот и не покушал дома, да и не особенно-то у него богато было. Хлеб, сыр, кажется, еще паэлья, но той уже дня четыре, лучше не кушать, чтобы потом худо не было.

Впрочем, Алисии сейчас было не до терзаний Анхеля. Ей позарез надо было поехать в ателье.

Платья же!

Для тех, кто понимает... это не на час. И не на два.

Пока платья, отделка, туфельки, сумочки, аксессуары, перчатки, шляпки...

Это не три часа, а все тридцать. Или триста. Но на первый раз ей хватит. Наверное...

Светлые волосы девушки были решительно прикрыты маленькой шляпкой... ах, ужас! В столице в моде шляпы широкополые, но с небольшой вуалькой. Почему, почему до их островов мода доходит с таким запозданием?

— Сейчас в моде 'колониальный стиль', ритана Алисия, — Анхель галантно подал ей сумочку и предложил свой локоть опереться. Феола только нос сморщила. — Вам будет легко освоиться.

— Эти 'зонтики' на голове — колониальный стиль? — фыркнула она. — Идиоты...

С каким бы удовольствием Анхель отвесил наглой малявке затрещину. А лучше две. И пинка бы выдал на десерт! Но — нельзя. Ее сестрица не оценит. И тоже, вот, смотрит с любопытством...

— Вас чем-то смущают эти шляпы, ритана Феола?

— В колониях ценят удобство, — отмахнулась Феола. — А этот лопух моментально сдует в море. Или голову вам оторвет, если закалывать его шпильками. От солнца эти шляпы не спасут, а под дурацкую вуальку мигом залетят все мухи островов. И в волосы нападает всякая гадость. Ладно еще листья какие, но если насекомые... они там всякие бывают. Человеколюбивые, в том числе.

— То есть?

— Кушать человека любят. В гастрономическом смысле.

Алисия кивнула, подтверждая слова сестры. Действительно, на острове такую шляпку разве что дома носить. Или в карете.

— И что же носят в колониях, ритана?

Анхель даже чуточку заинтересовался. А вдруг?

Феола пожала плечами, и взяла у одной из служанок кусок кисеи.

— Вот так...

Буквально несколько секунд — и вот белое легкое полотно скрыло волосы, лоб, плечи, осталось открытым только лицо. Но Феола ловко прихватила складку ткани заколкой, оставляя открытыми только глаза.

— И так можно. Особенно, когда мошка. Или ветер дует из леса.

— Очень оригинально и свежо, ритана. Жаль, не будет пользоваться спросом в столице — Анхель даже искренне расстроился. Он бы заработал на новой моде, но куда там!

Не получится...

Никто в столице по доброй воле так лицо закрывать не будет. Смешно даже...

Феола не расстроилась, вернула кисею обратно и тоже взяла шляпку.

— Будем мучиться дальше.

И первая вышла из дома.

Лоуренсио коснулся руки Анхеля.

— Спасибо, дружище. Феола у нас ребенок сложный...

— Думаю, мы в ее возрасте были не лучше, — пожал плечами Анхель. — Дети, что с них взять? Повзрослеет — поумнеет, а пока просто перетерпеть.

Феола скрипнула зубами, но промолчала.

Погоди, мы еще увидим, кто будет смеяться последним. Р-ребенок?

Какое там ателье?

* * *

Амадо с утра сидел и раскладывал карточки. Да, есть и такой метод. На каждой карточке пишется одно событие или факт, а потом их перекладывают в любой последовательности, чтобы посмотреть на результат. Иногда это дает очень многое...

Иногда — нет, но зряшной работой карточки все равно не назовешь. Очень хорошо помогает структурировать мысли.

Кстати... и память тоже приятная. Дела после расследования надо сдавать в архив. А карточки Амадо оставлял себе. А что такого? Это же просто клочки бумаги... пробить в уголке дырочку, нанизать их на колечко, в нужном порядке, и положить в сундук. Так, для памяти.

На старости лет будет, что вспомнить.

Альба с утра ушла по магазинам. На какие деньги? Амадо не спрашивал. Отец дал, скорее всего. Сам Амадо две трети зарплаты честно отдавал супруге. Треть оставалась ему. Ну и если удавалось подработать, это тоже отправлялось на его личный счет в банке. Не просто так.

У него сын растет.

Его еще женить придется, на обзаведение ему выделить... у тестя просить? Или у отца? Внуки — это дети детей. И обеспечивать их должны ИХ родители. А не бабушки-дедушки.

Да, кто бы сказал Амадо лет пятнадцать назад, что он будет так рассуждать? Не поверил бы... что у него тогда мыслей-то было? Сопляк, одно слово. Даже не мужчина, а так... мужчина — принимает решения, несет за них ответственность. А сопляк — это другое, половые признаки есть, а ответственности за их использование нет. Вот и разница.

Альба ни о чем подобном до сих пор не думает — зачем ей? Ей и так неплохо жить на всем готовеньком.

Карточки недовольно зашелестели, намекая, что нечего тут отвлекаться.

М-да...

Драгоценности.

Некромант.

Убийство...

Амадо сгреб со стола карточки, сунул их в карман.

Взял папку с рисунками малышки Веласкес. И отправился туда, где ему смогут помочь.

К синьору Пенья.

* * *

Хосе Мануэль Пенья в это время был у себя дома.

От дел он года три, как отошел, и по меткому выражению Серхио, стал 'кастрированным котом'. Делать ничего не делает, но консультирует.

Правда, при синьоре Пенья лучше было так не говорить. А то можно тоже стать... и нет, не котом. Но оторвут все ненужное и болтающееся. Не обязательно — язык.

Вот консультация Амадо и была нужна.

Сам он в таких украшениях не разбирался, с ювелирами на 'короткой ноге' не был. А побеседовать бы надо. Но это лучше не с улицы являться, будь ты хоть трижды следователь.

Слуга, кстати, к нему отнесся без всякого почтения.

— Хозяин работает. Вам придется подождать.

Амадо и спорить не стал. Работает?

Это святое... романами синьора Пенья вся Астилия зачитывается. И это еще мягко сказано. Любого, кто помешает его работе, поклонники и поклонницы разорвут на сотню маленьких клочков. Так что подождем...

Амадо выпил кофе, съел поданные ему сладости, душевно побеседовал с синьорой Пенья, хотя и недолго. Сам хозяин появился где-то через сорок минут. Потянулся.

— Как я хорошо поработал... а для меня кофе найдется? Вы еще не все выпили, тан Риалон?

— Пока — не все. Но кофе уже остыл.

— И хорошо. Не люблю горячий. Что привело вас в мое скромное жилище?

— Дело, синьор Пенья. Исключительно дело.

— Выгодное? Или полицейское?

— Не знаю, каким оно окажется для вас, синьор. Если вас не затруднит поглядеть на эти бумаги...

Синьор Пенья послушно взял рисунки.

— Прелесть какая...

— Эти украшения пропали в ночь убийства. И мне хотелось бы узнать о них подробнее. Что это такое, откуда...

— Хм. Закономерное желание, — синьор Пенья задумчиво кивнул. — Вы не против, если я съезжу с вами, тан Риалон? Полагаю, это интересная история, а мне надо откуда-то черпать вдохновение...

Амадо и не подумал возражать.

— Почту за честь, синьор Пенья.

Синьор поглядел на супругу, которая одарила Амадо чуточку более благосклонным взглядом.

— Дорогая, ты не прикажешь подать мобиль? Я пока побеседую с одним человеком...

Амадо поцеловал синьоре руку и поблагодарил за кофе. Посмотрим, что там с украшениями...

* * *

— Бабушка, ты уверена, что папа разрешит? И мама?

Сомневалась Мерседдес не просто так. Родители были решительно против ее занятия любимым делом.

Ладно — копаться в украшениях. Или заказывать браслеты и колье по собственному рисунку.

Но гранить камни?

Гнуть золотую проволоку?

Сутками корпеть над оправой?

Это — не женское дело! И вообще... разве может девушка чего-то добиться в такой сложной профессии? Нет-нет, Мерседес, можешь даже и не рассчитывать.

Вот Мерседес Вирджиния и не рассчитывала.

Идана Мерседес Веласкес улыбнулась внучке и погладила ее по гладким черным локонам. Чернильным, ночным, словно темнота по плечам разлилась.

— Я с ними поговорю. И в ученицы тебя возьмут. Обещаю. Рисовать ты умеешь, я знаю. А дальше... захочешь — научишься.

— Конечно захочу, бабушка.

— Тогда поехали. Я познакомлю тебя со своим старым другом, а уж что он решит, то и будет.

Мерседес кивнула.

— Хорошо, бабушка.

— Одевайся. Едем.

— А мама с папой скоро приедут?

Идана Мерседес только вздохнула. И еще раз возблагодарила судьбу и полицейских. Первую — за везение, вторых — за деликатность. Дети пока ни о чем не подозревают. И пусть так остается... хотя бы ненадолго. Хотя бы на пять дней... пусть пока побудут детьми.

— Нет, милая. Они задержатся.

— Бабушка, а ты мне дашь в следующий раз с ними поговорить?

— Конечно, детка.

И куда деваться от взгляда этих больших детских глаз?

Некуда. Разве что отправить внучку надевать шляпку — и резко смахнуть слезинку в уголке глаза.

Она не будет плакать! И не умрет! Еще вчера она готова была расстаться с жизнью, но уже не сегодня! О, нет! Ее сына убили, ее невестку подставили, и хорошо хоть пощадили внуков! Идана очень хотела узнать, кто это сделал.

А потом...

А вот пото-ом...

Она многообещающе улыбалась. Когда-то, в юности, отец учил маленькую Идану защищать себя. И кинжалом она владела неплохо. Так что...

Рука — не дрогнет. Ни на секунду.

Она еще поквитается с негодяями за смерть любимого сына.

* * *

М-да.

К этому человеку Амадо не сунулся бы. Лично он — никогда. Разве что начальство прикажет и еще отматерит. И увольнением пригрозит.

Но может, лучше бы уволиться? Самому. Сразу. Безболезненно.

Херардо Диас Мальдонадо.

Разумеется, тан. Разумеется, ювелир. Но эксцентричный, умный, принятый при дворе, личный друг покойного короля, мастер, который создает шедевры, и этими шедеврами и покойная королева не брезговала. И из других стран за ним приезжали, пытались его переманить.

Но Мальдонадо оставался верен Астилии.

Его украшения были произведениями искусства. А вот его поведение... пожалуй,, поведение тоже было своего рода легендой.

Матерной.

Если и было что-то... даже убийство — и то было. И не одно. Маэстро Мальдонадо дрался на дуэли в среднем раз в два месяца. Потом, с возрастом — почаще. Видимо, старался доказать всем, что молод.

Гонки по городу на мобилях. Любовницы — из тех, что уже совершеннолетние, но Мальдонадо они во внучки годились.

Оскорбление общественной нравственности?

Да она, та самая нравственность, от Мальдонадо уж лет двадцать, как валялась в глубокой коме. С тех пор, как творец и художник уселся афедроном, простите, в несколько тазиков с краской по очереди, а потом встал и пошел так по городу.

Сверкая крашеным... всем.

Хотя самое интересное у него было закономерно прикрыто. Кстати — именно фиговым листочком. Но не рассчитывая на биологию, творец его сделал сам. Из золота. И отполировал. Чтобы блестело, значит...

А чего стоит его завис на фонаре? Не в голом, для разнообразия, виде. Но зато с воплями о свободе, равенстве и братстве... с обезьянами, что ли?

Про всякие мелочи, типа попоек, дебошей и купаний в голом виде и упоминать как-то скучно. Подумаешь... рутина.

Полицейские вешались.

А Мальдонадо, распоясавшись вконец, мог и их вовлечь в свои забавы.

Не убивал, но и так приятного мало. Если тебя яйцами закидают, или в море макнут, или совершенно случайно натравят медведя...

Откуда мишка?

А вот! Благодарные поклонники и клиенты! Привезли Мальдонадо и подарили! Хомячок их, понимаешь, не устроил... размер, наверное, не тот! А вот медведь — дело другое! Медведь творцу как раз по размерчику!

— Боишься? — подметил состояние Амадо синьор Пенья.

— Резонно опасаюсь, — отрезал мужчина.

— Это правильно. Как отец? Как Тони?

— Пока в Лассара, — Амадо отвечал вполне спокойно. Знал, что спрашивают не 'для галочки' или чтобы причинить зло. Просто синьор Пенья дружил с Риалонами вот уже лет пятнадцать. И с Лассара тоже. И такое бывает.

— Не родила она еще?

— Нет. Но надеюсь, все будет благополучно.

Зла Антонии Амадо тоже не желал. Не любил уже — перегорело. Отболело, прошло, когда он увидел, как Антония смотрит на его отца. Можно попробовать ее отбить... и нельзя.

На него она никогда ТАК не посмотрит. Просто — никогда. А ему тоже нужно...

Нужно, чтобы его так любили. И на меньшее он уже не согласен.

Альба?

Тут чувство долга. Они тогда поддержали друг друга и спаслись. Только вот было у Амадо чувство, что все в их семье неправильно. А как правильно?

И с кем?

Не угадаешь...

— Тони — чудесная девочка, — синьор Пенья улыбнулся. — я хотел бы посвятить ей свою книгу... там как раз героиня — некромант.

— Думаю, Тони будет рада.

Амадо даже не сомневался в этом.

Очень рада. Такое тоже бывает. Антония искренне считала старого мерзавца своим другом. И книги он начал писать с ее помощью, и действительно, хорошо относился ко всем Риалонам. Что ж. Жизнь — она сложная и интересная.

Мобиль остановился, и синьор Пенья вышел из него. Коснулся колокольчика, сделанного — вот кто бы сомневался? В виде фаллоса. Причем — это только язычок. Сам колокол был отлит в форме женского полового органа.

Кому — что.

Амадо едва не сплюнул. Вот ведь... взрослый человек, лет на двадцать старше Амадо, а туда же. Чего ему неймется? Кто его знает?

Лакей, который к ним вышел, тоже был в форме... представьте себе мантию звездочета. Только красную. А теперь расшейте ее золотой нитью. Но вместо звезд и лун нашейте на нее совокупляющиеся парочки. Во всех позах. При движении мантия развевается, парочки движутся, получается до тошноты реалистично. Но о приехавших он доложил честь по чести. Синьора Пенья с сопровождающим проводили в гостиную — и оставили дожидаться хозяина.

* * *

Сказать, что модистка не понравилась Феоле?

Промолчать всяко проще будет. Девочка только раз посмотрела — и уже ощетинилась, словно ежик.

Синьора Пилар Мария Наранхо ей дико не понравилась. Хотя и выплыла навстречу новым клиентам, и разулыбалась так, словно... хотя чего — словно?

Потому и разулыбалась!

Деньги к ней пришли! День-ги! Живые кошельки на тонких ножках!

Провинциальные дурочки и дурачок, которым можно... нет-нет, что вы! Они получат модные наряды! Но свое модистка тоже возьмет, в троекратном размере. И за счет комиссионных от шляпника — ювелира — мастера по сумочкам — обувщика, и за счет некоторых деталей, ясно же, что приезжие плохо разбираются в ценах и качестве товара. В столичных лавках.

Вот она и смотрит, как на давно обретенных и любимых. И обожаемых. И скалится...

Феола сморщила нос. Хотя внешне синьора Наранхо была собой очень даже ничего. Высокая, статная лет пятидесяти на вид, с черными волосами, в которых кое-где виднелись седые пряди, с яркими живыми глазами... ровно та красота, которая нужна, чтобы не раздражать страшненьких клиенток.