Острова. Шаанджита

Почувствовала, что начинаю расклеиваться, и хлебнула еще вина. Ни к чему это, ни к чему. Алекс дотронулся легко до моей щиколотки, я поерзала, устраиваясь удобнее. Диван небольшой, места хватит и на троих, но комфортно сидеть вдвоем, его заняли мы с Александром. Он, сидя, и я, полулежа и закинув одну ногу ему на колено. Одежда то позволяет.

Когда Адель первый раз увидела меня в таком виде: шароварах, что едва не падали, держась на бедрах благодаря оттопыренной попке, и рубашке, завязанной под грудь, то сказала, что так не носят. Но должны бы носить, потому что такую девушку сразу же хочется уволочь в уголок и запереть в спальне с большой кроватью и слугами. Запереть для того, чтобы не украли, слуг — чтобы не нуждалась ни в чем, а кровать...

Тогда она столь многозначительно на меня посмотрела, что захотелось убежать переодеваться.

А сейчас совесть и смущение были заглушены вином. Алекс, тоже не слишком трезвый, поглаживал мою босую ступню, я едва не мурлыкала от удовольствия, а Гиз, пряча усмешку в карих глазах, смотрел на все это безобразие с пола. Он расселся на подушках, по-восточному скрестив ноги. Рука его в задумчивости играла с огнем свечи, стоящей между нами, он купал пальцы в пламени, лаская его, и не то, чтобы не обжигался, казалось, даже жара не испытывал!

Я, не очень понимая, что делаю, переместилась на диване так, что левая рука уперлась локтем в край, а правая потянулась мужчине навстречу. Наши кисти встретились высоко над свечой, на потолке заплясали причудливые фигуры, но я смотрела не на них, а в глаза, в темном омуте которых плескалось нечто большее, чем интерес. И...

Я всегда знала, что есть вещи эмоционально гораздо более яркие, нежели секс. И это сплетение танца и разговора без слов всегда было одним из таких ощущений. Я опустила ресницы, наслаждаясь движением двух людей, диалогом. Легкие прикосновения вызывали восторг, на щиколотке лежала ладонь Алекса, напряженная и ныне жесткая, но я ее почти не замечала. Память услужливо подкидывала воспоминания. Партнер, внимательный и чуткий, танец, но вовсе не здесь и не сейчас. Давно, на занятиях по контактной импровизации, я едва не влюбилась в парня, который вел мастер-класс. Так ярко блестели его глаза, и так свободен он был — телом и душой (хотя что же "был"? дай Бог, есть и сейчас), — что мне сразу захотелось приобщиться к этой свободе.

И само движение было как полет...

Как бы хотелось танцевать так с Гизом или же Алексом — легко, непринужденно, без заученных па и поворотов, без намеков на какие-либо ограничения или "ведущего". Подобный танец делают двое. Но они не поймут. Или...

Я почти уж решилась предложить попробовать, как Ильгизар сломал все. Рука его замерла, хватая мою за запястье. Распахнулись ресницы, и я отшатнулась невольно, увидев, что мужчина приблизился, разглядывая мою грудь. Вернее даже не ее саму, а ложбинку, хорошо видную в распахнутой до половины рубашке. Я дернулась запахнуться, но он перехватил и левую руку, едва не сдернув меня с дивана.

— Пусти!

— Гиз, что ты...

Мы с Алексом заговорили одновременно, а Ильгизар рыкнул не очень вежливо:

— Тихо!

И мы, как по приказу, заткнулись. Но лишь на миг. Во мне сразу заговорило упрямое "ну уж нет" и не менее упрямое "фиг вам", я скатилась на пол, чудом не опрокинув плошку с подтаявшей свечой. Движение рук вниз и наружу, хватка железная, на запястьях синяки будут. Но маневр удался — мои кисти оказались на свободе. Я вскочила на ноги и отбежала к большому, в рост, зеркалу.

— Не подходи, — велела мужчине, который двинулся было за мной следом. — Не подходи, говорю.

Он замер, криво усмехаясь. Прищелкнул пальцами и уселся на мое место на диване. Алекс, мало что понимающий и в недавнем нашем "танце", и в нынешней стычке, тоже плюхнулся рядом. Мужчины уставились на меня, мол, мы ждем. Я же подхватила с подоконника вторую свечу и приблизилась к зеркалу.

С технологиями изготовления стекла в этом мире проблем не возникало, отражение было четким. Дрожали только руки, держащие свечу. Рубашка, завязанная повыше талии, выставляла на обозрение область декольте. Париться в лифчике я сегодня не пожелала, потому солнечное сплетение оказалось на виду, и как раз там красовалось то, что пытался рассмотреть Ильгизар, — знак. Круг и три рыбы в нем. Один в один как мой кулон. Только тот был вырезан из неизвестного мне материала, а этот будто прошит под кожу золотыми нитями. Завороженная, я дотронулась до изображения кончиками пальцев, но почувствовав, как оно откликается теплом, в испуге отдернула их.

— Что там? — не выдержал Александр, поднимаясь с дивана.

— Ничего.

Я развернулась слишком резко, и расплавленный воск плеснул на запястье. Зашипела от боли, любимый мужчина быстро оказался рядом, подхватывая злополучную свечу. Тот, которого опасаться начала уже, так же шустро пересек комнату, вновь хватая меня за руку. Но на этот раз лишь для того, чтобы плеснуть холодного вина на пострадавшую часть меня.

— Жить будет, — ответственно заявил он.

"Только недолго" — так и захотелось добавить мне.

Правой рукой запахнула рубашку, скрывая от любопытных взглядов знак.

— Кристин, радость наша...

В обращении Ильгизара зазвучали одновременно и металл, и насмешка. Я невольно поежилась, вторично вырывая ладонь из его рук.

— ...расскажи, что ты там такое увидела и что не позволила увидеть мне, — закончил мужчина уже почти ласково.

— Ничего такого, что стоило бы показывать, — ответила я. — Мальчики, да хватит уже пялиться на меня! Мне, конечно, льстит ваше внимание, но если вы дырку протрете, никому лучше не будет.

— Кристин, это серьезно. Если бы ты позволила мне...

Я едва заметно мотнула головой, и он отступил. Кинул взгляд на Алекса, после вновь на меня.

— Жаль.

И вышел, едва не пришибив в дверях служанку. Та глянула ему в спину, затем на пол, залитый вином, на мою вывернутую вверх запястьем кисть, и засуетилась убирать. Я отмахнулась раздраженно — потом, мол. Когда девушка скрылась за дверью, я обернулась к Алексу.

— Почему ты так резко с ним?

— Я?!

Я не поверила своим ушам.

— Это я резко? А кто меня за руки хватал? Кто принуждать пытался?

— Дорогая, я уверен, он из лучших побуждений...

— Лучших, как же! У меня теперь синяки будут. И ты его еще защищаешь!

— Он же мой друг.

— А я тебе кто?! — едва не выкрикнула я.

И тут же прикусила губу. Кто ему я? Девушка, которую целовал пару раз, подопытная, расходный материал. Зачем с такой считаться?

Чувствуя, как накатывает обида, я отвернулась. Александр после недолгого замешательства положил руки на плечи, притягивая к себе. Дернулась было, но он держал крепко, и я тут же обмякла, позволяя мужчине, большому, сильному, умному, стирать теплом своего тела мою грусть.

Подумалось вдруг, что крайние полгода я слишком часто искала силу в других людях, больших и умных, и слишком часто ждала от них, что они утешат мою боль. Вверяла свою душу в чужие руки и ждала, что мне ответят тем же. Ждала...

Я, не дожидаясь ответа, боясь услышать совсем не то, повернулась в кольце рук и, встав на цыпочки, поцеловала губы, которыми любовалась давно. Просто потому, что так хотелось — мне.

Кольцо рук сомкнулось за спиной.

— Ты...

Он оторвался от моих губ и долго и внимательно смотрел в глаза.

— Что? — не выдержав, шепнула я.

— Почему?

На миг мне стало смешно. Такие вопросы чаще девушки задают, а тут — мужчина, да еще старше меня. Но в глазах его было что-то такое, что не дало отшутиться или промолчать. Я положила ладонь на его затылок, легонько потянула к себе. Шепнула, почти касаясь губами уха:

— Люблю тебя. Пожалуйста, не отпускай меня.

И ткнулась носом в ямочку на плече.

Он ответил, с каждым словом сжимая объятия крепче и выдыхая вместе с поцелуями:

— Не отпущу. Никогда. Любимая.

И вновь я задохнулась от его прикосновений. Пальцы Алекса нырнули в мои волосы, скользнули по шее, дотронулись до ключицы и двинулись ниже, к узлу рубашки. Я внутренне сжалась, словно он хотел коснуться чего-то важного во мне. Чего-то, что нельзя показывать другим. Но тут же усилием воли расслабилась, когда мужские пальцы начали развязывать мое одеяние. Отражение в зеркале нарисовало красивую пару: статный мужчина, практически идеал, и девушка с высокой грудью и...

Тут я, выскальзывая из рук Александра, шагнула к зеркалу. Ровный загар, да шрамик на левом боку — след неудачного падения в детстве. А знак исчез, будто и не бывало его.

— Что-то не так, Кристин?

В голосе любимого звучала тревога, но я сказала лишь:

— Ничего.

Фраза по популярности соперничала с любимым вопросом "а что это", а сегодня так и вовсе била рекорды. Алекс вряд ли поверил, но расспрашивать не стал. Дабы не спугнуть удачу, не разрушить чудо недавних признаний? Может, и так. Наверное, даже разумно. В любом случае, я вознамерилась вернуться в его объятия. И даже утянуть в постель.

И пусть завтра мир рушится или играет нами, подкидывая загадки без ответов, но сегодня я ждать не намерена.

Только не сегодня.

— Кристин, сколько тебе лет?

Вопрос Витора застал врасплох. Я промахнулась мимо ткани, и игла вонзилась в палец. Я зашипела от боли, кончиком языка слизывая капельку крови. Мальчишка терпеливо ждал.

— А ты знаешь, что подобное неприлично спрашивать у девушки?

— Неа, не знаю. Так сколько?

Я ответила ворчливо:

— Двадцать три. Доволен?

— А почему не замужем?

— Не хочу.

— Все женщины хотят замуж, — изрек Витор, вперив в меня ясные голубые глаза, — даже если говорят, что не хотят.

— Ну тебя. Тоже мне, нашел панацею. Люди — разные, и нужно им — разное. А... мелкий ты еще, не поймешь...

— Тогда чего ты со мной общаешься?

Я вздохнула.

— Ты — крест мой, похоже. Должен же кто-то наставлять заблудшую душу на путь истинный. Кстати о заблудших душах...

Я завертела головой в поисках мамаши Адель, но той в комнате не оказалось. Да и с чего бы ей сидеть на чердаке с утра пораньше, штопая одежду мальчишке-раздолбаю? Я и от себя-то такого не ожидала, а уж от красивой и обеспеченной женщины...

— Слушай, а ты можешь... — начала вкрадчиво, но тут же перебила сама себя, — нет, не для тебя задачка.

Погрызла в задумчивости иголку, дотрагиваясь осторожно языком до острого кончика. Господин Петрус, вот кто должен знать об Адель все! Или почти все — в разумных пределах.

Витор глянул на возбужденную меня с недоверием. А я, отбросив драную жилетку, зашуршала по комнате. Платьев приличных ни одного, мой "восточный" прикид — шаровары с коротеньким топиком, — тоже не к месту. Еще один наряд высохнуть не успел. Пришлось доставать штаны и рубашку, те, что дали мне Мария и Ибрагим. Замерла, ощущение грубоватой ткани под пальцами потянуло за собой другие — чувства и воспоминания. Луга, цветы, от запахов которых можно опьянеть, серые горы, камни, острые и ломкие, яркое, будто умытое, солнце, смешная панама деда, ясные и открытые лица, руки Марии, теплые, как...

Боже, до чего же давно это было!

— Кристин, ты чего? Совсем того, да?

Мальчишка смотрела странно. Я отерла щеки. Не заметила даже, когда они стали мокрыми.

— Балбес ты, Витор. Топай давай к хозяину. Да-да, сейчас. Нет, стой, внизу меня подожди!

Одевалась я, сердитая на себя. Что-то чувствительной стала. Не к добру.

Судьба в кои-то веки повернулась ко мне лицом, а не как обычно, махнула хвостом в толпе издалека. Господин Петрус оказался разговорчив и бодр, хотя затронутая тема могла заставить его замолчать, и надолго.

— Зачем тебе все это?

Витор спросил меня после уже, когда шагали бодро в сторону монастыря. "Исправляется", подумала я. Не далее, как пятнадцать минут назад мальчишка получил знатную отповедь и не менее знатный подзатыльник — за наглость и хамство. Проникся, видно. Или замыслил нечто недоброе.

Я пожала плечами совершенно искренне, на самом деле не зная — зачем.

— Считай, что мне позарез нужно благословение Великой Матери. Именно сегодня. Именно так.

А сама подумала, что лучше бы встретилась с кем угодно, даже с Хелен, чем общаться с монашкой. Тем более, дочерью госпожи Формари. И подойти-то как к ней, не знала. Не придешь же и не заявишь, мол, помирить вас хочу. Девочка, по рассказам судя, с характером.

Мелькнула мысль "надо бы сказать Алексу" и тут же исчезла, отодвинутая на вечное "потом". Воспоминания о том вечере подползали, готовые закружить в вихре эмоций, но я не рисковала предаваться им на людях. Будто кто подслушать мог.

Да кто мир этот знает, вдруг — и может?

Так, в молчании, погруженные каждый в свои размышления, мы добрались до места.

Монастырь в городе — вещь вообще странная. В моем представлении это должно быть сооружение массивное, стоящее обособленно, со стеной, защищающей служителей от мирского... или мирское от служителей? Это уж как надо будет.

А тут — длинное здание буквой П, образующее внутренний дворик с фонтаном и розовыми кустами, на задворках нечто, отдаленно напоминающее церковь или молельный дом. Большой парк на задах. Забор тоже есть, но что это за заборчик! Зеленая изгородь, густая, но не сказать, что очень высокая. Не монастырь, а дом отдыха.

Недалеко от арки с распахнутыми створками ворот Витор остановился. В ответ на мой вопросительный взгляд буркнул, что дальше не пойдет.

— Да тут вроде и охраны-то нет, — неуверенно пробормотала я, оглядываясь.

— Ты что, вчера родилась?

Мальчишка уставился на меня недоверчиво.

— Нет, позавчера. Говори, что такое?

— Нельзя мне туда, монастырь женский.

— А, ну да, понимаю...

Во взгляде его по-прежнему плескалось недоумение и готовность подловить на вранье.

— Ты что, вправду не знаешь?

— Да что не знаю-то? — всерьез рассердилась я. — Говори, засранец!

— Нельзя мне туда, — занудел мальчишка. — Не пропустит меня. Только женщин.

— А мужчинам что, смерть?

Он передернул плечами, словно от озноба.

— Не знаю. Но проверять не буду. Я лучше лягушку съем, чем туда пойду!

— Зря, они вкусные, — пробормотала я. — Впрочем, я тебя не тащу.

Шагнула в арку, ожидая хоть чего-то — покалывания вроде электрического или грома с неба, но ничего не случилось. Воздух по-прежнему полнился ароматом цветов и щебетом птиц, монахини ходили поштучно или парами, а фонтан потихоньку журчал. К нему-то я и направилась, оставив за спиной Витора.

Прошуршал под ногами гравий дорожки, я уселась на бортик. Рука сама потянулась играть с водой, легко и беззаботно, а взгляд меж тем пробежался по окрестностям. На меня посматривали вроде даже с интересом, но никто не бежал узнавать, кто такая и откуда.

Так я сидела довольно долго, поначалу встревоженная, потом раздраженная, а под конец уже расслабленная. Надумала сама начать расспросы, мол, где найти можно сестру Онорину, в миру Сесиль Формари, когда ко мне подошли. Две монашенки, обе в светло-серых балахонистых платьях до середины голени, из-под которых выглядывали штаны на пару тонов темнее. Одетые одинаково, но совсем разные: одна длинная, с лицом маловыразительным и бескровным, и вторая, полная жизни, кругленькая, с блеском в глазах.