Александр. Продолжение похода 4

— Знай дорогая родственница, что это моя месть за разорение твоим братом моего родного города Фивы. Я не могу уничтожить его, но в моей власти заставить тебя страдать, как много лет назад страдала я по милости великого царя и его друзей. Так что испей с достоинством всю чашу позора, и унижения как это сделала я.

Подобное унижение Эвридика снести не могла и рванулась вперед, желая ударить головой Антигону в живот, но жрецы четко стерегли свою подопечную и быстрый и точный удар дубины по темени, прервал это рывок на его средине. Царица кулем рухнула к ногам Антигоны и та не могла отказать себе в удовольствии поставить свою ногу на царскую шею.

— Забирайте, эту проститутку — по-хозяйски воскликнула фиванка, толкнув распростертое тело Эвридики к великану негру. Тот нежно подхватил на плечо бесчувственную царицу, при этом причмокивая губами и радостно улыбаясь.

Подняв с земли царские одежды и сняв с себя венец, Антигона вежливо поклонилась Херкорну и поспешила покинуть подземелье, ее ждали большие дела. Египтянин с восторгом поводил ее взглядом, искренне радуясь, что она является его другом.

На другое утро, Антигона вышла из главного храма Амона и торжественно рассказала свите, о желании Эвридики продолжить дело своей матери в служении богу Амону. В подтверждении своих слов, Антигона показала венец и одежду Эвридики. Её царица передала ей перед свершением над ней особого посвятительного ритуала самим верховным жрецом бога Амона Херкорном

Сейчас же, она отдыхает после обрядовых таинств, в которых ей явился великий бог Амон и никого не желает видеть. Даже с Антигоной она разговаривала через занавес, поскольку полностью посвятила себя богу Амону и никому другому больше не откроет своего лица.

Подобная новость породила большое удивление в рядах свиты, но Антигона быстро пресекла разговоры, отдав приказ о немедленном выступлении в Александрию с прахом Олимпиады.

Вскоре траурный караван уже бороздил белые пески пустыни, увозя с собой радостную Антигону. Все шло так, как она и задумывала. Теперь оставалось сообщить эту новость дворцу, царице Роксане и хилиарху Востока Эвмену в далекий Вавилон.

Когда Эвридика, новоявленная служанка храма Амона, проснулась от тяжелого и дурного сна, она обнаружила, что кошмары не пропали с её пробуждением. Вместо мягкой постели, где царица привыкла встречать утро, ее ложе превратилось в охапку грубой дурно пахнущей соломы. Ее мелкие твердые стебли ужасно больно кололи изнеженное царское тело, лишенное даже клочка одежды.

Проведя руками по голове и по телу, Эвридика с ужасом обнаружила, что жрецы Амона обрили ее с головы до ног, тщательно уничтожив любой волосок на её цветущем теле. Нестерпимо болел пробитый носовой хрящ, в который было вставлено тонкое золотое кольцо в виде жреческого ангха, египетского креста заканчивающегося вверху полым кольцом. На лицевой стороне его был, оттиснут барельеф бога Амона, которым обычно помечали все имущество оазиса.

Эвридика в гневе попыталась удалить это украшение, но малейшее прикосновения вызывало у неё дикую боль в носу, и из глаз хлынули слезы. Когда боль в ране немного утихла, царица обнаружила, что на её правом бедре имеется свежая татуировки в виде причудливой ленты состоящей из листьев и цветка лотоса. Подобный орнамент украшал так же ее левую щиколотку и левой плечо.

Кроме этого, на груди у Эвридики висело тяжелое золотое ожерелье с черным ониксом, а возле ног на столике, лежала золотая полумаска в виде хищной птицы. Однако самое страшное заключалось в другом. Из полумрака комнаты на Эвридику смотрела голова ее матери, Олимпиады. Она высоко парила над ней, рассматривая свою дочь холодном презрительным взглядом, а на голове ее извивались змеиные головы подобно Горгоне.

Македонянка не отрывая глаз, смотрела на это ужасное зрелище не в силах пошевелить даже пальцем, так сковал ее дикий страх. Неожиданно голова Горгоны колыхнулась вперед, от чего разом зашевелились змеи в ее прическе. Этого несчастная уже вынести не смогла, и громко взвизгнув, рухнула на пол в глубоком обмороке.

С этого дня началось методическое давление на Эвридику с целью полного покорения её царственной души. Два могучих дарфурца каждое утро привязав веревками пленницу к широкой деревянной скамье, неторопливо пороли ее лозами которые не оставляли следов на нежном молодом теле. В это время третий истязатель небольшими палками бил по голым пяткам Эвридики, что вызывало сильную боль и несчастная, после этой экзекуции могла только ползать.

Привыкшая к хорошей пище, теперь она довольствовалась ячменным хлебом и водой, которые давались только два раза в день. Спала несчастная на грязной соломе, которую специально не убирали, желая как можно сильнее унизить ее достоинство.

Гордость теперь несчастной царицы была сломлена на шестой день. Когда на специально приведенной рабыне, дарфурец продемонстрировал Эвридике, как ее будут насиловать, если она не проявит благоразумия.

— Сейчас тебе предлагают стать гетерой, а если будешь упорствовать, станешь такой же дворовой проституткой и будешь служить за еду, не смея никому отказать — прорычал могучий великан, попирая своей ногой в распростертое тело рабыни. Потрясенная этим ужасным зрелищем, измученная женщина покорно признала над собой власть Амона и согласилась называть себя не македонской царицей, а гетерой Авлосой с Крита.

Как только состояние здоровья позволило Эвридике свободно двигаться, она под присмотром верховного жреца успешно прошла ритуал посвящения в служанки Осириса, что доставило ей некоторое удовольствие. В знак этого события, на спину, живот и ягодицы новой храмовой гетеры были нанесены специальные насечки, окончательно закрепившие положение Авлосы в святилище Амона.

По прошествию двух недель, скрыв свое лицо под золотой полумаской птицы доставшейся ей в наследство от матери, теперь уже бывшая царевна приступила к исполнению своих новых обязанностей. И выполняла их с таким трепетом и прилежанием, что амонийцы не могли нарадоваться своей новой высокородной гостье. У тех с кем она была близка, не было ни малейшего повода, чтобы заявить о зря потраченных ими деньгах.

— Если все пойдет так хорошо и дальше, то возможно у нас появиться новая живая богиня, — прокомментировал Херхорн поведение Авлосы. — Главное, чтобы она случайно не понесла. Это нам совершенно ни к чему.

— Не беспокойся, господин, — заверяли его жрецы, — мы заставили её выпить напиток богини Хекет, и теперь она бесплодна.

Глава VI. Навстречу неизвестности и неизведанному.

Вот уже несколько дней как могучая армия Покорителя Ойкумены и Потрясателя Вселенной покинула самый восточный город великого царства Кирополь и, переправившись через Яксарт, двигалась по землям скифов массагетов.

Окидывая его походные ряды, можно было смело говорить, что это была армия нового порядка. Впервые за все время своих нескончаемых походов, Александр изменил прежнему принципу формирования своего войска, отдав пальму первенства кавалерии, а не пехоте. Общая численность конницы достигала более двадцати тысяч всадников, тогда как количество пешей части македонского войска едва превышало восемь тысяч человек.

Совершая подобные изменения, великий царь хотел видеть свое войско подвижным и мобильным в сравнении с прежней армией, но и ему не удалось полностью преодолеть сопротивление пехотного лобби в лице стратегов Селевка, Деметрия и Аминты. Встав единой стеной ещё во время пребывания Александра в Мараканде, они буквально заставили его увеличить число гоплитов до десяти тысяч воинов за счет местного населения.

— Зачем напрасно рисковать, делая ставку в разгроме врага исключительно на конницу, государь? Кто знает, сколько человек выставят против нас сины? Смогут ли сариссофоры и щитоносцы сдержать их натиск, пока наша кавалерия будет громить их фланги? — вопрошал царя Аминта.

— Именно гоплиты, своими мечами и копьями всегда ставили последние победные точки в битвах, а не кавалерия. Так было до нас, так было во всех наших походах, так будет после нас, и ты не можешь не согласиться с правотой этих слов, Александр. Стоит ли сознательно ослаблять себе перед схваткой с неизвестным врагом на краю Ойкумены!? — в недоумении восклицал Селевк. — Слава богам, у нас есть средства содержать и набирать солдат для сражений.

— Десять тысяч человек — разумное количество пехоты для похода на синов. — поддерживал их Деметрий. — Они не будут нужны тебе в поле, так обязательно понадобятся в качестве гарнизонов городов, которые захватит твое войско, царь.

Эти и подобные им слова стратеги твердили изо дня в день и, в конце концов, Александр сдался, объявив дополнительный набор солдат в войско. Обрадованные стратеги тайно возликовали от своей победы над царем, но последнее слово осталось за монархом. Отдав набор новых воинов в руки Аминты, Александр поставил рядом с ним в качестве наблюдателя Нефтеха.

Царский советник, нагнавший войско великого царя возле самых окраин Экбатан, с рвением принялся за порученное ему дело. Солнце еще только вставало, а бритоголовый египтянин уже был возле столов, к которым тянулись кривые шеренги многочисленных желающих встать под знамена блистательного дома Аргидов. Аминта буквально зеленел от злости, когда египтянин принимался рассматривать того или иного новобранца решившего предложить свой меч великому царю. И было совершенно неважно, откажет он ему или согласиться с тем, что этот соискатель достоин звания царского гоплита. Сам факт того, что Нефтех не только имел равные права со стратегом, но и мог отменить и опротестовать, то или иное его решение, выводил Аминту из себя.

Желающих принять участие в походе царя Александра на самый край Ойкумены было предостаточно. Первыми изъявили желание отправиться в неизвестность греки и македонцы из войска стратега Диофанта. За время своего нахождения в стенах Мараканда они уже адаптировались к знойному солнцу Согдианы и жаркие просторы степей и пустынь их не особо пугали.

Их число было столь большим, что правитель Согдианы обратился к царю с просьбой ограничить набор соискателей из числа его солдат.

— Не лишай меня государь тех, на кого я могу опереться в трудную минуту. Местные вожди льстиво улыбаются мне, заверяют в преданности твоей власти, но при этом держат нож за спиной, готовые вонзить его в удобный момент.

Александр согласился с мнением Диофанта и на освободившиеся вакансии хлынули бактрийцы и согды, гордо именовавшие себя родственниками великого царя, через его жену Роксану. Вместе с ними к столам записи новобранцев шли грозные горцы исавры, могучие парфяне, гордые саки тиграхауды, хитрые хорезмийцы и даже индусы. Все они хотели испробовать свое воинское счастье вместе с великим царем, и необходимое количество солдат было набрано в короткие сроки.

Когда наступил день выступления в поход, грозная армия без шума и суеты покинула стены Мараканда и, растянувшись огромной колонной, двинулась на восток, к таинственной стране синов. Правитель Диофант сопровождал великого царя до Яксарта, на берегах которого получил из рук Александра свиток с секретными распоряжениями о своих дальнейших действиях.

Переправа через реку, что отделяло земли царства от владений скифов массагетов, прошла без особых трудностей и происшествий. Кочевники были заранее предупреждены о намерениях великого царя пройти через их земли на восток, и не решились заступать ему дорогу. Азиатские скифы хорошо помнили, какой ценой им достался мир с македонским царем и не горели желанием ещё раз скрестить с ним оружие. Их конные разъезды только наблюдали за переходами царского войска, маяча на горизонте не смея приблизиться.

Нынешние властители степей за Яксартом были совсем не те, что двести с лишним лет разгромили войско персидского царя Кира. Повествуя о тех былинных временах, грек Геродот утверждал, что основатель персидской державы пал в битве со степными кочевниками, его тело было распято, а отрубленная голова была брошена в бурдюк наполненный кровью.

Сами же персы утверждали, что их царь не был убит в бою с массагетами. Он только получил ранение, от которого он умер по дороге в Персиполь. Тело Кира было с почестями погребено в специальной гробнице в Пассаргадах, а все рассказы об отрубленной голове являлись подлой выдумкой врагов персов, желающих принизить славу Персии и царского рода.

Несмотря на то, что Александр был воспитанником Аристотеля, злейшего врага Персии, он был склонен верить персидскому варианту изложения истории битвы в степях Яксарта. Так как сам видел тело великого царя, и голова у него была на своем месте.

Зная из рассказов Диофанта, что массагеты испытывают серьезные трудности из-за набегов аримаспов — своих северных соседей, он не опасался нападения кочевников. Однако, не желая подвергать ненужному риску, свои пути снабжения, Александр решил пригласить к себе вождей массагетов. Он с почетом принял их у себя в шатре и щедро одарил их многочисленными подарками. В ответ, он получил клятвенное подтверждение скифов в верности заключенному прежде мирному договору с великим царем и готовности пропустить через их территорию идущие к нему подкрепления.

После этой встречи конные разъезды массагетов пропали, и македонское войско двигалось навстречу восходу в полном одиночестве.

Выступив в поход, Александр разбил все конное войско на четыре отряда. Отряд, в который входили гетайры он возглавил сам лично, другой отряд отдал под командование Деметрия. Третий получил под свое начало Селевк, а вот командиром четвертого стал Аристокл. Царь ещё во время похода на Рим заметил этого молодой и способного гармоста, решив дать ему возможность проявить себя на поприще стратега.

Скиф Калаксай со своими быстрыми и подвижными воинами, был выделен в особый отряд. Ему, было, поручено прикрывать пешие силы царского войска от возможного внезапного нападения противника с боков и тыла. Верные царю степняки, зорко следили за безопасностью пеших колонн, которыми командовали стратеги Аминта, Леонид и Никей. Под начальством последнего, находился отряд наемников из Кириены, а также все те, кто пополнил ряды армии Александра в Мараканде.

Царским обозом, где находились разобранные баллисты, катапульты и зажигательные снаряды, командовал Гегелох. Вместе с ними располагался маленький отряд ученых географов и летописцев нового царского похода. Особняком от них двигался Нефтех. В его обязанности на этом периоде похода входило добывание полезной информации о стране Синь от купцов.

Как раз перед выступлением царского войска в поход, в Мараканд прибыл очередной купеческий караван с востока и среди торговцев находились выходцы из страны Синь.

Узнав об этом, царь распорядился щедро заплатить за привезенные ими товары, а взамен потребовал, чтобы купцы рассказали все без утайки о своей стране. Допрос их он поручил Нефтеху, а чтобы дело шло быстрее, Александр приказал торговцам присоединиться к своему войску.

Выполняя волю монарха, Нефтех каждый день проводил беседы с задержанными купцами, стараясь найти нужные Александру сведения в потоки откровений, что вливали в его уши, задержанные сины. Не все из купцов были откровенные с египтянином, но он смог разговорить торговцев, умело играя на чувстве страха и наживы. К тому моменту, когда македонское войско подошло к долине, где находился проход в горах, Нефтех уже знал, что примерно ждет македонцев по ту сторону.