Маллади был вновь возродившимся Джорджем Вашингтоном Планкеттом, и он использовал традиционные орудия Планкетта: невежество, страх, неграмотность и бедность.
Мы остановились перед Таск-Клубом и увидели небольшую группу у здания; латиноамериканские избиратели работали языками, как кастаньетами. Позднее мы узнали, что в этот вечер было умеренное количество людей, обычно здесь собиралась толпа, не помещавшаяся внутри.
Несколько мгновений я пристально смотрел на уродливое, грязное здание из красного кирпича. Тяжелые зеленые решетки все еще находились на верхних окнах, а большая деревянная дверь все еще носила на себе следы пулевого огня замаскированных людей, которые промчались здесь на гоночной машине в тридцатых годах. В воскресенье утром мы обнаружили изрешеченное тело. На трупе было бриллиантовое кольцо с камнем большим, как яйцо малиновки, но после того, как труп поместили в старом полицейском участке на Вест-сорок седьмой улице, кольцо не могли найти. "Загадочное исчезновение", — писали репортеры. Этот заголовок заставил хохотать всех по соседству. Два копа заложили кольцо еще до того, как был установлен факт смерти.
Черные и коричневые лица разглядывали нас, в то время как мы двигались между рядами стульев к деревянной лестнице, которая вела к "исполнительному кабинету" наверху. Это была большая, широкая, открытая комната, пол был чисто выскоблен и отполирован. В конце комнаты находилась небольшая платформа со свернутым американский флагом. Ностальгия была так сильна, что я даже зажмурился. Сколько речей перед сторонниками произнес я с этой платформы.
Сзади за стеклянной перегородкой сидел Барни, его лысая голова блестела на ярком свете, когда он, наклонившись вперед, беседовал с пожилой женщиной. Двое мощных громил сидели прямо у двери. Напротив отделенного стеклом офиса находился стол, за которым сидел стройный молодой негр, которого Барни представил мне при встрече с ним у Сити-Холла — Джин Абернети;я вспомнил, что Барни болтал, будто когда-то Джин был скверным парнем, а теперь принадлежал Маллади и его банде на всю оставшуюся жизнь.
— У нас встреча с мистером Маллади, мистер Абернети, — сказал я, когда молодой человек поднялся.
Он улыбнулся и, казалось, был признателен, что я запомнил его имя.
— О, мистер Маккул, — произнес он. — Мистер Маллади ждет вас.
— Это Джош Майклз, — сказал я. — Джош, это Джин Абернети, правая рука Барни.
Они обменялись рукопожатием. Потом был легкий стук в окошко, и Барни проводил пожилую женщину в старом черном пальто.
— Веди их, Джин, веди, — зашумел он.
— Проходите, джентльмены, — сказал Джин, отступая в сторону. Два охранника бросили на нас небрежный взгляд. Вот и все церемонии.
Барни кивнул нам на стулья, а Джин спросил, что мы будем пить.
— Все, что сочтешь нужным, — ответил Барни. — Если не найдешь бутылку, купи, я заплачу.
— Немного бренди, — попросил Джош.
— А я бы хотел "Джека Дэниэлса" со льдом, — сказал я.
Через пару минут молодой негр вернулся с подносом и нашей выпивкой. Потом улыбнулся и закрыл за собой дверь.
— Хороший парень, — отметил я.
— Острый, как стилет, — произнес Барни. — Все в Вест-Сайде знают Джина. Молодежь прислушивается к нему. Вы знаете, что у него магистерская степень? — Он усмехнулся: — А моя степень разве что из начальной школы. — Все еще улыбаясь, он обратился к Джошу: — Вы — Майклз, партнер Финна, не так ли?
— Прошу прощения, — извинился я. — Я думал, вы встречались раньше.
Барни поднял толстую руку с бриллиантом на мизинце.
— К делу, джентльмены, — сказал он и откинулся назад.
— Мы исследуем политическую атмосферу, Барни, и она неважно попахивает, — начал Джош.
Барни пожал плечами.
— Парни спорят, но я уверен, что...
— Давайте говорить прямо, Барни, в партии не спорят, она расколота. Пополам и еще на четыре части. Они сражаются за лидирующее положение в Ассамблее и Сенате. И каждый всеми силами стремится получить выдвижение в губернаторы на следующий год. Вы это знаете.
Улыбка исчезла с маленького узкого рта.
— Значит, вы все знаете. Зачем же вы пришли ко мне?
— Кого вы намерены поддержать? — спокойно поинтересовался Джош.
Вновь появилась улыбка, и Барни повернулся ко мне, прищелкивая языком.
— Быстро бегает твой дружок, Финн. Ты говорил ему, что сначала надо поползать, а уж потом сказать галопом?
— Мы оба задаем этот вопрос, Барни, — сказал я. — Информция не выйдет за пределы этой комнаты.
— Это вы так говорите, — он взял золотую зажигалку и осторожно зажег сигару. — Ну ладно, в общем-то, я не знаю.
— Что вы хотите за свою поддержку, Маллади? — спросил Джош. — И не надо врать о позиции газет и идеалах.
— Он хочет обещаний, — сказал я. — Обещаний и денег. Разве нет, Барни?
Маленькие глубоко посаженные глаза были холодны.
— Если бы мы не были старыми друзьями, Финн, я бы вышвырнул тебя отсюда пинком под зад, — он выпустил дым изо рта. — Но, учитывая, кто мы, ты прав. Человек, обещающий больше и больше вкладывающий, если уж так говорить, может быть уверен, что получит мою поддержку.
— Вы имеете в виду чистую взятку? — поинтересовался Джош.
— Называйте, как хотите, — сказал Барни и перегнулся через стол, его подбородок почти исчез в толще жира. — Но позвольте сказать вам, молодой человек, существует большая разница между политическим грабителем и политиком, зарабатывающим на том, что держит глаза и уши открытыми. Грабитель заботится только о себе, не учитывая свою организацию или людей. А политик соблюдает свои собственные интересы, интересы организации и интересы своих людей. Теперь возьмем меня. Я политик, а не грабитель. Я зарабатываю на политике. Финн может рассказать об этом, но в то же время я служу организации и добился больших благ для своих людей, чем кто-либо в городе. — Он холодно добавил: — И я никогда не связывался с уголовным кодексом.
— Я очень любопытен. Так что же вы делали для этих людей? — спросил Джош.
— Всегда рад помочь ярким молодым парням из Вашингтона, — воскликнул Барни, — так что я расскажу. О том, насколько крепко вы держите свою организацию, говорит то, как вы обращаетесь с бедными. Как вы помогаете им, когда они нуждаются в поддержке.
— А как насчет программ по борьбе с бедностью, Барни? — спросил Джош. — Разве...
— Да пошли они в задницу! — взорвался Маллади. — Да это же бесполезные организации, руководимые чертовыми благодетелями со степенями, которые ни черта не знают о трущобах, за исключением того, что прочитали в книгах! И если они хоть немного хороши, то местные организации крутят ими, как хотят, сражаясь за кусок пирога. Никто не знает, как заставить деньги работать. Все они увязли в бюрократизме, и каждый готов перерезать чье-либо горло. Теперь возьмем бежняжку миссис Гонзалес, которая только что вышла. Прошлой ночью она и ее семья стали погорельцами, сгорел целый этаж в многоквартирном доме. Полицейские говорят, что это из-за керосинки. Но какого черта я должен спрашивать, с чего началось? У нее больной муж и шестеро детишек. Я и мои избранные капитаны были здесь на первой же машине. Я не спрашивал, республиканцы они или демократы, я просто сказал им: "Барни Маллади позаботится о вас".
Он хлопнул пухлой рукой по столу.
— Знаете, что эти проклятые программы сделали для миссис Гонзалес? Заставили ее заполнить сотни бланков и писать автобиографию, в то время как бедняжка сходила с ума. К тому времени, когда они действительно сделали бы что-нибудь, она бы сама нашла жилье или это сделали бы для нее соседи. Но я не таков. Я забочусь о них — раз, два, три! Барни Маллади! Ребята ссылаются на это имя с того момента, как услышат. Если бедная семья приезжает в округ и нуждается в пособии, один звонок — и все сделано. Барни Маллади! Детишки выросли из одежды. Я заполучил свободные магазины по всему Вест-Сайду с одеждой, которую собрали мои люди. Мы платим женщинам, чтобы они починили ее, а потом аккуратненько вывешиваем, как в магазине на Пятой авеню. Мы будем заботиться о семье Гонзалес, пока она не встанет на ноги. Черт возьми, я даже позвонил ее боссу в швейную мастерскую и попросил отпустить ее на пару дней, — он подмигнул мне. — И даже если он не платит полицейским, мои капитаны постараются, чтоб его не тревожили.
— Другими словами, Маллади, пользуетесь бедностью, — сказал Джош.
— Голова! — заорал тот и хлопнул жирной ладонью по столу. — Ты ухватил суть, парень! Но только не считай, что бедные благодарны. Никогда они не бывают благодарными. Помоги им, и они обидятся. Через некоторое время они берут помощь как должное. Вы должны сделать их зависимыми от себя так, что если они начнут выбиваться из строя, вы могли бы пнуть их в живот, чтобы побеседовать. Это всегда срабатывает. Они всегда возвращаются. Разве не так, Финн?
— Конечно так, — ответил я. Я знал все из первых рук. Я был беден и знал, как машина использовала нас. Мы продавали наши голоса за ведро угля или тощего цыпленка ко Дню Благодарения или на Рождество.
— Если есть нуждающаяся семья, — продолжал Барни, — я хочу узнать об этом раньше, чем местный коп или эти аристократишки-благотворители, так что я и мои люди первыми появляемся на сцене. Я должен заботится о них. Люди Барни Маллади всегда смотрят на Барни Маллади как на отца, и они идут к нему со своими проблемами.
Я добавил, скривив губы:
— И они никогда не забывают доброго старину Барни в день выборов.
Он вновь моргнул.
— Конечно, старина. Для заслуживших есть работа. Это не как в старые времена наших отцов, Финн, до гражданской службы; теперь они должны сдать экзамены, но мы помогаем им. Мы отправляем их в школу на Сорок третьей улице, 162, где Финн и я много сражались с Гилхули Рэббитсом, и они чистят улицы или водят большие грузовики, а один парень у нас даже среди самых бравых капитанов на нашем участке... О-о, все они мои сладкие шоколадки...
Барни разошелся. Полузакрыв глаза, размахивая потухшей сигарой, он продолжал:
— И детишки вокруг. Милые и приветливые. Когда я иду, они кричат "Буэнос диас"*... Я отвечаю...
* Добрый день (исп.)
— Ты просто лингвист, Барни, — вставил я.
— Пару слов здесь, пару слов там. Но кто заботится об этом? У меня есть люди их крови, которые выполняют мои распоряжения. Видели молодого парня у двери? Так вот, Джин не просто образован, он еще знает больше о Вест-Сайде и Гарлеме, чем кто-либо другой в городе. Молодежь прислушивается к нему, да и пожилые спрашивают совета. Когда-то он отбился от рук, но он прозрел, как говорят проповедники. Не можешь победить, присоединяйся к ним... Теперь Джин — моя верная правая рука, — многообещающий парень.
— Я слышал, у вас все меньшинства, — произнес Джош.
— В старое время это были ирландцы, потом итальяшки и скандинавы, — сказал с усмешкой Барни. — Но все они убрались за город со своими сенокосилками. И теперь мои сладкие шоколадки заняли их место, вместе с несколькими коричневыми.
— Но почему вы, Маллади? — резко спросил Джош. — Почему они не выбрали собственного лидера?
— Потому что ирландцы рождены, чтобы править, парень, — сказал Барни и, не поморщившись, добавил: — И они так же честны в политике, как и в прошлом.
Джош бросил на него наивный взгляд.
— А как ваши контракты?
— Бум, — ответил Барни. — Повсеместно.
— Полагаю, на вас работают ваши сладкие шоколадки?
Барни кивнул.
— Некоторые работают.
— Сколько вы им платите? Зарплата одобрена профсоюзом?
На этот раз в веселом голосе послышались металлические нотки.
— У нас замечательный профсоюз, и они получают хорошую плату.
— А, так это ваш профсоюз. Профсоюз Маллади.
Крутящееся кресло с шумом повернулось.
— Что вы хотите, ребята?
— Мы просто беседуем, Барни, — сказал я, чтобы успокоить его. — Просто беседуем.
— Правильно, Барни — мрачно подтвердил Джош — Просто беседуем о политике. Ваш любимый предмет.
— А что наш профсоюз должен делать? — он начал перекладывать бумаги. — Вот что, Финн, приходи без этого парня...
— В чем дело, Маллади, ты боишься меня? — грубо спросил Джош.
Маленькое жирное тело припало к столу, и холодные, маленькие глаза уставились на Джоша.
— Нет, мистер Майклз, я не боюсь ни вас, ни шишек из Вашингтона. То же касается и вот этого, — резкий кивок головы указал на меня, — старого забтяку. Он и я знаем друг друга, может, поэтому мы и ладим. Я не знаю, чего вы хотите, но не лезьте против меня и не суйте нос в мои дела или...
— Или что? — спросил Джош.
— Или я перережу ваши чертовы глотки, — сказал Маллади, — так легко и аккуратно, что вы и не заметите, пока не повернете голову и не обнаружите себя, смотрящими из канавы.
— Ты пригляди за своей головой, Барни, — бодро посоветовал Джош.
— Я слушал тебя, Майклз, — сказал Барни. — Настоящий заправила из Вашингтона. Но вот что я скажу тебе...
— Дай мне сказать кое-что, — перебил Джош. — Мы собираемся выдвинуть кое-кого. В губернаторы. Что ты скажешь?
Барни пожал плечами.
— Удачи.
— Ты бы хотел знать кого? — спросил я.
— Честно говоря, мне не интересно, будет ли это чистильщик Сэмми с угла улицы или добрым папа римский. — И он добавил жестко: — Вам все равно придется прийти ко мне.
— А если мы не придем? — спросил Джош.
Жирный палец Маллади прошел поперек шеи.
— Легко и аккуратно, как я сказал. Вы никогда не дойдете до конвента.
— Келли Шеннон, — тихим, ровным голосом произнес Джош.
Маллади мигнул. Он продолжал смотреть на Джоша, но можно было видеть, что он ошарашен.
— Сын сенатора? — спросил он, как если бы в это с трудом можно было поверить.
— Он самый, — подтвердил я.
— Самый богатый человек в Америке, — милым голосом произнес Джош. — Компании отсюда до Бразилии. И все еще может шепнуть кое-что нужным людям в Вашингтоне. Вроде министра юстиции.
— Не запугивайте меня, — сказал Маллади напряженно. — Меня нелегко запугать ни вам, Майклз, ни всем Шеннонам, вместе взятым.
— Если Финн, я и Шеннон навалимся на тебя, Маллади, ты уже не встанешь, — мрачно заявил Джош. Потом неожиданно, его тон изменился: — Но послушай, Барни, зачем ждать неприятностей? Мы пришли сюда не для драки.
— А для чего? — последовал жесткий вопрос.
— Да просто Финн сказал, что ты лучший в этом деле. Старый профессионал, и ты знаешь, что нас осталось немного.
— Большинство из них радикалы и коммунисты, — ворчал Барни. — Этот парень у дверей раскрыл мне глаза, но кое где они еще идут!
— Я не виню тебя, Барни, — сказал Джош, — но смотри, если мы выдвинем Келли Шеннона, мы будем тут — в основном, чтобы посоветоваться.
Мед, я говорил ему, густой, сладкий, липкий мед. И я знал, что Барни любит его. Он бы гордился, что две крупные шишки из Вашингтона вынуждены были прийти просить совета у Барни Маллади.
