Мы вошли в клуб. Как слепой без собаки-поводыря, я нащупывал среди стульев путь, а Джош торопливо направился в конец зала, где находились ряды отдельных кабинок. В центре, у дальней стены, стоял огромный круглый стол с кожаным ярко красным креслом в форме полумесяца. Стол был покрыт сияющим ониксом. Это был стол Сисси. Никто даже не садился за него. Владелец клуба Чарльз следил за этим. Он вынужден был следить. До того как Сисси заставила говорить о баре в Нью-Йорке и фактически по всей стране, это был заурядный салун, который посещали в основном мужья, изменяющие женам, и жены, изменяющие мужьям. Однажды Сисси, страстно желающая выпить, ввалилась туда, и ей понравилось, как Чарльз делает мартини. С этого дня для нее существовал только Оникс-Клуб. Она постоянно рассказывала о нем в своей колонке и втиснула его в свое телевизионное шоу, идущее на всю страну. Предполагалось, что в нем нет рекламы, но Сисси умудрилась сотворить ее в новостях с гостями.
Когда в конце концов я нащупал дорогу, Джош уже сидел за столом, и исполнял нью-йоркский ритуал, поцеловав Сисси в щеку. Потом взял ее за руку, как будто они были Рейли и королева Девственница.
Я попросту придвинул ногой стул и сел. На столе стояли шесть стаканов, все выставлены в ряд. Три из них были пусты.
— Привет, старая жаба, — сказала она. — Я думала, ты уже высох и развалился.
— Это лучше, чем плавать на поверхности, — ответил я.
Так было всегда. Бедняжка оскорбляла меня, а я делал все, что можно, игнорируя ее оскорбления.
— Финн предупреждал меня, чтобы я не зажигал твою сигару, Сисси, — сказал Джош. — Он говорит, после такой выпивки ты вспыхнешь, как факел.
Смешок в ее горле был густым, как у мужчины. Несчастная. Страшна, как смертный грех. Никакая косметика и украшения не могут этого скрыть. Она носит платья от Диора, но с ее фигурой она могла бы отправиться на Четырнадцатую улицу.
Но все же, как утверждал Джош, она обладала армией в двадцать миллионов зрителей, кто же откажется от этого?
— Выпей, дорогой, — сказала она, и из темноты возник официант со стаканом (ее шесть стаканов были неприкосновенны).
— Финн, — сказала она серьезно, как крот, — у тебя есть чековая книжка? Официант хочет на нее взглянуть.
У меня вертелась на языке резкость, но я сдержался и попросил официанта принести моего любимого "Джека Дэниэлса" со льдом.
Теперь, когда вступление окончилось, она готова была перейти к делу.
— Ну, в чем дело? — спросила она. С Сисси нельзя юлить; вы рассказывайте ей все, и если она обнаружит, что вы солгали, снесет вам голову. Но одно могу признать, она была честна. Развратна, мстительна и мелочна, но честна с друзьями. А мы были ее друзьями. Даже я.
— Финн и я подумываем избрать губернатора, — сказал Джош.
— Кого? — спросила она.
— Я не могу назвать тебе его имя, пока мы не придем к соглашению.
— Не симпатяга Джентайл?
— Нет.
— Новенький? Кто-нибудь, кого я не знаю?
— Молод и красив, как дьявол весенним утром, — ответил я.
— И денег больше, чем в Форт-Ноксе, — добавил Джош.
Она оживилась; яркие карие глаза поблескивали. Мой Бог, я мог прямо-таки видеть, как крутятся колесики у нее в голове, все быстрей и быстрей.
Это означало новости. Исключительные новости. А для Сисси новости значили больше, чем что-либо в мире. Новости были властью. А власть Сисси любила.
— Я получу его — я одна? — спросила она.
— Разве ты не получаешь всегда? — спросил Джош.
Ответ был холодный.
— Нет. Я обнаружила, вы дали информацию о назначении федерального судьи человеку из Ассошиэйтед Пресс.
Я не мог промолчать.
— Я дал ее ему только после того, как ты раскритиковала нашего человек из Коннектикута. — Джош предостерегающе толкнул меня ногой. — Со мной это всегда улица с двусторонним движением. Так что не ругай Джоша за то, что я сделаю это вновь, если ты будешь совать нос в наши дела.
Какой-то момент казалось, что нас только двое в темном мире. Потом последовал густой смешок. Я расслабился. Некоторых людей надо пнуть в живот, после чего они будут уважать вас. Сисси именно такая. Я говорил об этом Джошу много лет, но он ходил вокруг нее на цыпочках, как будто она окружена яичной скорлупой. Но черт с ней! Пинок под зад, — все, что ей нужно.
— Дорогуша, ты у нас старый нахальный забияка, — сказала она. — Когда-нибудь я вцеплюсь ему в физиономию.
И она вернулась к делу.
— Я хочу знать — получу ли я одна его имя?
— Завернутым в рождественскую упаковку, — сказал Джош, — если мы возьмемся за дело. Теперь давай поговорим. Я хочу знать все, что происходит.
Более часа Сисси говорила. Она повторила то же, что говорил Макс, но с некоторыми тонкостями. Окружной прокурор Нью-Йорка, разозлившийся на местных лидеров, которые изменили своему обещанию обеспечить ему выдвижение на пост мэра, велел заняться конторскими книгами контролируемых канцелярией; похоже назревает скандал. Группа из Куинза борется между собой за лидерство, угрожая выйти из партии. В Бронксе тоже внутренние проблемы.
Республиканцы держатся, как петухи-забияки в курятнике. Восемь лет назад Джентайл въехал в Сити-Холл на волне единства, а теперь республиканцы надеялись не только вновь удержать Сити-Холл, но также захватить Олбани. Макс Дрегна и его либералы разочаровались в Джентайле после волнений в школах, но тут были даны всевозможные обещания. Макс — великий либерал и идеалист, но его политический комитет более практичен, когда собирается поддержать кого-то — прямо, как помощники епископа. Несколько лет в Олбани могут быть использованы, чтобы укрепить репутацию Джентайла, а потом — президентство. Как, заметила Сисси, и я вынужден был согласиться, на национальной арене просто не было другого человека. И, в отличие от Рокфеллера, в его прошлом не было развода.
На политической арене, отмечала Сисси, сейчас необходима динамичная фигура, кто-то, кто может захватить воображение публики. Джентайл производит большое впечатление и сделал кое-что хорошее для города, но восемь лет в Сити-Холле делают самую лучшую внешность бесполезной, оставляют избирателей равнодушными или раздражают их. Город слишком большой и слишком сложный. Джентайл вовремя решил оставить свой пост.
— А как насчет Барни Маллади? — спросил я.
Хитрый взгляд с лошадиного лица.
— Твой старый друг Барни все еще застилает глаза городу и ускользает от всех судебных преследований.
— Будь у них свидетельские показания, они бы накрыли его.
— Накрыть Барни? Смешно. У него целая армия черных избирателей от Хелл-Китчен до Гарлема, а вы знаете, как много это значит.
— Таммани стал черным, — отметил Джош.
— У него будет самый громкий голос на следующих национальном конвенте. — Она мрачно уставилась в стакан. — У него больше влияния на негров, чем у десяти Малькольмов Иксов.
— Может быть, — согласился Джош. — Слушай, нам надо бежать. Мы просто хотели зайти и поздороваться...
— Привираешь, — сказала она, фыркая. — Ты хотел воспользоваться моими мозгами. Что еще я могу сказать?
— Мы вернемся, — он встал и взглянул на часы. — Пока, Сисси. Увидимся позже.
На улице он сказал:
— Лютер Робертс обещал дождаться нас. Мы встретимся с ним, потом пообедаем в "Уголке Бейлифа", а потом...
— Барни Маллади, — сказал я.
* * *
Было уже поздно, когда мы вошли в деловую контору фирмы "Робертс и Клайборн", которая занимала весь одиннадцатый этаж здания на пересечении Мэдисон авеню* и Сорок девятой улицы. Как и полстеры Шиа и Шорт, Лютер Робертс и его люди работали в наших избирательных кампаниях многие годы. Робертс был одним из лучших в стране специалистов по созданию благоприятного мнения и по связям с общественностью. После того, как несколько лет назад умер его партнер Клайборн, Робертс выкупил долю его вдовы и удержал имя. Связи с общественностью, согласно Лютеру Робертсу, означали не просто проведение формальных пресс-конференций и подготовку заявлений для газет, которые возможно, никогда их не напечатают. Вместо этого они концентрировались в комитетах, создавая, строя их с помощью телевидения, местной прессы и социальных структур региона. Лютер Робертс противостоял стереотипному образу администратора с Мэдисон авеню. У него не было язвы, его записи было легко читать, он великолепно знал политику страны, штата и города, знал, как она работает. Его организация была дорогостоящей, но лучшей.
* Местоположение крупных рекламных агентств.
Лютер был шести футов роста*, седоволосый человек, который говорил неторопливо и непринужденно. Политическая картина, которую он нам нарисовал, не отличалась от картины, созданной Сисси и Максом. Джентайл был надеждой республиканцев на Олбани и позднее на Белый дом. Разброд и партийные склоки — все, что можно было сказать о демократах.
* 183 см.
Он дал дополнительную информацию: Барни Маллади начал продвижение по штату. Робертс расстелил карту штата Нью-Йорк и показал нам:
— Буффало, Ютика, Рим, Лоуренс, Олбани. Мы слышим, что Барни Маллади приезжает в гетто и заключает сделки с местными политическими машинами. Черные, коричневые или желтые — не имеет значения. Если они голосуют, Барни хочет иметь их в своем загоне, — сказал Лютер. — Сейчас он очень влиятелен, и вам это надо знать. Через несколько лет он сможет избирать своих сенаторов, конгрессменов и даже губернатора. — Он убрал карту. — И, спаси нас Господь, но его голос будет самым громким на конвенте.
— Макс Дрегна ненавидит его, — отметил я.
— Не обязательно быть либералом, чтобы ненавидеть банду Барни Маллади. — подтвердил Лютер. — Но он умен. Пока мы все спали, старина Барни спокойно захватил контроль над голосами черных избирателей. Да, джентльмены, с этим надо считаться.
— Кто сможет его нокаутировать? — спросил Джош.
Лютер твердо ответил:
— Черный. Это может случиться в любое время, и когда это произойдет, думаю, возникнут некоторые проблемы.
Джош кратко рассказал, чем мы занимаемся, и усмехнулся.
— Старик доберется до Пенсильвания-Авеню, даже если ему придется волочить сына за руку. Он готов выложить на бочку двадцать миллионов, — сказал Джош.
Лютер закатил глаза и тихонько свистнул.
— За такие деньги можно избрать моего швейцара.
— Если мы примем предложение, мы хотим использовать на этот раз всю вашу организацию, — произнес Джош.
— Когда по счетам будет платить старый Шеннон, — заявил Лютер, — я не оставлю здесь даже стенографистку. Если вы действительно решитесь, позвоните мне, и мы выработаем план.
— Ну а теперь к "Бейлифу", — распорядился Джош, когда сквозь вращающуюся дверь мы прошли к ожидающему такси.
ГЛАВА ПЯТАЯ
БАРНИ МАЛЛАДИ И ЕГО СЛАДКИЕ ШОКОЛАДКИ
В мире политики необходимы рестораны. Ничто так не действует на политика, как крепкая выпивка, вкусная еда и хорошая компания, чтобы размягчить его и заставить выболтать самые сокровенные секреты. Рестораны всегда отражают какую-то часть политического спектра. Ресторан Салливана на Восьмой Авеню и Вест-сороковой улицы — старомодный, с гардеробом у входа и меню, старательно написанное женой Салливана. Ресторан существовал еще тогда, когда ребята Твида дрались кружками, и знаменит сочными бифштексами, импортным пивом и толстыми кусками домашнего яблочного пирога. Здесь можно встретить лидеров-грубиянов, банду Вест-Сайда, вроде Барни Маллади и его старых подручных. В нижнем Ист-Сайде, недалеко от Малберри Бенд, располагается "Маленькая Венеция", и здесь, как я знаю, встречаются вооруженные громилы, близкие мафии, и защитники букмекеров. В Ист-Сайде известен "Родандо", ресторан тихий и элегантный, где собираются знатные политики, мальчики в шелковых носках, делающие дело на Парк-Авеню. В Бруклине есть ресторан Тома в Бороу-Холле, чистое местечко, в ланч заполненное до отказа лидерами партийных организаций графств и их людьми. Политику даже в голову не придет проводить обеденную встречу с бифштексом или празднование бар-митцвы где-нибудь в другом месте, кроме отдельного кабинета у Тома наверху, где вы получите вместе с едой слабенький "манхэттен". Недалеко от Фоли-Сквер находится "Уголок Бейлифа", красивый ресторан, обставленный псевдоколониальной мебелью и увешенный сатирическими рисунками из сценок английского суда. В воздухе витает дух закона. Здесь встречаются юристы: от судебных приставов до судей из Федерал-Билдинга, Верховного суда и Уголовного суда через площадь.
Здесь мы пообедали, но Джоша все время отвлекали от еды. Была принесена выпивка; чтобы поздороваться с нами то и дело подходили пронырливые юристы.
И именно из "Уголка Бейлифа" я позвонил Барни Маллади.
Если я надеялся услышать в его голосе удивление, то я ошибся, мне следовало бы знать старого лиса. Он заорал приветствие, как голодный козел:
— Финн! Финн Маккул, великий человек из Вест-Сайда, теперь якшающийся со знатью и пожимающий руку президенту. День твоего возвращения — великий день!
Все ложь, как трехдолларовая банкнота с портретом Линкольна на обеих сторонах.
— Брось, владыка Таммани-Холла, — сказал я. — Я видел тебя позавчера, а до этого весной на похоронах Томми Макгелли.
— Ох, бедняга Том. Ты обрадуешься, узнав, что его вдова работает в муниципалитете, в отделе недвижимости, — сказал он. — У Мэри всегда была хорошая голова на цифры.
— Ты сделал доброе дело, Барни, — одобрил я. — У них восемь детей, а один учится в юридической школе Фордхема, — я знал, что он жаждет похвалы.
— Да это было нетрудно, — ответил он, милостивый, как святой Иосиф. Потом резче: — Увижу ли я тебя, Финн?
— Мы заглянем, — сказал я.
— "Мы"? — переспросил он.
— С Джошем Майклзом, — произнес я.
— Ага, — сказал он, — значит по делу, так?
"А чего же ради нам смотреть на твою жирную физиономию?" — подумал я, но как только мог небрежно сказал, что нам надо немного поговорить, и мы заглянем к нему в Таск-Клуб.
— Что он сказал? — спросил Джош, когда я сел.
— Ничего. Но в голове у него заработало.
— Он никому не повторит нашу беседу?
— Нет. Уж это точно. В его интересах хранить тайну.
Перед нашим уходом подошли несколько судей, и опять начались рукопожатия и разговоры на юридические темы. Все беседы сводились к тому, что мы слышали от Сисси, Макса и Лютера: открытое поле среди пререкающихся демократов, республиканец Джентайл, самодовольный как кот, с усов которого стекают сливки. В девять тридцать мы заплатили по счету и отправились ублажать старого лиса горшком с медом.
* * *
Таскавана-Клуб, находящийся на Девятой авеню между Сорок третьей и Сорок четвертой улицами, является поворотным пунктом в американской политике. В начале 1850-х годов здесь помещалась добровольная пожарная команда, позднее полицейский участок. Если рассматривать здание вблизи, то можно разглядеть маленькие углубления в старом красном кирпиче, оставшиеся от пуль бунтовщиков, которые штурмовали полицейский участок в ходе рекрутских беспорядков. После Гражданской войны Департамент полиции отказался от здания. В 1872 году здесь разместилась штаб-квартира первого Таскавана-Клуба, что-то вроде Вест-Сайдского добавления к Таммани-Холлу. Мой отец когда-то был его президентом, так же, как и я. "Таск", как его называли, чуть не исчез после Второй мировой войны, но постепенно, когда меньшинства захватили Вест-Сайд, он начал расцветать под руководством Барни Маллади, кто, приходится это признать, всегда утверждал, что боссы Таскавана когда-нибудь вновь будут доминировать в жизни города, штата и на национальной политической арене. Почти в одиночку он реорганизовал клуб, выпихнул старую гвардию или перевел ее на менее значительные посты. Вместо веселых ирландцев клуб состоял в основном из негров. Когда Барни почувствовал, что владеет организацией, он схватился с Адамом Клейтоном Пауэлом и разбил его кандидатов. Он сделал то, о чем постоянно твердили социологи: тот, кто организовал бы и контролировал блок черных голосов, стал бы необыкновенно силен. К тому же Барни разрушил иллюзию, что только черный может контролировать черную организацию. Очень хитрый политик Маллади выбирал в свои лейтенанты только негров, он намечал цель, они палили из ружей. В последние годы, когда Кастро опустил барьеры вокруг своей тюрьмы, кубинские беженцы стали просачиваться в восточную часть округа. Барни никогда не упускал выгоды, он открыл для кубинцев клуб, поставил лидера кубинца и начал строить новый сегмент своей черно-коричневой армии избирателей. Он не пренебрегал и пуэрториканцами, они тоже вошли в его овчарню под руководством своих лидеров.
