Острова. Шаанджита

Еще я подумала отстраненно, что надо бы побывать на побережье и проверить наличие у Акульего плавников. Мысль позабавила, я так и представила себе огромный остров, шевелящий не менее огромными плавниками и плавающий, как ему вздумается. А вздумайся ему нырнуть?

Поежилась от мрачной перспективы и обнаружила, что за мной наблюдают. Девушка, нет, скорее девочка даже, светловолосая, пушистая, как одуванчик, открытая и любопытная. Она так и жаждала разговора, и я, мимолетно удивившись, откуда в монастыре взяться детям, двинулась к ней.

— Привет, — поздоровалась я.

Она окинула меня еще одним внимательным взором и улыбнулась. Сочла, видно, достойной общения.

— Салют. Ты к сестре Маринике пришла?

— С чего ты взяла? — осторожно спросила я.

— А все к ней идут, — заявила девочка, вроде птички склоняя голову набок. — Она настоящее рассказывает.

— Не будущее?

— Настоящее, прошлое, будущее... какая разница, все связано, — беспечно отмахнулась юная собеседница. — Проводить?

Я кивнула, раздумывая тем временем, отчего она решила, что мне это нужно. Попыталась глянуть на себя глазами этой девочки, внешне отличной от монашек лишь белой нашивкой на сером "костюме", да возрастом. Не нашла ничего особенного или вызывающего и лишь пожала плечами.

Тем временем, мы свернули в крытую галерею, но не в левое ее крыло, куда водили меня к настоятельнице, а в правое. Нырнули в коридор, полутемный и прохладный, я приготовилась шагать долго и путано, но мы, как оказалось, пришли. Низенький, так что голову наклонять пришлось, проход, узкая келья — другого слова при взгляде на аскетичного убранства комнату с одним окном у меня не нашлось. Кровать, подобие бельевого шкафа, лавка вдоль стены. Вот на ней-то и обнаружилась женщина. Хотелось бы сказать, что она была чем-то замечательна, внешностью, или внутренней силой, которая должна бы чувствоваться, но... женщина как женщина. Среднего возраста, волосы русые, глаза голубые, костюм — платье-туника ниже колен и штаны — серые, как и у всех. Усталость и смирение в позе.

— Сестра Мариника, я вам гостью привела, — просто, но в то же время почтительно сказала девочка.

Обитательница комнаты кивнула, едва на меня взглянув, и жестом пригласила сесть рядом. Видимо, обычное дело все это: посетители, вернее, посетительницы, жаждущие узнать настоящее. Или будущее. Ну, или, на худой конец, прошлое. А впрочем, "какая разница, все связано".

Я села. Не успела придумать, чего буду говорить, если спросят, как женщина вцепилась в мое запястье, заставив вздрогнуть. Ладонь она поднесла близко к лицу, то ли сослепу пытаясь разобрать линии, то ли принюхиваясь. Сама я склонялась ко второй версии, тем более что, покончив с ладонью, она начала так же споро осматривать-обнюхивать левую руку выше, после плечо, и, наконец, мое лицо.

Я сидела, не дергаясь, только поерзала от щекотки, когда она дотронулась до обратной стороны локтя. Закончив осмотр, женщина отстранилась. Я ожидала уже речи в стиле "ой, вижу дорогу дальнюю, да казенный дом", но монахиня меня удивила.

— Шаанджита, — выдохнула она.

"Где-то я уже это слышала", подумала, но не сказала я.

— Ох, и не свезло ж тебе, девочка... — кажется, даже искренне посочувствовала она. — Как есть, все силы вытянут. А их у тебя и так не много... чувствую боль в голове, черное место.

— Что вы знаете? — уже "в лоб" спросила я, понимая, что угадать про опухоль она не может, не должна просто.

Девочка, как и я, приготовилась слушать внимательно, застыла аж, только что рот не открыла. Сестра Мариника велела, не повышая голоса:

— Ларина, поди-ка ты, пожалуй, за дверь.

— Но я не хочу... — заканючила девочка, но столкнувшись со взглядом монахини, перестала возражать и убралась из комнаты.

— Что я знаю... а что тебе нужно?

И я, избавленная от лишних свидетелей, вздернула голову, встречаясь глазами с женщиной.

— Могут ли меня вылечить — здесь?

Она каким-то чутьем поняла, что этим "здесь" я именую вовсе не монастырь, и не Валор, и не Акулий даже, а весь этот мир. В мире моем — за хорошие, конечно же, деньги, — могли бы сделать операцию. И вылечить. Или не вылечить. Или просто не сделать по тысяче не зависящих от меня причин. А возможностей этого мира я до конца не узнала, да что там "до конца"! Хорошо, если близко подобралась к пониманию.

— Могут, что же не мочь. Раньше могли. Не на Акульем, конечно, но на Злых Островах всякое творили. И людей лечили, да.

Я уже приготовилась спросить, что за острова такие, первый раз о них слышу, но дверь распахнулась, и на пороге возникла властная "госпожа настоятельница". За спиной у нее маячили две нехилой комплекции монахини. Секьюрити что ли? Или по мою душу явились?

— Доброго дня, сестра Евгения.

— Доброго, Кристин. Что ты здесь делаешь?

— Кажется, разговариваю, — ответила я, неопределенно разводя руками.

Настоятельница едва ли не физически излучала недовольство, губы ее дернулись, складываясь в линию. Опомнилась, усмирила лицо, сказала совсем нейтрально:

— Нам нужно поговорить.

— Конечно. Только я здесь еще не закончила.

— Иди, — не то разрешила, не то велела сестра Мариника.

— Но...

— Иди. Позже договорим.

Я встала с лавки, понимая в раздражении, что "то, что не завтра, всегда потом". Но не истерики же тут устраивать, в конце-концов. Шаанджита я или где?

Знать бы еще, что это.

Потому, стоило нам выйти за дверь и удалиться от монашек-секьюрити, я сказала, не ожидая немедленного ответа, скорее обозначив проблему:

— У меня два вопроса. Первое: кто такая шаанджита и почему меня назвала так сестра Мариника. Второе: что за Злые Острова? Я о них раньше не слышала.

Во взгляде настоятельницы мелькнуло нечто, мне не понятное: интерес, смешанный со... страхом?

— И об этом мы поговорим, Кристин. Чуточку позже.

— Угу, имей терпение, Кристин, — пробормотала я.

Да в этом мире я только то и делала — имела это чертово терпение!

И вновь комната, залитая светом, витражное окно манит отблесками и игрой в "угадайку". Не желая поддаваться, я сразу предложила выйти на балкон. Может, и не слишком вежливо — все же в гостях, — но зато практично.

— Ты так торопишься, — заметила монахиня.

Я еще раз поразилась силе ее голоса, властного, но без принуждения. Во всяком случае, часто.

— Спешите жить, как сказал один замечательный писатель в моем мире, — ответила я, устраивая ладони на гладком поручне. — "Потом" никогда не настает. Есть только "сейчас".

Она сложила губы в вежливой полуулыбке, внимательно меня разглядывая. Ожидала, видно, философствований, но не тут-то было! Самой себе напоминая бульдога, я в очередной раз поинтересовалась, как там насчет моего вопроса.

— Это долгая история, милая девочка.

— Я постараюсь вас не торопить. Только, пожалуйста, не надо раздумывать, какую информацию можно давать, какую нет, прикидывая, как бы получше меня использовать. Не надо. Не люблю я этого.

"Никто не любит", хмуро подумалось мне.

— Ты полагаешь, мне это нужно?

— Это ведь вы меня позвали на встречу, — ворчливо отозвалась я, прислушиваясь к голове, тихо, но неукротимо начинающей побаливать.

Видимо, настоятельница решила что-то для себя, потому заговорила.

— Что же. Ты права, желая узнать как можно больше. И промедление тут ни к чему. Мне было видение.

Она сделала эффектную паузу, но я не прониклась, беспокоясь, как бы дурная голова не сорвала беседу, обещающую быть интересной.

— Вам приснилась шаанджита, которая придет и изменит мир?

— Нет. Мне привиделась девушка, которой предстоит стать способной это сделать. И я могу ей в этом помочь. Или же не помочь, пропустив знак Великой Матери.

— И, конечно же, эта девушка похожа на меня.

— Истинно так.

— Веселенькие дела, — хмыкнула я. — И как давно это было?

— Семь недель назад.

Сложив наскоро дни и сопоставив со временем своего нахождения на острове, я удовлетворенно кивнула. Как раз перед моим прибытием в мир. Предупредили, так сказать. Только вот кто? И — зачем?

Последний вопрос я решила озвучить, едва не назвав настоятельницу "леди Евгения". Местное "сьерра", хоть и нравилось, а "на язык ложиться" не желало.

— Зачем — что? — переспросила она.

— Зачем вас предупредили. И зачем вам-то это нужно? Только не надо говорить, что такова воля Великой Матери. Я не слишком религиозна, увы или ах, но такие вещи меня мало трогают. При всем моем уважении к личным взглядам и склонностям отдельных людей.

Монахиня развернулась ко мне, протягивая руку. Я мельком глянула на раскрытую дружелюбно ладонь, но на провокацию не поддалась. Если уж эта милая дама смотреть умеет так, что земля уплывает из-под ног, то кто ее знает, что она может сделать касанием. Пусть магии, как таковой, тут и нет, но гипнотизеры и ясновидцы всякие, похоже, присутствуют.

— Не доверяешь ты мне, — не то посетовала, не то констатировала факт женщина.

— А должна? — резковато спросила я.

— Нет. Не должна. Но поверь — я желаю тебе добра. И не спрашивай, зачем мне это надо. Надо. Просто поверь.

Я качнула головой.

— Наверное, вера — не по моей части.

Она улыбнулась, мягко и с пониманием.

— Все мы так думаем — поначалу.

Мы помолчали немного — каждая о своем.

— Итак, с чего мы начнем? — спросила я.

— С начала.

И она рассказала... о многом. Если вкратце — об Островах. О том, что они живые и обладают в какой-то мере разумом. Что раньше была возможность общаться с ними или даже управлять. Что потом система перестала откликаться, и это испугало многих знающих людей. И что мне надо бы встряхнуть этот мир.

Я нервно хмыкнула. Тоже мне, мессия нашлась.

Никогда не испытывала желания стать народной героиней... хотя нет, кривлю душой, испытывала, но все ж не всерьез, потому что, если хорошенько подумать, героям положено гибнуть. Героически, конечно, как же иначе? А людям потом спокойно слагать легенды, воспевать в балладах, всячески восхваляя этого героя, который по сути — та же самая функция. Как трактирщик в романе или конюх какой-нибудь. Мне же никогда не нравилось ни ярмо, ни попытки манипулирования. Всегда хотелось свободы или хотя бы иллюзии ее. Да и перспектива сдохнуть за чужие идеалы мало привлекала.

А патриотизмом тут и не пахнет.

А в прочем, какой у меня выбор? Что так, что так... часы тикают. Вернее, часы капают или же сыплются, но не суть. Тут, может, хоть что-то интересное предложат, вон как цепляется взглядом настоятельница, и отпускать даже не хочет.

Так, покрутив ситуацию и расшвыряв в стороны мрачные мысли, я улыбнулась женщине и спросила:

— И что мне предлагаете делать?

— Слушать себя. Слушать Остров.

"И слушать меня", — подумалось, что именно так продолжит, но я ошиблась. Она замолчала, внимательно глядя на меня. Будто ждала, что я скажу нечто важное, умное, или просто — скажу. Они все от меня чего-то ждали — и Хелен, и ее братия, и госпожа настоятельница, и даже Алекс с Гизом. Зря, видимо.

— Это и есть домашнее задание? — спросила я.

— Можешь прогуляться по саду, — ответила женщина, не поняв моей иронии. — Только кусты постарайся не трогать.

— Кусты... а почему в вашу обитель не могут попасть мужчины? Причем, так понимаю, физически не могут. Мамаша... кхм, госпожа Формари говорила что-то насчет ядовитых растений, но я не поняла до конца принцип действия. Пыльца попадает в тело во время дыхания? Оно действует, если близко подойти? И как конкретно? И...

Тут замолчала уже я, понимая, что задаю слишком много вопросов, ответить на которые разом явно не получится.

— Это давняя история...

— Все у вас тут — давняя история, — проворчала я. — Говорите уж, я никуда не спешу.

— Она началась в Темные Времена, на сломе эпох, почти две тысячи лет назад...

И она рассказала историю, больше похожую на легенду, хотя бы из-за того, что истории так долго не живут.

То действительно были смутные времена. "Приход", войны, первая и вторая волна мора так жестоко подкосили население островов, особенно мужское, что появилась острая необходимость возрождения народов. Новоявленные правительства тем и занялись, едва ли не в приказном порядке обязав женщин рожать. Много рожать. Не всем понравились такие законы, часть "прекрасного пола" сбежала — да-да, в свежеиспеченные монастыри, которые тогда еще монастырями в полном значении слова не были. Великую Мать, благородную и справедливую, жизнедарующую защитницу, почитали и раньше, но именно в это время почитание возвели в культ. Поначалу святые обители были похожи на крепости со стенами или же частоколом — люди готовились защищать свой образ жизни. А потом...

— Вырос Барьер. Тот самый, что мешает мужчинам попасть сюда. Как — мне непонятно, потому что даже раненными и без сознания их нельзя внести, сходят с ума в жутких муках. Кто-то считает, что в первый раз растения высадила какая-то умелица, а после традиция прижилась, но большинство верит в то, что эту границу послала Великая Мать. Она любит своих дочерей.

Говорила настоятельница без капли пафоса, свойственного людям, убежденным в своем превосходстве, но я не удержалась, чтобы не съязвить.

— Великая Мать, значит. А что же она запрещает дочерям своим заниматься... эээ... производить на свет потомство, скажем так. А?

— Кристин, ты действительно мало знаешь о мире. Почти все мы — матери.

— То есть как?

Я моргнула, думая, что ослышалась. Монашество с материнством плохо вязалось в моей голове.

— Каждой из сестер полагается родить себе замену — девочку. Дети, рожденные в этих стенах, считаются детьми Острова, независимо от того, кто их отец и откуда он.

— Ааа... если девочка не получится с первого раза, тогда что? Стараться до победного?

"Бред какой-то", — подумала я, но не сказала. У всех свои причуды. Если в нашем мире монахини — невесты Христовы, то тут — дочери Великой Матери. И ребенок как плата за... безопасность? Возможность жить так, как хочется — вдали от мужчин, в женской общине? Не завидую я этим детям. Зато понятны становятся Дома Мира при монастырях, по сути — детские, и происхождение их обитателей и обитательниц тоже.

Странный мир. Если бы я родила ребенка, то точно оставила бы себе. И папашу под боком, одной что ль возиться? Это даже не говоря про любовь, привязанность и иные чувства, возникающие в паре. Если она есть, пара эта. Но это уже совсем другая история. А тут...

Странный мир, что говорить.

Сейчас, после рассказа сестры Евгении, стали понятны слова мамаши Адель: "хочу увидеть внучку". Тогда я думала, что она мечтает выдать "непутевую" дочку-монашку замуж и понянькать ребятишек. А теперь...

Я попыталась представить, каково это — знать, что твоя дочь в городе, но не общаться с ней, и почти не иметь возможности видеть внуков, буде таковые случатся. Ужасно, наверное.

И вновь я отложила вопросы о сестре Онорине в сторону. В дверь кельи настоятельницы постучали, после вошла монахиня, прошептала той что-то на ухо. Сестра Евгения быстро глянула на меня, и разом пришло понимание: пора прощаться. Что я и сделала. Но в город не ушла, пользуясь возможностью погулять по саду.