Зверь лютый. Книга 8. Догонялки

Однако и такой вид наказания имеет разнообразные, иногда — весьма полезные для наказующего, последствия. По Полежаеву:

"В России чтут

Царя и кнут,

В ней царь с кнутом,

Как поп с крестом:

Он им живет,

И ест и пьет".

Причём "ест и пьёт" не один лишь царь-государь-батюшка, но и десятки тысяч семей, составляющих целое сословие, "становой хребет Государства Российского".

Массовые порки мирного туземного русского населения неоднократно применялись различными подразделениями Белой Армии в ходе Гражданской войны. Так, например, дивизия Май-Маевского перепорола весь Донбасс. Сходными подвигами прославились и казачки-семёновцы на боевом пути своего соединения.

Обычным просительным рефреном туземных старейшин в адрес "белых рыцарей" было:

— Только девок не надо. Позор же. Их потом замуж никто не возьмёт.

Если порка кнутом стала считаться "позорной казнью" к началу 18 века, то к началу 20-го оттенок "позорности" распространился в России и на наказание плетью. До этого поротых плетью, в отличие от обработанных кнутом, мужчин не считали обесчещенными и, обычно, сразу же приговаривали и ко второму наказанию: к роли "защитника отечества" — отдавали в солдаты.

Эта оценка — "стыдность" — появилась, отчасти, из-за того, что к концу 19 века несколько изменилась технология исполнения наказания.

Некрасовскую "крестьянку молодую" били публично плетью на Сенной площади за невозврат долга её мужем. При этом женщина была обнажена сверху до пояса, и удары наносились исключительно по спине.

Сходным образом пороли в середине 18 века благородную красавицу Лопухину. Она оставалась в нижней юбке, когда помощник палача, схватив её за руки, закинул её обнажённой грудью себе на спину. Вот на таком "динамическом" подвесе фрейлина двух императриц и получила указанное количество ударов. Потом ей, по воле императрицы, урезали язык. С чего, собственно, и начинается служба матушке-государыне у мальчиков в "Гардемаринах".

Однако и на Руси, и в России, достаточно широко использовалась и другая форма порки плетью. Когда женщина обнажалась не сверху — от шеи до пояса, а снизу — от пяток до шеи. Долгое время это была частная, "домашняя", "приватная" форма наказания.

Понятно, что площадь обработки при таком "приватном" подходе существенно увеличивалась. Что увеличивало и вариации воздействия.

Для порки женщин и девушек часто использовалась именно вот такая, "гладкая" плеть. Не нанося существенных повреждений кожному покрову в виде рваных шрамов, "гуманный" инструмент обеспечивал лучшее сохранение внешнего вида, "товарной ценности" конкретной "особи прекрасного пола".

Однако человеческое тело состоит на две трети из воды. Каждый удар плетью вызывает в этой жидкостной системе соответствующую отдачу — гидравлический удар. Если плеть бьёт не "в классике" — по плечам, по спине, а по пояснице и ниже, то в зону распространения гидравлических ударных волн попадают и органы, обеспечивающие репродуктивную функцию. Волны сжатия, прокатываясь по этой части тела, кое-что там сдвигают или разрывает. После порки — снаружи все вполне, а вот функция... не функционирует. "Репродукция" — не репродуцируется.

Не об этом ли у Пушкина в издевательском:

"Заступники кнута и плети,

О знаменитые князья,

За всё жена моя и дети

Вам благодарны, как и я".

Бездетность для крестьянской семьи — катастрофа. Не только в психологическом, социальном, физиологическом, религиозном... смыслах. Просто — экономически. Нет детей — некому будет кормить в старости. Старость здесь наступает быстро: сорокалетнего Илью Муромца в былинах регулярно называют стариком.

Эту же технологию щадящего, "приватного" метода наказания воспроизводило в своих поместьях всю русскую и российскую историю "верная опора трона и государства Российского" — благородное дворянство.

При этом один из важнейших аргументов в пользу именно такой формы наказания не озвучивался, но вполне всеми ощущался.

Всё средневековье воспитание подрастающего поколения носит преимущественно домашний характер. В крестьянских же семьях — почти исключительно. Даже и вообще: мальчики до 4-6 лет всегда воспитывались на женской половине дома.

Я уже говорил, что человеческая психика на 80% формируется к 5 годам. Это формирование включает в себя базовые социальные и гендерные стереотипы поведения, само-позиционирование в обществе.

Домашнее воспитание обеспечивало устойчивое воспроизводство семейных, особенно по материнской линии наследуемых, традиций, психотипов и социальных стереотипов. Выросшая в "неблагонадёжной" семье девушка, носительница такой системы взглядов, подвергнутая порке, пусть даже и "гладкой" плетью, но в "приватном" стиле, потомства часто не давала. Соответственно, ей некому было передать "противуправные" взгляды, усвоенные ею в родительском доме.

Такой непрерывно действующий несколько столетий "мягкий геноцид" в отношении собственного народа, обеспечивал прерывание генетических и мировоззренческих линий на уровне как отдельных семей, проявлявших то или иное "инакомыслие", так и на уровне общин или целых провинций.

Например, для "гена рискованности", связанного со склонностью человека к риску, авантюрам, новациям, стихосложению, гиперактивности, резким эмоциям и либерализму, разброс в 21 веке составляет от 0% у китайцев, до 78% у американских индейцев. При том, что аборигены Америки генетически наиболее близки именно к той же азиатской расе.

В Европе данная генетическая особенность наиболее выражена у ирландцев. Я уже писал об особенностях "кельтского характера" применительно к древним пруссам.

В состоянии "дикости человечества" этот ген обеспечивал более высокую профессиональную эффективность охотников, лучшее пропитание и, соответственно, выживаемость их потомства. Но "неолитическая революция" — переход от пассивного собирательства к интенсивному сельскому хозяйству, лишила "охотников" их преимущества в качестве и количестве добываемой пищи.

А отрицательные свойства: конфликтность, вздорность, импульсивность — остались. В сельскохозяйственных социумах, особенно с длительной историей существования жёстких иерархических социальных систем, типа Китая, эта генетическая особенность со временем подавляется полностью.

Один из методов современной генетики — "близнецовый анализ", используемый при изучении наследственно обусловленных поведенческих свойств человеческой личности, применяет трёхчастную модель: разделяет степени влияния гена, семьи и среды.

"Приватная порка" уменьшала вероятность передачи такого, возможно — социально-инновационного, "бунтовщического", гена по наследству. Причём как по женской, так и по мужской линиям. "Подобное тянется к подобному" и браки часто заключаются между людьми с близкими свойствами, со сходными взглядами и реакциями на мир.

"Муж и жена — одна сатана" — русское народное наблюдение.

Другой фактор — окружающая среда — в Российской Империи и Московской Руси состояла из сельскохозяйственной общины и крепостного права. Что тоже действовало вполне "по-китайски".

Русские крестьяне — не китайцы. Свести "ген рискованности" до нуля — не удалось. Но — "Правильным путём идёте, товарищи".

Этот, исконно-посконный русский метод "повышения качества нации", был, безусловно, более гуманным, чем кастрация мужчин за экономические и государственные преступления, применяемая в Древнем Китае. Равно как и смертная казнь за преступления против нравственности — на мусульманском востоке, выжигание по одному глазу за каждый год неуплаты налогов в 17 в. во владениях персидских шахиншахов, или тотальное вырезание целых мятежных провинций, используемое разнообразными кочевниками или теми же древними персами.

Конечно, эффект от "женской" порки сказывался не сразу, но русское крестьянство было отдано во владение дворянам "навечно", и российская элита имела достаточно времени для проведения "селекционной работы" в своих поместьях.

* * *

У меня тут несколько иная проблема.

Марьяшкино брюхо, в сочетании с её длинным языком, висит как топор над моей шеей. Даже вырвать ей язык — не поможет. Я уже обдумывал это. Но слишком много других языков вокруг.

"На чужой роток не накинешь платок" — русская народная мудрость.

Как только её беременность станет очевидной — "звон" о "нечестной вдове в боярском семействе" будет стоять на сотню вёрст вокруг.

Я привык с уважением, вниманием, заботой относиться к беременным женщинам. Я так воспитан, в меня это вбито с детства. И не только на уровне: "уступи место в метро".

Для меня беременная женщина — красиво, радостно. Интересно видеть, как она ходит, чего-то делает, охает, то — бледнеет, то — зеленеет, но постоянно, даже сама не замечая этого, прислушивается к себе. Как появляется, неосознаваемый даже, инстинкт беречь своё чрево, как вдруг, встав среди ночи, умолачивает тазик винегрета, наготовленный на праздник: "Вот, чего-то такого захотелось".

Или проснувшись среди ночи от сильного толчка в бок, услышать хихиканье:

— Это не я. Это он. Ты на живот руку положил — вот ему и не понравилось.

Проще: пока хоть кто-то носит ребёнка — есть надежда.

И вот теперь, поперёк всего своего, вопреки привычному для меня, естественному, "правильному" — мне приходится выбивать из Марьяши дитя. И этим — ломать самого себя. "Об колено". Об "необходимость".

Выворачивать себя наизнанку, рвать, выдирать из души своей куски основы самого себя. Того, что для меня "как дышать", того что — я сам и есть...

Убить неродившегося. Который мог бы родиться, мог бы стать кем-то нужным, великим, интересным. Да хоть просто — "звеном в цепи".

"Святое Писание" называет поимённо эти "звенья" — от Авраама до Давида, от Давида до Иисуса. Стоит только выдернуть одно звено, и великого завершения цепочки не будет.

Мы так любим рассуждать о делах и подвигах героев иных времён, об альтернативности — "чтоб было бы, если бы...". История делается людьми. И изменить её очень просто: махнуть палачу, чтобы тот выбил из женского чрева неродившийся ещё кусочек мяса. Может быть — моего сына или дочку...

"Всё, что нас не убивает, делает нас..."? Лучше? Сильнее? Отвратительнее? Сволочнее...

Меня-то это не убьёт. Меня это просто... изменяет. Просто я теперь буду знать — как вот это делается, что из этого получается. И в следующий раз смогу спокойно, исходя уже из собственного личного опыта, сказать:

— Ну чего там? Заснули? Бей давай.

А потом спокойно ответить на вопрос какого-нибудь юнца:

— И как... оно?

— Да как обычно. Нормально.

Сволочная страна! И я в ней становлюсь сволочью. Такой же, как все. Может, чуть порезче, поживее, позлобнее...

Не я придумал этот зверский "Устав церковный" имени Ярослава, извините за выражение, "Мудрого"! С его неподъемными штрафами, неограниченными ничем внятным епитимьями, бессрочными "церковными домами". Не я придумал этот маразм здешней Русской Православной Церкви. Которая не только оплела весь народ, всю страну, своей паутиной, не только тянет в себя всё съедобное, хорошее, красивое, но и старательно внедряет древнее благочестие в форме греческих "Номоканонов". Чужих, не здесь, не сейчас, не для этих людей написанных. Вбивает их не только "пастырским словом", но и дубинками попов, мечами княжьих гридней, смрадом и мраком монастырских тюрем.

У меня нет "имперского мышления", я уважаю даже ваши идиотские законы, господа предки. Я стараюсь не нарушать их без крайней необходимости. Но попадаться под ваши виры, казни и епитимьи — я не собираюсь. Вы придумали эти законы для себя, "для людей, для народа русского". Что ж, воля ваша. Только я — нелюдь, я — не "народ". Нести свою лысую головушку на вашу плаху — не буду. И людей своих — уберегу. На покорность мою — не надейтесь.

* * *

" — Как ваше здоровье, Рабинович?

— Не дождётесь".

* * *

Чтобы меня не трогали, чтобы я мог здесь жить и делать своё дело, мне придётся рвать, выгрызать куски в этом мире. Сделать прореху в ткани здешнего бытия.

Только вот какая мелочь мелкая: ткань эта состоит и из человеческих тел тоже. Вроде вот этого, белого, фигуристого, ласкового, в моей собственной памяти, женского тела, которое дёргается, рвётся на "кобыле", из второго, маленького, красненького, ещё не сформировавшегося, там, внутри, которое тоже рвётся, ломается гидравлическими ударами от ударов плети, от судорожных, рефлекторных сокращений мышц материнского чрева.

Какая же ты сволочь, Ванька! Какой же ты мерзавец!

Какой-какой... Самый мерзкий. Самый-самый. Нормальный путь попаданца-прогрессора. Стать самой мерзкой сволочью во всём видимом пространстве. Потому что, не "перемерзив" аборигенов, не будет никакого прогресса. А будет показательная порка прогрессиста с последующей "мучительной и скоропостижной" показательно выпоротого.

И это — лучший вариант. Потому что, альтернативой является состояние забитой тупой двуногой скотинки в каком-нибудь "церковном" или "богатом" доме. Скотинки, мучимой не только болестями телесными, не только понуканиями людей начальствующих и надзирающих, но и собственными воспоминаниями и сожалениями. Сожалениями об упущенных возможностях.

"Прости народ русский... что не осилил".

Парадокс, но мне здорово повезло, что я нарвался на такую сволочь, как отец Геннадий. Был бы у нас приходским попом приличный человек, добрый, умный, честный — убивать было бы тяжелее. Я бы ещё долго приплясывал да сомневался, пытался как-то договориться, на "авось" надеялся... И влетел бы куда глубже.

Потому что всякий приличный священник просто обязан, по долгу своему перед господом и законом, выяснить, выспросить у паствы своей о всех важных событиях в приходе. И тогда Марьяшкина внебрачная беременность, отмечаемая добрыми христианами, просто автоматически приводит к её исповеди. А она, как благочестивая, истинно верующая женщина, очень естественно, доброжелательно и открыто, ответит на все вопросы пастыря, расскажет и о нашей встрече, и о моём ошейнике, и как она меня "правой ручкой обняла и поцеловала".

Искренне покается и просветлится.

И добрый пастырь, скорбя в душе своей о греховности столь юного отрока, оказавшегося беглым холопом, насильником, убийцей да ещё, страшно сказать — в церковь не ходившим, причастие не принимавшим, верноподданнически сообщит в епархию...

Хорошо, что отец Геннадий оказался жадной скотиной — решил для себя лично дольку урвать. Честный человек, бессребреник, просто бы донос послал.

"Сижу за решёткой, в темнице сырой

Вскормленный на воле...".

Так это счастье — когда сидеть можешь. А то так отделают, что и ползать не удастся.

"Жизнь многих людей в России была бы совершенно невозможна, если бы не всеобщее неисполнение закона".

Я-то думал, что эта мудрость имперских времён, а оно вона как — "с дедов-прадедов"! Это мы такие, или это законы у нас такие?

Екатерина Великая как-то сказала: "Здесь надлежит действовать не законом, но — обычаем". Хотя дама была вполне... "законодательная" — сама законы устанавливала, много сил тратила, добивалась их исполнения.