Зверь лютый. Книга 8. Догонялки

Цепочка простая:

— Девок воруют? — Да.

— Ставим посты? — Да.

— Восемь пар мальчишек, через день, от темна до темна? — Да.

"И говорят в глаза

Никто не против, все — за".

Какое отношение имеет эта цепочка к производству кирпича? — Прямое. Мир-то весь связанный, за какой хвостик не потяни — весь клубок разматывается. Только лови да оттаскивай.

"Сказано — сделано" — русское народное выражение. Но — в сказках. А в реале — фиг. Энтропия возрастает, всякая система, не получающая энергию извне — дохнет и рассыпается. "Извне" — это "аз есмь".

"А у меня внутри вечный двигатель,

Вечный бегатель, вечный прыгатель".

Пробегаю я как-то мимо сосны. Ну, с которой я однажды за "Паучьей весью" наблюдал. Которая — сосна, но гендерно — кедр. Поскольку:

"На севере диком

Стоит. Одиноко".

И вижу: ну совсем одиноко стоит! Хотя на ней должен сидеть один из моих наблюдательных постов.

Что я должен подумать? — Правильно: все воображаемые несчастья сразу. Мальчишек стащили с дерева какие-то злые дяди. И теперь каким-то зверским образом мучают. Неизвестно где.

Сухан головой покрутил, послушал.

— Там.

И рукой в сторону показал. Мой дрючок с его оглоблей — на изготовку. Сейчас мы этих "людоловов"... Чуть ли не ползком... Ага. За холмом в лесу мальчишки рябину обдирают. Заморозки прошли, ягода сладкой стала, самое время.

— А пост? На сосне-то?

— А тама... эта... дык нет же ничего! А чего сидеть-то? А батя велел рябины набрать. А мы вот... уже почти... и сейчас — сразу назад. Дык никакого же худа не случилось, а корзины вот уже набранные...

Моё состояние? — Бешенство. "Самовольный уход с поста в боевых условиях". Почему — "в боевых"? А у меня тут других нету. Для меня вся эта... "святорусская жизнь" — не жизнь, а сплошная война на выживание. Я постоянно ожидаю вражеского нападения, со всех сторон. Поэтому и жив ещё.

"Расстрел на месте" устроить не могу — не из чего. В римских легионах за такие дела — головы рубили. Незамедлительно. Перерезать им глотки? Забить насмерть Сухановской оглоблей? Вызвать Ноготка с его секирой и устроить публичную казнь?

Просто набить морды — не поможет. Нет, молодые раздолбаи быстро понимают, если им хорошенько люлей навешать. Но понимают они не суть, а что попадаться нельзя. И это... воспитание нужно повторять регулярно.

В 21 веке боец выходит из учебки вполне зная устав. И через два-три месяца, максимум, так его старательно забывает, что это видно невооружённым взглядом. Нужно устраивать публичные казни каждые выходные, чтобы обеспечить наглядность и актуальность.

Забрал обалдуев, пошли к Хрысю в селище.

— Вот такие дела, Хрысь. Что посоветуешь?

Хрысь молчит, хмыкает. У него полное подворье народу, детишки приёмные бегают. Меньшаковы дочки с маленькими голядинами в догонялки играют. Ещё куча народа толпится. Тут отец этих двух... братьев-рябиносборщиков прибежал.

— Эта... ну... здрав будь боярич! Кака така нужда приключилася? Сыночки мои каку каверзу зробили? Ой же ж бестолочи за грехи мой тяжкие даденные... Кажну неделю прутом расписываю! Уж и сам не знаю что поделати... "Пост самовольно покинули"?! Ай-яй-яй! Ах же ж какие они такие-сякие-этакие... Так мы накажем! Вот прям нонеча. Посечём крепенько. Чтобы значится вперёд не шкодничали. Ума-разума стал быть в задницы... Как с дедов-прадедов. У, я вас, оглоеды бешеные!

Красиво дядя выпевает. Сказочник-былинник. Рубашку бы ему красную и на сцену можно выпускать. Только мальчишки говорили, что рябину собирать — по его приказу пошли.

Мораль? — А мораль известная: нельзя из местных службу собирать. У них, кроме прямого начальника по службе, ещё куча начальников из местных. Которые им "прямее". Надо брать людей со стороны. Лучше — сирот. Но это — на будущее. А сейчас что делать?

— Как тебе сыновей воспитывать — твоя забота. А моя забота — вотчину беречь. Сыны твои наш ряд порушили, с места указанного ушли раньше времени. За это с них — мой боярский спрос. Собирай им припас на две недели — пойдут в болото кирпичи лепить.

— Да не... да ты шо... дык они ж малые... да и по двору вон делов сколько. Вот пройдёт Егорий — тада. Ну... отыграем свадебки... приберёмся... дровишек вот надоть... А сена-то скоко привезть! А куды ж я без помощников? Не, боярич, погодь малость, а мы-то само собой посечём. Вот те крест! Вот прям сщас!

Мужик уже начал судорожно пытаться снять опояску, предлагая мне незамедлительно полюбоваться голыми задницами сыновей, которые визжат от заправляемого в них ума-разума. Процедура, как я понимаю, регламентная, повторяется, со слов отца-воспитателя, еженедельно.

Честно скажу: такое зрелище у меня лично восторга не вызывает. А эффективность, как я понял данного "просветителя" — нулевая.

— Лады. Уговорил. Мальчишек не трону. Да и в рябинник они по твоей указке пошли. Так что, с тебя и спрос. Собирайся. Отработаешь за сыновей.

Тут и Хрысь голову ко мне развернул. А мужичок впал в крайнее недоумение:

— Дык... как же... а дровы?... не... куды я? Опять же дочкина свадьба... и с чего? Худа ж никакого не случилось. Ну, слезли с дерева, ну, отошли в сторонку. Дык они ж доброе дело сделали — во, ягода. А за что казнить-то? Беды-то нет.

Глава 175

То, что туземцы не понимают основ караульной службы — понятно. Суть совершённого преступления — у них в голове просто не существует. Я могу тут долго рассказывать о важности, о возможных и необратимых последствиях, о дисциплине... Они со всем согласятся. Они будут кивать, вздыхать и поддакивать. И постараются забыть сразу после моей проповеди.

"Не было такого у нас с отцов-прадедов. И нам — ненадь".

* * *

Вольные славяне. Не рабы, не слуги, не крепостные — свободные люди. Их даже пороть нельзя. Дёрнул за бороду — вира. Пуганул мечом — вира. Они в своей воле. В рамках которой понятие: "своевольное оставление поста" — вообще отсутствует.

Один из Бонч-Бруевичей встретил Первую Мировую в должности полкового командира. В первые дни войны полк пополняется резервистами и выступает к Западной границе. Все солдаты полны энтузиазма: "за веру, царя и отечество", "защитим сербских братьев", "крест на Святую Софию"... Ещё нет никакой революционной пропаганды, "все — за". Закончив всякие бумажные дела в покинутом расположении части, командир догоняет свой полк и уже в сумерках по дороге, в леске, обнаруживает толпу в несколько сот своих "православных воинов".

— Вы почему не в части?

— Дык... поход же... надоть проститься со своими-то...

— Так вы ж уже прощались! Как вы посмели самовольно покинуть строй?! Это же дезертирство!

— Да ну... вашскоблагородие, худа ж никакого не случилося, мы ж вот — догоняем. Мы ж не по злобе. К утру — вместе со всеми будем. С боевыми товарищами, со всем нашем христолюбивым воинством. Како тако "дезертирство"?

А то, что после такого ночного "догоняния" дневной пеший марш с полной выкладкой в два пуда... Что уже к вечеру "боевым товарищам" придётся на себе тащить и самого "прощевальника" и его снаряжение...

Боевые уставы не обсуждаются, а исполняются. Потому что — пишутся кровью. И не только кровью лично того дурака, который в меру своей персональной сообразительности решил: "никакого ж худа не случилось".

* * *

Я могу тут долго исходить от злости... разными собственными физиологическими жидкостями. Могу побить этого мужика. Начнётся конфликт, сельчане прибегут защищать своего. А я шашечку не взял. Кольчужку одел, а вот шашечку...

Как тебя, Ванюша, жизнь раз за разом носом в... учит. На любую прогулку — только по боевому. Утреннюю мантру надо расширить: "Я — дурак, у меня — мания величия, одеть — кольчужку, нацепить — шашку". Повторять каждое утро. Но это — по утрам, на будущее. А сейчас-то что делать?

Нормальный ГГ в моей ситуации должен полезть в драку и всех супротивников истребить. Но я — не ГГ. Мне просто нельзя истребить всех своих супротивников — не с кем работать будет, не с кем попадизмом заниматься. Я к конфликту не готов. Значит — и нефиг ввязываться.

— Ладно, идите. Учи, дядя, сынов. А послезавтра пускай ко мне в Пердуновку придут.

Я дождался, пока народ с подворья несколько разошёлся и скомандовал хмурому Хрысю:

— Собирайся, сходим к Акиму. Надо менять этот бардак.

— Чего "дак"?

— Того, Хрысь. И бересты свои возьми.

Ещё после боя с пруссами я понял, что для управления селением мне нужна "полная перепись" — люди, скот, ресурсы. Я не ГГ — на взгляд оценить, например, квалификацию ткача, когда он лес валяет — не умею. А знать профессиональные склонности своих людей... одно из множества необходимых знаний. За эти месяцы я несколько раз долбал Хрыся: сделал список? Сделал? Вот кое-какой прототип созрел. Такая... нулевая редакция.

А дальше я честно столкнул лбами военных и гражданских. Хрыся и вызванного в Рябиновку Потаню — с Акимом и Ивашкой. Яков сидел, естественно, молча, "по-лаоконски". Ольбег только глаза туда-сюда гонял — ума-разума набирался. А мы с Николаем разбирались в корявых записях Хрыся.

Как всегда — крику было... Чуть крышу не вынесло. И не надо думать, что русские холопы по команде господина берут под козырёк и бегом бегут исполнять. Пока не уразумеют, не воспримут идею как свою, не начнут её в голове крутить и всякие к ней довески да прибамбасы придумывать — толку не будет.

Конечно, владетель может заорать по-дурному:

— А! Всех порублю!

И все испугаются. Потом отойдут за ворота да и плюнут. Не будут серьёзные мужики за страх работать. И плевать им на все сословные установления и юридические положения. Они с Акимом уважительно говорят не потому, что — "владетель", а потому что — "муж добрый".

Только часа через два позволил себе предложить высочайшему синклиту ну совершенно новую новизну. Прогрессизм высочайшей степени концентрации! Ну просто революционный! Не побоюсь этого слова — эпохальный!

Называется: "закрепощение русского крестьянства".

* * *

Обгоняю эпоху на триста лет. Коллеги-попаданцы и прогрессоры будут плеваться, возмущаться и тыкать пальчиками:

— Да как можно?! Это же ересь и профанация! Это ж извращение великой идеи прогресса и "пусть всегда было счастье"! "Прогрессор-крепостник" — плевок в лицо всей "славной когорте борцов за счастливое прошлое"!

Дальше, очевидно, пойдут некоторые различия. Дерьмократы с либерастами со своей стороны, а просриоты и госусратники — со своей... Как в договоре Рабиновича с Одесским пароходством о покраске парохода. Потом они сцепятся между собой, про меня забудут... И это хорошо. Потому как у меня — производство стоит. А работников — нет, времени — нет, и выбора у меня тоже — нет. Только принудительный труд.

У моих современников представление о крепостничестве несколько... упрощённое. По русской классике 19 века. Но даже и Чичикова спрашивают: "А не опасаетесь ли вы покупать крестьян на вывод?".

Начиналось-то всё вполне разумно и взаимовыгодно. Мне сейчас больше и не надо. Ванька, конечно, "крепостник", но в разумных пределах. Перегнёшь палку... да пожгут напрочь!

Как там, у Ленина, насчёт революционной ситуации: "ухудшение выше обычного положения народных масс"? — Сделаем "ухудшение". Но — по чуть-чуть. А то так рванёт... "По-русски рубаху рванув на груди"... Если на моей груди, то зачем оно мне надо?

* * *

Вот типовой ряд боярина с общиной. Прописан оброк. И всё! Всё остальное — по старине, по обычаю. Включая фразу типа: "а ежели будет у боярина в работах каких нужда, то людишкам ему в том помощниками быти".

— Постойте, люди добрые, вот же записано! Владетелю нужна помощь в работах: реку сторожить, кирпичи лепить, лес валить. Так об чём речь? А, Хрысь?

— Ряд, как отцами нашими заведено есть, толкует о делах редких, коротких. А ты хочешь... вечно.

— Вот буковки накарябаны. Это ж ряд, а не бабушкины сказки любимому внучеку: "долго ли, коротко ли, а наехал Иван-царевич на двойную разделительную". Здесь про "долго-коротко" — ни словечка.

"Мужи добрые" побухтели, в затылках почесали... и согласились. Не по моему наезду, а по своему "закону русскому". Значит — будут делать, не за страх, а за совесть.

И всё моё "крепостничество" свелось к одной мелочи. Ну чётко по отечественной истории!

"Юрьев день". Который, как известно, лучший подарок для бабушки. Кто из смердов хочет — пусть уходит. Но только в этот день.

И всё. Вот и весь прогрессизм с инновизмом! Вся разница между крепостным смердом и вольным славянином.

* * *

Ни свободы совести, ни свободы слова — не затрагивается. Право на отдых, право на труд, на свободное волеизъявление... прямые и равные... право выдвигать, отодвигать и задвигать... И быть задвинутым... Всё — как в наилучшей демократии! Ничего не трогал! Одной свободы перемещения достаточно. Точнее — её отсутствия. Чтобы превратить человека в раба.

Мысль для меня сперва удивительная, но, при ближайшем рассмотрении, не новая. Познера как-то спросили:

— Какую из свобод в России вы считаете наиболее важной?

Ну, типа: когда же вы отсюда сбежите? Он примерно так и ответил:

— свободу перемещений.

В смысле:

— Как ездить запретят, так и придёт время ехать.

* * *

У меня к той однодневной мелочи — всего-то два маленьких дополнения. В карательную часть. Чисто для ясности и однозначности.

За нарушение правила выхода — перевод в холопы. Выскочил из вотчины? — Всё, дальше ты беглый холоп со всеми вытекающими по "Русской Правде". И всякий, давший тебе кров — холопий вор. Со стандартной вирой в 12 гривен за каждую холопскую голову.

А за всякое любое-остальное — вообще смех — по ногате за каждый день неисполнения приказа. Никаких зверств, членовредительств, массовых порок и мордобоя. В отношении свободных людей. А вот если ты требуемую сумму не внёс, то ты уже не свободный общинник, а — "закуп". И разговор с тобой — соответственный.

Чётко в русле "Русской Правды" — там тоже к свободным только штрафами. А кто не платёжеспособным оказался — в закупы, потом — в холопы. И их уже конечно... Но свободного — ни-ни. Демократия, понимаешь, раннефеодальная, права человека, знаете ли, "святорусские". А я не империалист какой. Нет, я местные законы блюду и уважаю. И букву, и запах. В смысле: дух.

Только одну мелочь мелкую дописал. И сразу скачок на триста лет! Шапку мне. Мономахову. Прям с Ивана Третьего.

Внедрение закрепощения как важный элемент попандопульского прогресса... "Крепостное право" как "светлое будущее" всея Руси... Не могу вспомнить ни одну попанжопулу с таким выдающимся свершением. Эдак мы и Европу догнать рискуем: у них нынче почти все — крепостные.

Затем мы старательно подсластили пилюлю. Правом общины собирать орехи — в орешнике, рябину — в рябиннике, и косить сено — на лучшем покосе, на "луговой тарелке". Конечно, с поставкой части продукции "ко двору". "Исполу или как владетель скажет".