| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Но есть и разница: Яков на соседней постели сидит, а не двигается, готовый телом своим защитить своего господина или ударить меня мечом. И Ольбег здесь. Прогнать, что ли, мальчишку? Маловат он. Для таких вопросов и соответствующих ответов.
Нет уж, казни здесь на целые семьи накладывают — имеет право знать. Пора мальчонке взрослеть.
В тот раз здесь решался вопрос моей жизни и смерти. В этот... и не только моей.
А, ё, ты, бл..., ср..., му..., ну... — даже произносимые владетелем — вопросами не считаются. И рушничок только один на глаза попался. Обеднела усадьба, надо запас возобновлять. Предметов первой необходимости и холодных закусок.
— Она об этом попу на исповеди рассказала. И о многом другом. Отчего тебе, мне и прочим жителям здешним могли многие беды произойти. Покойничек, упокой господи душу грешную, поторопился мне похвастать. И как-то сразу быстро помер. Не успел донос в епархию послать.
Покрывальце на постели хорошее — шерстяное. Толстая, мягкая домашняя шерсть. Интересно, Аким и его сжуёт? Раньше-то он только по льну работал. Может, портянки какие чистые есть? Шерсть-то горло может забить.
— Вот я и отвёз её на заимку, да и побил. Сорок ударов плетью. Как это — "за что"? Ну не за исповедь же! За упущения по хозяйству. Она — в Рябиновке старшая хозяйка, а у Акима Яновича чистых рушников пожевать — один остался. Понятно? И из неё чего-то там полилось-повывалилось. Чего-чего... А я откуда знаю? Лишнее, видать, отстегнулося. Вот она отлежалася, подлечилася, да я её в родительский дом и вернул. Тихую и порожнюю.
Ольбег, смотревший на меня с широко открытым ртом и такими же глазами, вдруг вскочил и кинулся к выходу. И наскочил на мой дрючок.
— Стоять! На место! Сядь. Разговор не закончен. Помнишь, как ты давеча матушку свою ругал, всякими непотребными словами называл? Так вот, сбылось по твоему хотению. Не будет у тебя младшего брата или сестрёнки. А ты, соответственно, старшим не станешь. Некого тебе будет по двору за ручку водить, некому — сопли вытирать да уму-разуму учить. Никто не будет смотреть на тебя такими восторженными, влюблёнными безоглядно, глазами: "Мой старший брат такой...! Он всё знает, всё умеет. Всё-всё!". Никто не скажет, как последний, неубиенный аргумент в любом споре: "Вот погодите ужо. Я старшему брату скажу — он-то вам покажет!". Ты этого хотел? Исполнилось — нынче у твоей матушки, честнОй вдовы — брюхо расти не будет. А дальше вы уж с дедушкой как-нибудь сами. Потому как ежели она опять... понесёт, то вновь какая-нибудь сволочь... или пастырь добрый... попадётся. А на неё чуть нажать — она что хочешь скажет. Что дитё от меня. Или от Акима, или от тебя, Ольбег. Или от всех сразу.
Ольбег был настолько ошарашен услышанным, что несколько беспорядочно залепетал:
— Так как же это? Я же... ну я же маленький! У меня же... ну я же не могу ещё. Да не выросло у меня ещё!
— Это ты будешь епископу на его дворе рассказывать да показывать. Пока мы с дедушкой твоим будем тамошнюю дыбу в очередь обживать. Ты, Аким Янович, почитал бы как-нибудь внучку несмышлёному "Устав церковный" на ночь. Для вразумления. Там такой... прейскурант длинный... На все случаи семейных отношений.
* * *
Что — "да", то — "да". Детальная проработка и расценка всевозможных вариантов сексуальных контактов в среде родственников-свойственников позволяет предположить, что в "Святой Руси" такие эпизоды были явлением частым и распространённым.
Христианская церковь на Востоке и на Западе предпринимала огромные и, похоже, малоэффективные усилия, чтобы удержать народы от кровосмешения. В её, церковном, понимании этого слова. Понимание с течением времени менялось.
Например, знаменитая "Анна Ярославна — королева Франции" есть следствие одной папской буллы, запретившей браки между родственниками до седьмого колена. Пришлось французскому королю вторую жену искать на краю христианского мира. Потом это прошло. Частично.
В 1157 г., от моего нынешнего времени — три года назад, Агнес де Куртене, дочь графа Эдессы, вышла замуж за Амори Первого, графа Яффы и Аскалона. Нормальный брак между владетельными домами в "Святой Земле". Освящён католической церковью в лице епископа Иерусалимского. Но когда, в 1162 г., Амори должен был, после смерти брата, унаследовать престол Иерусалимского королевства — Высокий Совет Иерусалима отказался утверждать Амори королем до тех пор, пока он не аннулирует свой брак с Агнес. Брак был расторгнут по причине близкого родства — у Агнес и Амори был общий предок в четвёртом поколении.
Типа: а раньше они этого не знали.
Такая переменчивость на престоле Иерусалима создала некоторые сомнения в порядке наследования. Дальше, естественно, нашлись энергичные люди, которые попытались воспользоваться возникшим намёком на династическую неопределённость. И — угробили королевство.
Другой пример из этой же современности: восемь лет назад, 21 марта 1152 г. Алиеонора Аквитанская развелась со своим мужем, королём Франции Людовиком Седьмым. Похождения этой дамы в Европе и на Ближнем Востоке были столь... многообразны, что стали, например, темами для песен миннезингеров и для обличительных проповедей высших церковных иерархов. Людовик рвал и метал, ощущая себя "рогоносцем всего христианского мира". Но развод по основанию — "супружеская измена" запрещал женщине повторный брак. И Алиеонора — богатейшая владетельница Западной Европы — потребовала придумать другой повод.
Короля дожали. Причиной развода было объявлено то, что король и королева Франции находились в дальнем родстве.
А как же их венчали? А 15 лет супружеской жизни, две дочери, совместный Крестовый поход? — Ой, а мы и не заметили!
Но уже 18 мая того же 1152 г. Алиеонора венчается с Генрихом II Плантагенетом. По мнению ряда учёных, именно в истории супружества Алиеноры Аквитанской следует искать истоки войны, получившей в 19 веке название "Столетней".
В православии ситуация более стабильная — буллами так не раскидываются. Во всяком случае, перечень расценок-штрафов за "близкородственные связи", практически без изменений, переписывался русскими писцами семь веков. Что свидетельствует об актуальности этих формулировок для повседневной юридической практики.
А.Толстой в "Хлебе" описывает существенную часть наступавшего на Царицын семидесятитысячного белогвардейского, преимущественно — из донских казаков составленного, войска, как "снохачей". Что имеет соответствующую наказующую статью в "Уставе", введённом в действие, напомню, ещё в 11 веке:
"Аще свекорь с снохою съблюдит, митрополиту 100 гривен, а опитемья по закону".
Получается, что едва ли не лучшая часть русского народа, безусловно, православная и наиболее свободная, веками упорно и массово плевала на базовые основы своего же русского православия.
Другая норма из "Устава":
"Аще кум с кумою блуд сотворить, митрополиту гривъна золота и в опитемьи"
впрямую конфликтует с фольклором в форме народного наблюдения, услышанного мною в последнюю четверть 20 века:
"Та не кума, что под кумом не была".
Эта фраза прозвучала в ситуации, когда кумом был я сам, а народную мудрость озвучивала чуть подвыпившая моя кума.
Для меня хоть — "Устав церковный", хоть — шариат... Да вообще — любой запрет, обосновываемый не понятным здравым смыслом, а "божественной волей" — как проблесковые маячки "членовозов" в час "пик". Нарушить? — Конэшно, хочу.
Мда... Яркая была женщина, горячая. Про "Устав" Ярославов... ну, Советский Союз, понятно... Обошлось без "митрополиту гривъна золота". Но не потому, а просто... не сложилось. Даже "при полном непротивлении сторон".
* * *
— Всё, родственнички дорогие, я сестрицу свою построил, уму-разуму поучил. Семейство от позора да разорения — уберёг. Теперь ваша забота. Год вдовства пройдёт — выдадим замуж. А до той поры, Аким, хоть доской щёлку заколоти, хоть замок железный навесь... Пойду я. Надо в кузню заглянуть да у управителя твоего насчёт бочек спросить.
Сидевший молча в углу Яков, всё это время мрачно рассматривавший носки своих сапог, вдруг, не поднимая глаз, спросил:
— Значит, "семейство уберёг"? А ведь ты ж сам с ней... И её же за это же... Точно сказано — "Зверь лютый".
— Побойся бога, Яков! Какой же я, против вас — зверь? Это — ваши законы, это вы — по ним живёте. Это вы — звери. А я так, зверёныш, моя забота, как у простодушного волка в тёмном лесу — самому бы в капкан не попасть, да стаю свою — от ловчей ямы уберечь. Ладно, бывайте поздорову.
Спустя некоторое время мне донесли, что в тот же вечер Аким, взяв с собой Ольбега, явился к Марьяше в опочивальню, поплакал с ней вместе о случившихся несчастиях, пожалел свою непутёвую дочку. И сильно побил её арапником — исполнил долг отеческий, "урок наперёд". Ольбег тоже участвовал в процессе научения — держал мать за руки. В течение нескольких последующих месяцев Аким повторял эту процедуру каждое воскресенье в первой половине дня, так, чтобы к общему ужину, который семейство отводило вместе со всей дворней, и где Аким читал вслух избранные места из "Святого Писания", боярыня могла уже встать и присмотреть за слугами.
В первую половину сентября подряд десять дней шли дожди. Противные, моросящие, то усиливающиеся, то стихающие. На минуточку показывалось солнышко, народ выбирался из тесных, тёмных, вонючих ящиков, которые здесь называют избами, начинал как-то шевелиться. И накатывала очередная туча. На непросыхающих лужах снова вспухали пузыри от капель падающего дождя, снова летела во все дырки водяная взвесь. Всякая тряпка, снятая с нагретой печи, через четверть часа становилась сырой и холодной. А ведь это только начало осени. А что тут будет в октябре? Что будет с моими людьми зимой без домашних печей? Это становилось для меня навязчивым кошмаром.
После экзекуции, учинённой мною Марьяшке, многие люди мои, и так-то не сильно разговорчивые, и вовсе стали молчаливыми в отношении меня. Домна вообще неделю со мной не разговаривала. Не видела в упор. Чарджи огрызался на всех, кроме меня. Со мной он просто избегал смотреть в глаза. Единственными, кто углядел выгоду для себя в произошедшем, были Хотен и Светана.
Хотен громогласно восхищался моей твёрдостью и благочестием:
— Боярич-то у нас — господин настоящий, крови не боится. Даже сестрицу свою за грех плотский не пожалел. Крепок в истинной вере, в законе православном. Так им, мокрохвосткам, и надо. Нечего поганскому семени на Святой Руси прорастать.
Ну, это он от гадостности своей загнул. "Устав" запрещает сексуальные связи с иноверцами. Но торки — православные. Так что никакого "поганского семени" не наблюдается. Однако страстное и громко озвучиваемое желание Хотена подхалимажом "выбиться в люди" произвело впечатление на Светану и побудило её к активным действиям. Она тоже сунулась ко мне подлащиваться. С тем же, примерно, что и на сенокосе, припевом:
"Я рожу те сына
Как и ты у меня
Ростом и дородством,
Красотой во тебя
Красотой во тебя
Как и ты у меня
Красотой, да
Высотой, да.
Умом-разумом!".
Прямо свадебные песни. "Ростом и дородством, красотой да высотой..." — ну это точно про меня! Про тощего плешивого подростка. А что делать? Ритуал, однако.
"Слово из песни не выкинешь" — русская народная мудрость.
Хотя в моей ситуации звучит... как злобная издёвка. Песню выпевает, а смысла не понимает.
Я, конечно, видел, что это всё — обман. И это — тоже. Что в ряду вероятных кандидатов на отцовство в её грядущем материнстве я — величина безмерна малая. Но какие-то мысли в голове возникали.
Статус рабыни существенно отличается от статуса боярыни. Больше свобод и вариантов. В этой части.
По "Русской Правде", если роба родит от хозяина сына, и хозяин его признает, то следует дать рабыне с рабёнышем отдельное жильё и по смерти хозяина — вольную. Тут, конечно, куча "если": если — "сына", если — "признает", если — хозяина переживут... Но "Законом Русским" такие внебрачные связи для производства ублюдков не наказываются, а, скорее, поддерживаются. Всё-таки, генетически боярство — наиболее здоровая часть здешней популяции.
Не о том думаешь, Ванюша! Об отоплении надо думать, а не о бабах!
Неродившуюся проблему в лице растущего живота Светаны по собственной инициативе решил Чарджи: вывел бабу в лес, привязал к дереву и отодрал своей нагайкой так, что случился аналогичный Марьяшкиному результат.
У меня сложилось впечатление, что эту акцию он исполнил мне в отместку. Причём здесь я? Ну, бывало, но ведь и кроме меня...
* * *
Медведица во время течки старается совокупиться с максимальным количеством соседей-самцов. Это может сохранить медвежатам жизнь — самка выкармливает детёнышей молоком два с половиной года. Иногда самцы стремятся убить медвежат — тогда у медведицы снова начинается течка. Но убивают, конечно, не своих потомков.
Медвежье бл...ство как механизм выживания потомства. А как с этим у хомосапиенсов?
Народная мудрость гласит: "У семи нянек — дитя без глазу". А у "семи отцов"?
* * *
Надо бы "построить" Чарджи: что ж это он из моей робы приплод выбил? "Урожайность" снижает, воспроизводству моего "основного стада" препятствует. Но ссориться сейчас с ханычем... Тошно мне. От всего этого... Сами разберутся.
Глава 164
По сравнению с боярыней, с рабыней всё прошло проще — сама выползла из леса, никакой телеги для перевозки подано не было. Да и отлёживаться несколько дней ей никто не дал. Помимо сидячей деятельности по чистке овощей и рыбы в области кухни, продолжалось её использование и в других областях. Мужиков в усадьбе много, "сервис" им нужен постоянно.
— Болеешь, значит? Ну, тогда становись на колени да рот открывай. Давай-давай, неколи. Старайся, дура, соси чаще, да поторапливайся — тама следующие ждут.
— Не, мужики, вы гляньте какой у нас боярич разумник. Ведь вот же — совсем негожая баба. А вот ежели её приспособить как боярич показал — очень даже вполне.
— Эт да, господин-то наш об людях своих заботится. Уж как дело-то не повернётся — завсегда выход какой найдёт. И научит, и подскажет, и покажет. За таким-то господином и мы не пропадём.
От этих похвал мне становилось ещё тошнее.
Все эти психологии с социологиями — хорошо, конечно. Но печей-то нет! Полные оптимизма высказывания Ивашки типа:
— Наш-то господин — ого-го! Он же завсегда! Мы-то все противу его ума — щенки слепые...
вызывали у меня раздражение. Переходившее уже в непрерывный, неотвязный страх: а ну как не найду выхода? А ну как пойдём всей общиной под снег без отопления? Помёрзнем, подохнем.
В ушах снова звучало: "Прости народ русский, что поднял да не осилил...".
Стенька! Отстань!
Николай пытался меня успокоить, рассуждая, что:
— Ежели потесниться, то, к примеру, в Рябиновке да в Паучьей веси очень даже вполне...
Но мне становилось от этого ещё тоскливее. Лезть на шесть месяцев, с Покрова до Пасхи, в эти дымные, зловонные, сырые, битком набитые барахлом, людьми, скотиной тёмные деревянные ящики... Когда у меня уже поставлены высокие, в два этажа, амбары. С нормальными, новенькими, непротекающими крышами из шинделя, с тёсаными, хорошо подогнанными полами. Потому что — амбары под зерно и там должно быть чисто и сухо.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
