Зверь лютый. Книга 8. Догонялки

А ещё у меня было уже почти полностью поставлено одно "типовое крестьянское подворье". И толку? Именно реальность построек, законченность всяких мелочей, типа крыльца или водостоков, делала особенно остро видимым это "почти" — дырки, места, где должны быть поставлены печи.

Как выгнивший и выпавший зуб в челюсти ослепительно улыбающейся голливудской красавицы.

Накатывала тревога, безысходная тоска: не смог, не сумел, время потерял, не тем занимался...

Моё раздражение от дождя, от сырости и безделья вполне соответствовало общему настроению. Люди ходили как сонные мухи. Конечно, что-то делалось: тесались доски, набили целый сарай "деревянной черепицей", в редкие сухие просветы в обложном дожде выровняли поверхность грунта будущего селища, видя уже, по лужам и ручейкам — как вода пойдёт. Но проводя основное время в ничегонеделании и скученности, люди начинали грустить, кашлять и цепляться друг к другу.

Даже Домна не выдержала:

— Что вы тут по поварне расселись, как куры нахохленные? А ну брысь с отседова. Как сготовлю — позову.

Народ разбежался, попрятался кто где. Но скоро все снова стянулись к поварне.

Там — печь. Там — тепло, там — огонь горит. Уже один его вид, шум, движение — создают ощущение жизни, чего-то интересного, происходящего.

Наконец я сорвался. Разбирая с Николаем перечень нашего барахла и выслушивая его бесконечное нытьё: того нет, этого нет, упряжь просто горит... инструмент вчера ж ещё целый был... я психанул:

— Пойдёшь в Елно — купишь чего надобно. Нету в Елно? Тогда дуй в Дорогобуж. Там скупишься. Да привези оттуда печника. Вот это — край надо. Вот это — серьёзно. Помнишь — мы у него на подворье стояли, когда я твою клятву в церкви принимал, да Ивашке первый раз гурду отдал? Вот его и найми. Откуда я знаю "как". За любую цену.

Да что я, в конце-то концов, во всякой дырке затычка?! Есть у меня "главный приказчик" или нет?

Это ещё одна "догонялка".

Когда-то я, в панике и в спешке от ожидаемого сыска и взыска по золоту "самой великой княжны", пробегая из Смоленска в Рябиновку, стал на постой в селе. Самое простое действие, каждый проезжий так делает. Но я же — попаданец! Порешал там кое-какие свои вопросы. И обратил внимание на кирпичные печки на подворье.

У меня тут очень мало жизненного опыта, "глаз не замылился". Мне тут всё в диковинку. Вот я и стал расспрашивать. А теперь вспомнил. Просто потому, что ничего другого по теме вспомнить не могу. Маленькая деталь дала важное для меня следствие — возможность найти печника. Разница только в том, что эта "догонялка" не сама "где-то там" раскрутилась и меня ударила, а мне пришлось за ней своих людей посылать.

Николай заволновался, преисполнился важности. Три дня собирался, держа всю команду "на ушах". Перфекционист чёртов. Заставил заново просмолить Филькину лодочку — благо амбары пустые пока стоят, можно под крышей работать. Набрал в дорогу кучу всякой всячины: "на всякий случай". Раз шестнадцать спросил насчёт допустимых условий найма печника. И выбил из меня двух попутчиков: Ивашку и Чарджи.

Честно говоря, я только потом понял, что отдал ему в гребцы обоих своих воинов. Как, почему... Нет, на каждом шаге были аргументы. И вообще — в мирной жизни мечники не нужны. В текущем повседневном процессе стройки вояки — самые бесполезные люди. Другие-то — хоть с топором, хоть с лопатой... А эти — с сабельками. Но сразу двоих... я так и не понял, как Николай меня на это уговорил.

Профессиональный торговец, что возьмёшь. Последнее задаром отдашь и то — будешь чувствовать себя с прибылью.

Я, естественно, долго, нудно и неоднократно втолковывал Николаю о спешности и важности "кирпичного производства", о его жизненной необходимости, о приоритетности и грядущей катастрофе "ежели что"... Однако, честно говоря, никак не ожидал, что всего через неделю к нашему берегу пристанет лодочка уже с четырьмя пассажирами. Четвёртым был знакомый мне, единственный на двести вёрст, как оказалось, нормальный печник — не "печебой", по прозвищу Жилята. Он вёл себя как-то странно: то — хорохорился и ерепенился, то — скисал и недоуменно, растерянно оглядывал наши места.

Такое ощущение, что он и сам не понял, как сюда попал.

Ещё большее недоумение у меня возникло при чтении составленного Николаем и подписанного печником "ряда". Нет, там всё было чин-чинарём: и корм-кров, и моё обязательство предоставить помощника, и подённая оплата аж в две ногаты. Но ни продолжительность, ни объём работ — указаны не были. Формулировка: "покуда надобность будет" давала весьма обширный простор для моего самодурства. А поскольку и оплата привязывалась к этому, как я сразу сообразил, гипотетическому моменту времени "отпадения надобности", то мужик, похоже, попал всерьёз — мне в руки без явных ограничений.

Вечером, когда Жилята и остальные ушли спать, а мы с путешественниками остался вчетвером за столом, вопрос из меня всё-таки выскочил. Хорошо подвыпивший расслабленный Николашка хитренько хмыкнул, умильным взором проводил убиравшую со стола Светану, и выдал тираду:

— Господине! Твоя милость! Светоч ты наш и учитель ума-разума! Крохи мудрости со стола твово подбираючи, кормлюсь поелику возможно! Душою впитываю всякую мелочь, от тебя проистекающую, и, в меру разума своего ничтожного, тщусь хоть бы краешком, хоть бы шажком меленьким, но сподвигнуться пройти путями твоими...

— Николай, проще можно? По делу.

Николай устремился, было, "приложиться и облобызать", а молчавший до этого Чарджи внезапно смущённо ухмыльнулся и сообщил:

— Обломали мы это быдло сиволапое. Сучкой его собственной — его же и развернули. Как ты в Невестино.

Последующий рассказ показал ярко выраженную способность моих боевых сотоварищей перенимать, творчески адаптировать и эффективно применять технологические приёмы и новшества, внедряемые мною в повседневную жизнь "Святой Руси" с целью резкого ускорения общенародного прогресса и безудержного роста благосостояния.

Топая вверх по Угре и Усие, "мужи мои", естественно, болтали. Естественно, о делах моих. Естественно, и о недавней истории с отцом Геннадием. Николай всё допытывался — как же это удалось взять столько майна, ничего не заплатив. Чарджи отмалчивался, но грести целый день молча — скучно. А стоять молча на сыром постое — ещё скучнее. Рассказ, пересказ, обсуждение и комментарии продолжались все три дня, пока до места не дошли.

Дойдя до места, село называется Большие Елбуны, и перекрестившись на Большеелбунскую церковь Вознесения, мужички встали на постой в знакомый двор. Приняли-то их приветливо. Но печник, вот этот Жилята, ехать куда-то за тридевять земель, в смысле — за полторы сотни вёрст, напрочь отказался.

Я это уже проходил в Елно. Мастеру не интересно поднимать задницу, куда-то бежать, чего-то делать. "Пусть они сами сюда придут — тогда и поговорим". Либо мастер хороший или вообще единственный на всю округу — тогда он себя уважает, "пущай придут". Либо мастер плохой или один из многих, тогда его мастерство есть не источник существования, а мелкий, достаточно случайный приработок, из-за которого "задницу рвать"... "нужен? — сами явятся".

Я-то, наслушавшись, начитавшись об артелях зодчих, о "вольных каменщиках" — масонах, посмотрев "Андрея Рублёва", как-то предполагал, что этот-то мастер — может встать да пойти туда, где дело для него есть. Ан нет — печник далеко не уходит. Да и зачем ему? Он за год ставит пяток печек. Наваривает на каждой за работу, кирпич, вьюшки всякие, подручного... по полугривне и выше. Кормится он с земли, хозяйство крепкое, устоявшееся. Ни малых детей толпами, ни стариков рядами и колоннами. Сами вполне в силах. Да ещё и ремесло в руках, и добрая хозяйка по двору бегает. Живи и в ус не дуй.

Вот примерно так, только значительно длиннее и многословнее и отвечал Жилята Николаю.

— Куча серебра? А куда его? Одни заботы — беречь надо, прятать... Не дай бог, лиходеи какие прознают... Не, может после... на месячишко конечно можно... но тут ещё молотьба не закончена, лён нехудой уродился — дёргать надо... не, нынче никак.. опять же — а кирпич откуда? Тут-то вона с города привозят помаленьку, а тама?... За тридевять земель везти?... Новую обжиговую печь ставить?... Не, можно конечно. Но погоды, сам глянь, какие стоят... а глинище там доброе есть?... Ещё и искать самому... и чтоб вода была рядом, песок... а по такой-то погоде... Не...

Хозяин находил всё новые причины — почему делать моё дело не надо. И вообще — не надо, и именно Жиляте — не надо, а особенно — не надо прямо сейчас.

Хозяйка его подавала на стол, потом и вовсе присела рядом. Она старательно поддакивала мужу, помогала ему найти всё новые и новые аргументы для отказа. Обидеть-то гостей не хочется, просто "нет" — не по вежеству. Тем более, что и гости добрые — Николай не поскупился, подарки подарил всем членам семейства, выставил что мог из привезённого. Включая и жбанчик бражки от Домны.

Жбанчик оказался лишним — все несколько перебрали. Кроме Ивашки, которому употребление хмельного крепко-накрепко запрещено из-за его гурды. Упорные попытки хозяина втянуть Ивашку в общее веселье вызвали, наконец, несколько раздражённый "встречный вопрос":

— Есть способ привязать гурду. Надо её во вражьей крови омыть. Давай выйдем во двор, да я тебя там зарежу. Потом и выпью.

Предложенная идея была вежливо отклонена и обильно полита. Даже весьма чрезмерно. Тут у Николая что-то в мозгах состыковалось, и он обратил внимание на степень влияния, которое хозяйка имела на своего мужа. Так-то Жилята выглядел и вёл себя вполне нормально. Но в разговоре, временами, "не догонял" и частенько повторял с голоса супруги.

"Ночная кукушка — всех перекукует" — вспомнил народную мудрость Николай, и настропалил Чарджи на "проведение внушения" этой "ночной кукушке". Используя его чисто мужскую харизму "от чего бабы кипятком..." и так далее.

— А чё? Сам же говорил, боярич: ежели прямо не пройти — надо обход искать. Коли "сокол ясный" по-нашему кукарекать не хочет — может, "соколица" ему "правильную" песенку на ушко споёт? Мы к ней — по-людски, и она к нам — по-человечески.

"По-людски" в исполнении моих людей выглядело так. Улучив момент, когда дама отправилась в погреб за новой порцией квашеной капусты, ханыч устремился следом. А чтобы благородный торк не сломал себе шею, ибо уже вполне нетвёрдо стоял на ногах, но "весь пылал страстью нежной", напарником, поддерживая его под локоток, отправился единственный трезвый в этой компании — Ивашка. Николай же с хозяином сели разучивать "Чёрного ворона".

Дама была несколько выпивши. Но отнюдь не "в драбадан". Поэтому изначально встретила поползновения дорогого гостя благосклонно. Но только до определённой границы. Конкретно — до пояса. Потом поползновения Чарджи были расценены как вражеская интервенция, "нарушитель контрольно-следовой полосы" получил крышкой от кадушки по голове, а хозяйка, оправив одежду, двинулась к выходу.

Лично хорошо знакомая мне "птица обломинго" в этот раз повстречалась и ханычу. В особо жестокой форме.

Радостно хохоча и злобно ругаясь, хозяйка громко и выразительно сообщала окружающей среде, что она думает о мужиках вообще и о пьяных торках — в частности. Торк пытался возражать. Но раз за разом заваливался от очередного дамского пинка или тычка под стеллажи с заготовками на зиму. Что вызывало у хозяйки очередной приступ веселья и продолжение её бесконечного победно-обличительного монолога.

Это была ошибка. Зря она так долго и так громко говорила. Потому что в числе "окружающей среды" в тот конкретный четверг был Ивашка, который в этот момент поливал снаружи угол крыши этого самого погреба. Чем-чем... Что имел, тем и поливал. Пребывая, при этом, в унылой тоске одинокой трезвенности в атмосфере всеобщего хмельного веселья, он, с крайним нетерпением, искал повод набить кому-нибудь морду. Или ещё какую гадость уелбантурить. Просто для собственного развлечения и поддержания самоуважения.

Уловив тональность "общего облома", трезвый и вполне самоходный Ивашко бросился на помощь своему боевому товарищу. Одним тычком он возвратил выбиравшуюся из погреба хозяйку дома в это хранилище кислого, квашенного и солёного. В полной темноте, среди стоек и закромов, прерванная посреди исполнения "песни победы", вырывающаяся и непрерывно орущая дама, была связана, заткнута, опрокинута и использована. Оскорблённым в своих лучших чувствах Чарджи — особенно продолжительно.

Большие дозы алкоголя существенно снижают скорость и полноту человеческого восприятия. Что нужно делать, залезши на бабу, торк помнил в любом состоянии. А вот — зачем?

Дама сперва рвалась и мычала сквозь свои тряпки. Потом угомонилась и, даже, начала похрапывать. Поскольку из погреба вообще слышно плохо, дочки хозяйки, по счастью для них, ночевали у соседей, а хозяин ничего уже слышать не мог, ибо сам орал изо всех сил новую выученную песню, то затянувшемуся процессу никто так и не помешал.

Наконец, Ивашка нашёл огарок, и слабый огонёк осветил погреб групповой эквилибристики. Вид горящей свечи позволил сфокусировать зрение и благотворно подействовал на алкогольную амнезию замучившегося уже инала. Он вспомнил — зачем он сюда влез. И не только это — в ходе последующего, с чувством глубоко исполненного долга, подтягивания штанов, воспоминания о моих похождениях на поповском подворье дали всходы в пьяном мозгу отстоявшего свою ханскую честь и наглядно доказавшего свою жеребцовую мощь благородного инала из рода ябгу.

Резюме по мотивам мемуаров звучало так:

— А давай мы её побреем. Вот тут.

Мысль показалась интересной. И незамедлительно была реализована моим трезвым гриднем под тщательным технологическим контролем пьяного потомка "Повелителя вселенной". Больше всего тот сокрушался, что здесь нет бражки, которая применялась в случае попадьи, и для смачивания волос приходится использовать капустный рассол. Что вызывало у него некоторые сомнения в достоверности достижения ожидаемого результата.

Наконец, Ивашко завершил своё парикмахерство, освежив обритые поверхности всё тем же капустным рассолом. Ничего другого под рукой не оказалось, ибо, как нетрудно догадаться — французские одеколоны в крестьянских подвалах на "Святой Руси" не валяются. Даже наш, исконно-посконный "Шипр" — днём с огнём не найти. А уж ночью...

Гридень сумел поставить торка вертикально и, оставив похрапывающую даму в подземелье, они отправились на огонёк. Точнее — на крик. Потому что народное пение в таком состоянии иначе как истошным криком назвать нельзя. Мужики в избе дружно били ладонями по столу, изображая барабаны.

Где в "Чёрном вороне" барабаны? — Это не вопрос песни — это вопрос певца.

Жилята очень обрадовался новым гостям. Что и отметили. "За знакомство". Потом он распознал в них "старых гостей". Ну, тогда — "С приехалом". Что снова привело его в крайнее воодушевление, закончившееся очередным падением под стол. Перешедшим в храп. "Застолье", вместе с только что присоединившимся "подпольем" из погреба, натуралистически трансформировалось в "подстолье" — гости последовали наглядному примеру.