Зверь лютый Книга 14. Прыщ

— А как? Ну, каким способом? Ну... того...

Кажется, он не ожидал. Подумал, поморщился — отбросил какой-то вариант.

— Да как хочешь. Ты ж по недоноскам мастер. И сам — ублюдок. Хе-хе... Но — чтобы насовсем. Там, наверняка... служанки будут. Их — тоже. Чтобы не помешали и не опознали.

— А... ну... ясненько... Как уходить-то? Со двора-то...

— Спокойно. Не ссы. Вышел и — в свою усадьбу. И затих. Пока не позову.

— А здесь как?

— А никак. Нет тебя здесь. Вывел я Ваньку Рябину нынче по утру за ворота да пинка приладил. Стража да зеваки многие — видели. А как Рождество кончится — пошлю гонца. Чтобы тебя снова в службу взять.

— А...?

— Чего? Мончук, Гаврила? Не твоя забота. Помнишь, как ты по княжьей грамотке в Вержавск ходил? Хотя князя в те поры и вовсе в городе не было. Не ссы... Дело сделай — вот главное.

— Сперва Ольбега увидеть бы... Чтоб он был у Акима на дворе...

Снова злоба. Чуть не рычит. Сейчас как врубит по уху... Ан нет: ещё одна маска — вальяжный поучатель мелочи глупой.

— И как ты себе это представляешь? Что я тебя туда-сюда таскать буду? Чтобы праздные гляделки позабавить? Нет уж, мил дружок, сперва дело — потом... хе-хе... тело. А вот коли не сделаешь, сдрейфишь там, облажаешься, болтанёшь где... Ну, извини, тогда пускай городские — племяша твоего... э-хе-хе... ищут.

Снова — глаза в землю, губками подрожать, носиком шмыгнуть, всхлип лёгенький, вздох тяжёленький.

— Хорошо. Согласный я. Только не обмани, одну надежду имею — на тебя, дядя Демьян. Ой! На господина главного кравчего. И это... не надо меня больше на подвес. Пожалуйста-а-а-а... Больно-то как руки выворачивают. И — страшно-о-о-о-о...

Демьян внимательно меня разглядывает. Не переиграл ли я? Не слишком ли легко сдался, растёкся? Потом хмыкает. Удовлетворённо. Подымается, подходит, похлопывает по щеке.

— Не боись. Будешь слушаться — всё хорошо будет.

Будем надеяться, что кравчий, в отличие от давешнего попа, пальцами в задницу не лазает. Потому что я страстно прижимаюсь щёчкой и губками к его ладони, быстро и многократно причмокиваю, жарко лепечу:

— Да я ж... из твоей воли... мне ж окроме тебя... во всём мире... одна надежда...

Ухватывает меня за нижнюю челюсть, поднимает, смотрит в глаза. Смотри дядя. Там даже настоящие слёзы есть. Я, на таких как ты... без слёз смотреть не могу. Это ж выродила какая-то... такого... урода.

— Лады. Посиди пока.

Появляются стражники, снимают мои путы, выносят факел, скамейку.

Я продолжаю испуганно глядеть ему в спину. И это правильно. Уже выйдя за порог, он вдруг возвращается. Смотрит мне в глаза. Как там меня Саввушка учил? — "вытянуться в струнку устремясь уловить наималейшее пожелание господина своего". Демьян презрительно фыркает и уходит.

Наконец — темнота. И тишина. Можно отпустить. Расслабить мышцы лица, спокойно выдохнуть и вздохнуть, без имитации частого, нервного, испуганного дыхания. Можно вытянуть ноги. И размять затёкшие от пут руки. Мгновения покоя. Перед новой схваткой. Где нужно будет не только держать. Лицо, голос, настроение. Но и что-то делать. А вот что?

Ситуация прозрачна. Называется "Бьётся в тесной печурке Ванёк...":

"Мне б на волю! — Дойти не легко.

А до смерти? — Четыре шага".

Неважно, исполняю я задание или нет — меня убивают. Достаточно моего присутствия в "охраняемой зоне".

Прирежут прямо в хоромах этого Боняты. С предварительно упокоенным младенцем или без — как Демьян посчитает для себя выгоднее. Убьют меня, безусловно — из лучших побуждений и в благородном гневе. Кто? Да любой, кого он пошлёт. Это — если нужен публичный скандал и проявление заботы господина кравчего о защите семейства господина тысяцкого.

Может сделать чуть сложнее: кто-нибудь из личных слуг князя, используемый втёмную, догонит и зарубит. Для "у земских чувства искреннейшей благодарности к князю Роману — взращивания и усиления". И какой-нибудь награды — получения.

Возможно, сработает мягче: позволят отработать задание, выпустят за ворота и там, на тёмных улицах празднующего Рождество города, в радостную ночь мира, любви и надежды...

"Когда б Надежду я имел

Хоть редко, хоть в неделю раз...".

Какое красивое имя — Надежда...

А — Реальность — некрасивое. Потому что — труп в сугробе. До весны... "Ванька-подснежник проклюнулся". Или когда собаки бродячие раскопают...

Собственно говоря, кравчий втягивает меня в эти дела и столь много откровенничает, именно потому, что видит во мне "скоро постижного". Что я "ловок", смогу куда-то пробраться, какую-то тайную гадость сделать, в маскараде сыграть... имеет примеры. При этом — с ним самим публично напрямую не связан. Пришлый, "прыщ". Со стороны наши отношения выглядят скорее враждебными: то ли — он меня за ворота пинками гнал, то ли — на дыбу подвесил и расспрос вёл. Ещё, поди, и побег навесят.

Все эти вариации чётко срабатывают при условии моей смерти. Что и будет гарантированно исполнено, как только я своё отработаю. Отработанный двуногий материал... Демьян — ещё один "оптимизатор". Совсем как я: сообразил найти ненужному мусору полезное применение по его — мусора — свойству: "ловок".

Ольбег... Или уже прирезали, или прирежут. Это вообще от меня не зависит. Ещё могут мальчишке урезать язык, кастрировать, продать гречникам. Но вряд ли — долго, трудоёмко, шумно. Проще — просто под лёд. Река-то вон, рядом.

Аким... Если мой труп... охо-хо... быстро найдут и опознают, то обвинения в поддержке вора-изменника... и колдуна нечестивого... могут быть сняты. А может — и нет. Если не найдут — взыщут по полной. Сказано же: родителям "неправильного" дитяти — "от соседей неприязни и от властей многие укоризны".

По совокупности? — Интегральный уелбантуренный факеншит. Как генеральские погоны — без просветов.

Разница между сидением в порубе и подвесе на дыбе — в степени болезненности в плечах. А так-то... "куда не кинь...". Мда... везде анус.

"Попаданец — в попе танец".

Я это уже говорил? Хотя и по другому поводу. Но — сходно. Сходно по ощущениям: очень больно. Рёбра... сломали, что ли? — дышать только верхушками.

Продумать своё поведение, сделать "домашние заготовки" — не могу. Слишком много неизвестных. Остаётся уточнить собственные критерии и ценности. В остальном... экспромты.

Строим иерархию целей.

"Важней казаку добрый конь

Чтоб степь под копытами пела...".

Насчёт коня — обойдусь. Для меня важней моя жизнь. Её надо сохранить. Это — высший приоритет.

Второе...? — Забавно. Второе — Аким. Аким это — "шапка", вотчина, наработки, система... Мои люди. "Тысячи всякой сволочи". Если я остаюсь в живых, то и Аким нужен мне живой и в статусе.

Остальные... как получится. Конкретный "мой человек"... Ивашка с Николашкой... жаль, но — по обстоятельствам. Из чего, кстати, следует, что если Ольбега... Я-то — отомщу. Как пить дать. Но — потом. Если смогу.

Деньги... это вообще... Выкуп там, отступные... если бы помогло, если бы Демьяну можно было бы верить... Не тема: он захочет "всё и сразу". С последующей неизбежной зачисткой. Какие-то мои инновушки? А оно всё ему — ни в... А Красной Армии тут нет.

Типаж интеллектуально знаком: "гоблины 90-х". Умеют отнимать и делить. Из прочего...? — Из "сделать" — гадость, из "организовать" — убийство.

Этот ребёнок, Судислав Бонятович... Не тема: его именно для того и делали, называли, ростят. Понимая и принимая вытекающие из этого риски и возможные последствия. Волчат давят не за их вины, а за то, что волки.

Вопросы — к Боняте, на мне греха нет. Дитя невинное, безгрешное... Верю. Но сказано же: "истреблю по четвёртое колено". За грехи отцов. Или, в данном случае — отчима.

Что, Ванюша, ощущаешь себя орудием гнева господнего? Которое сразу после использования поломают и выкинут. "Меч господень, б/у, с мусорки".

Интересно, а что думал топор, которым Раскольников старушку-процентщицу убивал?

Что общего в тюрьме и на войне? — Бесконечность бессмысленного ожидания. Кто-то где-то принимает какие-то решения, определяет твою судьбу. Прокуроры или адвокаты, наши генералы или чужие, родной прапор или ихний снайпер... А ты — ждёшь. Я, со своей неотъемлемой наглостью, воображаю, что сражаюсь в войне, а по факту — сижу в тюрьме. Так что, "ждать" — два раза.

Ждать пришлось долго. Я успел и разминку сделать. Неоднократно. Поспать. Обновить кучу в углу. Проголодаться. Стенку пальчиком поковырять. Дверь осмотреть и ощупать. Изнутри, естественно.

Встать. Руки за спину. Лицом к стене...

Откуда-то выскочило на автомате. Аборигены и команд-то таких не знают. А вот сыромятные ремни на локти, кляп в рот (твою ж ...!) и мешок на голову — местная этнография.

Эти экзотические обычаи буколических туземцев...

Русские летописи перечисляют немалое количество случаев, когда кого-то из предков закрывали. Но как-то без подробностей. Как часто меняли постельное бельё, кто выносил парашу, повседневный и праздничный рационы...?

Увы-увы, наши представления о предках полны лакун, фрагментированы и лапидарны.

И волочь под белые рученьки, так что ноги земли не касаются, в моё время не принято. Наши зеки сами бегают. В нужном конвою направлении.

Кажется, вытащили из подземелья, вроде бы, протащили через двор, похоже, сунули в другой погреб. О-ох, блин... Не кажется — приложили лбом об стену.

— Стоять.

Стою. Руки распутали. И... и ждут. И я жду. Никаких попыток снять мешок, вытащить мерзкий кляп...

— Сымай с себя всё.

Снимаю мешок, по кивку Демьяна, снимаю подштанники. Судорожно всхлипываю — напоминаю о моей полной покорности и таковом же, но — испуге. Голый юнец — такой беззащитный... Оглядываю — куда бы тряпки кинуть. Заодно: общая оценка обстановки.

Это уже не застенок, что-то в хозяйстве самого кравчего. Он сам, какая-то бабища с топорной мордой, "свистящий салоп" и здоровенный мрачный мужик. Со здоровенным ножом на поясе.

— Делай. (Это — бабище). Как закончит — позовёшь. (Это — "салопу").

И Демьян, внимательно оглядев меня и обидно хмыкнув, удалился.

Баба поманила меня к свету. Равнодушно осмотрела со всех сторон. А я — в чём мать родила. Даже косынки и креста с костяным пальцем нету — в застенке остались.

— Эссс... А штой-то у яго ссс под кожи-то ссссветиссс...

"Салоп" углядел серебряный проблеск на моей шкурке, попытался ковырнуть, получил по рукам от бабы. Похоже, немая — бьёт без комментариев. Распахнула ларь у стены и начала выкидывать из него на стол всякие... причиндалы.

Забавно. Забавно по реквизиту понимать, что меня уже списали. Одёжка — минимальная и старая. Сапоги — вот-вот развалятся, размера на два больше моего. В таких не побегаешь. А мозолей натереть — просто не успею. Рубаха нижняя, женская, широкая, коротковатая, протёршаяся в некоторых местах. У предыдущей носительницы бюст был... девятого размеру.

Среднего в одежду не дали — сильно замёрзнуть... тоже не успею. Пошло верхнее. Тоже барахло, под образ. Шуба овечья, мехом наружу.

Поеду с ряжеными, и буду кричать:

— Я — овца! Я — овца! Ищу барана!

С пришитым коровьим хвостом. Тогда:

— Я — тёлка! Я — тёлка! Ищу тельца. Или правильнее — тЕльца?

Пояс с костяными погремушками. Две из них подвешены на шнурках так, что можно легко снять. И набросить как удавку на чью-нибудь шею.

Основное — голова и лицо. Лицо — салом. Сверху — сажа, мука, малиновый сок. На голову... воронье гнездо из конопляных верёвочек. Длинных, чтобы лицо занавешивали. Похоже на африканскую причёску с сотней-другой косичек. На Руси женщины обычно избегают ношения масок:

"Мужики в масках, а мы-то ходим, платками завесимся и идем... Закосынкаемся и волосы распустим".

Сверху платок — чтобы всё это не сваливалось. Ещё один — красный грязный платок домиком.

— Ссскажи — бу! Не, не хватат чегосссь.

Баба достала какую-то шкатулку, поковырялась, вытащила... вставную челюсть! От вампира! С клыками, костяную, грязно-белую, нечищеную. Запихнула мне в рот. Удовлетворенно кивнула.

Такая гадость! Выберусь — первым делом выплюну.

Ощущение времени у меня после застенка сбилось, кажется, была уже глухая ночь, когда заявился кравчий. Хорошо навеселе, но службу правит: разговор товарищеский, приязненный. Мы ж теперь соратники! Или — подельники.

— На вот. Ножик. Им... дело сделаешь, да там и оставишь. Чтобы у тебя, ежели что, не нашли. Давай, Ванюша, сделай своё, а я уж своё... в наилучшем видике. Э... в виде. Давай, пошли.

Забавно, слов: "убей Судислава" — так и не прозвучало. Только моё: "понял". А что я понял — моя проблема. Кравчий мне ничего худого сделать — не приказывал. Ежели что — при очной ставке отопрётся вполне искренне.

Вот как надо! Вот как здесь разговоры разговаривают! Отчего Будда так на меня и вызверился — прокололся он, лишнее сказал.

У крылечка — сани невеликие, влезли вместе с "салопом". Возчик вожжами махнул, тронулись, пристроились в хвост к череде других саней, десятка два. Там тоже какие-то ряженые, девки визжат, парни молодые ржут. Воротники ворота открыли, и, с факелами, с визгом, хохотом... поехали.

"Салоп" наставляет на ухо:

— Приедемссс — пойдём сссо всеми. Потом — в левую половину. Переходомссс. Сссо двора — не войтиссс. Ссстража. На третий поверхссс... Тама в сссерединессс... сссам увидишссс.

Что же он такое... жирное ел? Запах пробивает через два моих платка и пеньковую вермишель на лице. Придавить бы... Не сейчас. Сейчас — выкрутится самому. Плохо, что у тысяцкого — стража во дворе. Сперва "подозрительного чужака" прирежут, потом спрашивать начнут. Не сбежать. "Салоп" отстанет только когда я на женскую половину уйду. А когда буду возвращаться — повстречаю "благородного рыцаря". Который и зарежет переодетого злоумышленника и душегуба непотребного. Или "салоп" ещё кого наведёт. Да и, вероятно, не один он там такой. Крикнет "бей" и понеслось:

"Били, били, колотили

Морду в попу превратили"...

А дальше — по комариному:

"Он лежит себе, не дышит

Ручкой-ножкой не колышет.

Сдох".

А так волнительно, ребята, когда тебя на смерть везут...

Фигня! "Плавали, знаем!". Я тут, в "Святой Руси" — совсем "не девочка", "дорогу на эшафот" — уже не впервой топчу. Какой интересный опыт подарили мне предки!

Ночь сочельника — ясная, морозная. У Смоленского тысяцкого Боняты Терпилича во дворе гулянье: столы стоят, костры горят, народ по сугробам валяется. Бубны бьют, дудки дудят, гусли гудят, сопелки сопят. Скоморохи скачут и орут. Орут разное, противное, визгливое, пьяное, аж заходятся.

Из сарая рядом с конюшней вылетает на четвереньках парень с напяленной вместо шапки головой свиньи и с голым задом, запряжённый в детские санки. Следом с хохотом бегут девушки и лупят его хворостинками.

Потом выносится тройка запряжённых в телегу медведей. Нет, всё-таки, люди — снизу сапоги видны. Но орут... по-медвежьи. На телегу наваливается куча разного народа, визжат, проносятся через двор и сразу же сваливаются: телегу по сугробам не протащить — медведи быстренько выпряглись и перевернули экипаж с пассажирами.