Зверь лютый Книга 14. Прыщ

По залу прокатываются лёгкой волной смешки. Аким наклоняется к моему уху:

— Доброжай — падла гадская. "Колупаем" я его прозвал. Было дело раз на походе... Ладно, после расскажу.

А мне мальчишку жалко — неловок малость. Но это ж от волнения, это ж не преступление! Но я — сын Акима, а этот Добробуд — сын прежде неизвестного мне Доброжая. Когда-то между отцами возникла неприязнь. Теперь нам её продолжать. Иначе меня тут не поймут. Я уже говорил о родовой вражде, об интригах, которые живут в аристократии поколениями.

Князь кивает, что-то говорит, делает улыбку... У него что, зубы болят? Отец с сыном отходят к стене и усаживаются. Во, статус — повысился, а центр тяжести — понизился: они уже сидят, а мы ещё стоим. Аким начинает нервничать. Хотя почему "начинает"?

— Аким, ты чего?

— Выкликают... Не по чести.

Международно-пиндосовской манеры устанавливать порядок следования по латинскому алфавиту — здесь нет. Эти либерастические выдумки из серии про равенство и дерьмократию. Пока же — первыми идут более "честные". Что может означать: родовитые, уважаемые, приближённые к престолу, титулованные, богатые, боголюбивые, прославленные...

Тема — богатая, как повод для мордобоя — постоянно. Московское местничество, драки между стольниками — кому ближе к столу стоять...

— Аким, посылай всех на х...

— Всех?! И... самого?!!

— Всех. Поднял руку. Сказал. Опустил. Вот так.

Наша бурная жестикуляция привлекает внимание. Я старательно делаю публике извиняющуюся морду. Аким, не обращая внимания на окружающих, пытается повторить мой жест. Поднимает, шепчет себе под нос "а пошли они все на...". Махнуть — не может. Свободы не хватает. Внутренней.

Повторяет. Никак.

— Не получается? Не беда. Тебе по жизни ещё многих... Мда... Ты как домой вернёшься — вели зеркало принести да потренируйся. Очень полезный навык. Пойдём, Аким, наша очередь.

И правда, бирюч орёт:

— Сотник! Аким! Рябина! Из Елно! С ублюдком! Иваном!

Подходим, кланяемся. Несколько не дотягиваем. Не дотягиваем поклон ни по глубине, ни по длительности. Аким — от вздрюченности, я... — а я что, не человек?!

Князь Роман Ростиславович, по прозвищу Благочестник, смотрит... милостиво. Вы кариес, геморрой и мигрень — с гастритом смешивать в одном флаконе не пробовали? А потом — залпом... Взгляд будет... княжеский.

— Рад видеть тебя, Аким, в добром здравии.

А уж мы-то как рады... всеми фибрами и рёбрами, телодвижениями и мордовыражениями, припаданиями и придыханиями...

— Сынка в службу привёл? Это хорошо. И куда ж охота тебе отпрыска определить? Не решил ещё? Аль к стрельцам по старой памяти?

Аким переваривает княжескую милость: предоставлена свобода выбора места несения службы. Воспоминания молодости... Но мне интереснее убраться так, чтобы не отсвечивать. В погреб какой-нибудь...

— Дозволь, твоя княжеская милость, к оружничему, к Гавриле.

Благочестник чуть морщится — лезу "поперёд батьки в пекло". Наверняка он помнит мои... выверты. И с цацками княжны-сестрицы, и с "частицей креста животворящего". Видеть — видел, но обращать "их высокое, светло-княжеское" внимание на сопляка... И не надо — задвинут в оружейку, маячить на глазах не буду, лишнего не болтану. А нужен буду — он меня и из-под земли...

— Ну и ладно, быть посему.

Мы были предпоследними. Так что вскорости удостоились высокой чести услышать речь напутственную, светло-княжескую. Что хорошо: вставать не надо — гос.гимнов здесь пока не поют.

Князь коротенько, в двух словах, обрисовал особенности текущего политического момента:

— ... и возблагодарим же господа нашего, коий попустил нам житиё спокойное, мирное, непрестанными трудами отца моего, Великого Князя Киевского и всея Русскыя земля государя, Ростислава свет Мстиславовича, женившего ныне брата меньшего мово Рюрика на дочке хана половецкого Берука, от чего установился добрый мир и согласие промежду Русью нашей православной, богоспасаемой и дикарями степными дикими поганскими...

...но не дремлют злыдни-вороги! Точат-грызут они основы, столпы и устои... А посему надлежит с особым тщанием, прилежанием и смирением исполнять, следовать и блюсть...

Тут Благочестник несколько оживился, помановение дланью стало происходить чаще, в его посадке на троне появился намёк если не на величие, то, хотя бы, на наличие — на наличие позвоночника.

Быстренько проскочив по теме: "Постоим за Землю Русскую, за Веру Православную", он почему-то, не продолжил: "за Надежду, за Любовь..." и за других девочек, а погнал кусками из Иоанна Златоуста:

"Ошибается тот, кто считает, что пост лишь в воздержании от пищи. Истинный пост есть удаление от зла, обуздание языка, отложение гнева, укрощение похотей, прекращение клеветы, лжи и клятвопреступления".

А в остальные дни, как я понимаю тёзку-златоуста, всё это — можно.

Приводимые князем примеры, как библейские, так и из личного опыта — были красочны и познавательны. Некоторые случаи "укрощения похотей"... и "обуздания языка"... А совместить? — Нужно будет попробовать.

"Твои бы слова да богу в уши" — исконно-посконное русское пожелание. Глубоко задушевное стремление Смоленского князя Романа — "жрать не дам никому!" — попало-таки в надлежащие ушные раковины. Не в боговы, конечно, но через три года, в 1166 году, Лука Хрисоверг, Патриарх Константинопольский, установит продолжительность Рождественского поста в 40 дней. Взамен более древней семидневки.

Ещё в глубоко застойные времена я понял, что парторг-говорун — большое счастье. В 21 в. навык полезного высиживания на бессмысленных собраниях молодёжью уже утрачен. А вот при комуняках... Навязанная необходимость неподвижности с умным видом — просто заставляла повторять таблицу интегралов или неправильных глаголов. Главное — чтобы докладчик был дураком. Тогда — не отвлекает. А то скажет вдруг что-нибудь интересное...

Наконец, Благочестник, само-умилился своей проповеди, умилостивился и, с искренним чувством, от всей души, пожелал нам всем доброй службы. На ниве служения себе, любимому.

Жаль мужичка — попик из него неплохой бы вышел. Душевный. Прихожане бы его любили и щедро жертвовали. А вот корзно княжеское... Не на своём месте дядя оказался. А куда деваться? — Должность предопределена от рождения. Бедненький...

"Веник", почти беззвучно, после прежнего рёва, изобразил рокот судового двигателя на холостом ходу, Мончук резвенько прометнулся туда-сюда по зале. Просто от полноты чувств. Помаячил своим... "гусиным помётом" в дверях, и семеро оболдуев Рождественского набора 1163 г. от РХ оторвались от отцов, дедов и... и прочих предков и родственников и устремились в государственную службу.

На гос.службе нас сразу поглотила тьма. С первых же шагов. Тьма неосвещённых сеней княжеского терема. Как у негра в... Нет, преувеличиваю — где-то впереди, в отсветах каких-то щелей, неясно мелькал "гусиный помёт" второго ясельничего.

Факеншит! Да как же они по этим лесенкам в темноте... Ступеньки, мать... высокие... перил нет... сщас как я с отсюда... Не успел — впереди кто-то уже... "Первый — пошёл". И — без парашюта. Судя по выражениям — недалеко. А вот и второй "непарашютист". Прямо мне на спину. Ты... девица вольного поведения...!

— Малой, может ты со спины моей слезешь?

— Эг... Я... Зацепился. А тама... Да.

Высыпаемся во двор. После темноты княжьего терема сероватый зимний день ослепляет. Все мокрые, потные. На морозе остынем.

Не-а. Мончук — не просто суетливый, он ещё и резвый. Второй ясельничий, дрожа на морозе в одном своём "помётном" кафтане, устремляется рысцой. Мы, подхватив полы длинных шуб, за ним.

Добежали до... хоромы какие-то двухэтажные, барачного типа. Мончук машет ручкой: подождите здесь, сам взбегает на крыльцо и исчезает внутри. На гульбище — крытом помосте вокруг второго этажа, стоят двое парней, чуть постарше нас. Один демонстративно громко, чтобы было слышно, спрашивает другого:

— Что за бараны?

— Прыщи новые повылезли.

Оба радостно ржут.

Вспоминаю разговоры между Акимом и Яковом. "Янычары", выросшие в дружине, называют таких как мы — "прыщами". Это от — "отпрыски". Типа: достойный отпрыск от славного древа благородного рода.

А мы их должны называть "репники". Не путать с "гопники"!

Прозвание не от репейника или репы, а от "репица" — хвостового отростка позвоночника у лошадей, например, покрытого шерстью. Типа: всегда в дерьме. Они должны обижаться.

Глава 292

Проверить? — Не буду. Моё дело — затихнуть и осмотреться. Не дают. Один из нашей семёрки, внимательно оглядев меня, спрашивает с наглой улыбкой:

— Чего, нищего на паперти раздел?

Кажется, я перестарался со своим упорством в простоте и удобстве одежды. На мне овчинный тулуп, заячья шапка, валяные сапоги. Остальные — в шубах. И крытых, и мехом наружу. Есть пара бобровых шапок, есть лисьи, сапоги изукрашенные, кушаки цветные. Дресс-код... Детка, мы не на танцульках. А пошли бы вы все...

Очередной недозревший "павиан" лезет в "предводители дворянства". Морду ему бить? Я же так не хотел отсвечивать... Вежливо почти соглашаюсь:

— Не, не раздел — поменялся.

— Оно и видно: боярский сын, а одет по-смердячему.

Окружение дружно подхихикивает. Мне — плевать. Но "лицо терять"... вредно.

— Люди говорят: встречают по одёжке. Слышал?

— Ну.

— Чего "ну"? Повстречались? Теперь давай расставаться. Бай-бай, бэби.

Какой у меня вежливый посыл получился! Американизмы роли не играют — смысл понятен по интонации.

Я отворачиваюсь от собеседника и краем глаза вижу, как уверенная улыбка на его лице сменяется растерянностью. И переходит в озлобление.

Тоска-а-а-а! Как мне это всё... остонадоело! Эти однообразные подростковые игры в "царя горы"... Самоутверждение микро-самцов, "петушиные бои"...

Я — единственный в этом мире, кто делает перл-аш, кто построил паровой молот, кто воспроизвёл блочный лук... У меня — степные ханы, немецкий масон, русская богиня смерти — в подсобниках... А какой-то прыщеватый гонористый абориген... со своим идиотским "вятшизмом"... "гармонист недоигранный"...

Так всё-таки — в морду?

Сверху, с гульбища доносится громкий рёгот парней. Дружинные отроки... К ним ещё парочка подошла, и они теперь в четыре рыла "рвут животики" над какими-то своими шутками по нашему поводу, над проявлением своего провинциально-подросткового, извините за туманность аллегории — юмора.

И вот с этими... хомнутыми сапиенсами мне предстоит провести всю свою вторую жизнь?! Да ещё и рвать себя за ради прогресса?! Для них? Чтобы вот таких — побольше выживало?!

Человечество, как же ты мне не нравишься...

Хайям прав:

"Один Телец висит высоко в небесах,

Другой своим хребтом поддерживает прах.

А меж обоими тельцами, — поглядите, -

Какое множество ослов пасет аллах!".

С крыльца скатывается Мончук:

— Давай-давай, скоренько!

Мы снова бежим трусцой за дедком в "помётном" кафтане. Я в эту часть Княжьего Городища ещё не попадал. А народу-то на княжьем дворе живёт... тысяч несколько. Понятно, почему многие княжеские резиденции, тот же Смоленск или Ростов, начиная свою историю как одиночные укреплённые усадьбы, довольно быстро разворачиваются в настоящие города.

У Смоленского князя дружина сотен в пять-шесть гридней. К ним — отроки, конюхи, мастера, кухарки, прачки... Понятно, что здесь не вся дружина: часть, наверняка, на рубежах, в других городах... Но, кроме "силовиков", здесь живёт ещё куча гражданских: писари, ярыжки, мятельники, вестовые, слуги — теремные и дворовые... и к ним снова — мастера, отроки, кухарки, прачки...

А вот и место нашей постоянной дислокации...

Факеншит! Да у нас в таких бараках...

Спокойно, Ванюша. Твоё мнение по поводу как там "у вас" — здесь никому не интересно. Здесь на всё "воля господня". С примесью "воли господской".

Довольно длинный, метров 20, низенький барак. Крыша... из того, что видно под снеговой шапкой — щепой крыта. В середине стены — дверь с крыльцом в одну ступеньку. Дверь на петлях. Петли ремённые, разные, обтрёпанные.

Чем всякой хренью типа поста заниматься — лучше бы он у себя в хозяйстве порядок навёл. "Он" — Благочестник. Никто не слыхал? — И слава богу. Топаем как все, не отсвечиваем.

Факеншит! Да как же можно не выделяться, когда...

Здоровый я вырос. Длинный. Или правильнее — продолговатый? Моей продолговатости — только ещё один в команде, остальные — мелкие. А проёмы дверные тут... как и вообще на Руси принято: входя — поклонись. Недопоклонился.

— Гы-гы-гы... Слышь, длинный, мозгов-то последних не расплескал?

— Есть маленько. Однако ж поболе твоих осталось.

Ну чего этот придурок ко мне привязался?! Я ж никого не трогаю! Хотя понятно: нарождающийся бабуинизм не допускает свободы личности в стае, требует обязательного выделения "омеги", "мальчика для битья". "Единение в оплёвывании" — укрепляет коллектив. "Ублюдок" в кругу "высокородных и сиятельных" — вполне подходяще.

Одна проблема: я на эту роль не подряжался. Зря он так рискует — меня ж ещё и от собственной скуки корёжит:

"Звенит высокая тоска,

Неизъяснимая словами...

Я окружён здесь дураками -

Найдётся цель для кулака".

Спокойно, Ванюша. Не отсвечивать.

Помещение... как всегда — темно и низко. Ещё и холодно — не топлено. Мончук машет рукой в парня, скукожившегося у холодной печки:

— Се — Красимил. Он у вас будет пестуном. Всё расскажет, покажет, приглядит и посоветует. Слушаться его как отца родного! Всё — я побёг, делов... невпроворот.

"Красимил" это от — "милый красавец"? Тогда понимаю местных дам, которым, по "Церковному Уставу", дают до семи лет за связь с иностранцами. Да и то, говорят, не помогает.

Парень на пару лет старше, здоровый. Точнее — больной. Но — длинный. И — толстый. Как-то... одутловато. Белый, мучнистый цвет лица. Сердечник? Или язва желудка? Не туберкулёзник — худобы нет. Белый, толстый, высокий... по здешним понятиям — точно красавец.

— Ты и ты...

— А можно и я, дяденька?

Ну на хрена я постоянно древние анекдоты про пионеров вспоминаю?! Ведь всё равно — правильного ответа не будет.

Что пестун наш бородатого анекдота не знает — не показатель. Хуже другое: шестое чувство — чувство юмора отсутствует. — Ну и что? Бывают же инвалиды: слепые, глухие, не нюхающие... А вот что клинит в диалоге...

"Полез за словом в карман" — русское народное идиоматическое... Но — более позднее: здесь карманов на одежде пока нет. Вот он туда и полез.

— А... ну... ты?... эта... да... тама эта... дров принесите.

— А взять где?

Глуповат — опять клинит. Он что: предполагал, что мы знаем, где тут наша поленница?

Те, из моих современников, кто застал дровяное отопление в коммунальных домах, представляет себе насколько это занятие — сходить за дровами — увлекательно. Особенно, когда тащишь дровишки из чужой поленницы.

Княжье Подворье — целый микрорайон коммуналок. Схлопотать по сопаткам? За пару полешек?