Зверь лютый Книга 14. Прыщ

Конь принял по дороге вправо. Как недавно на ленивой кобыле за щитами княжескими ездил. Десять минут галопа, и я перед городскими воротами. Запертыми.

И куда теперь? Крыльев-то нет. Конёк — не горбунёк, крепостные стены не перепрыгнет.

И не надо. Я же говорю: наследил я здесь везде, натоптал. Наплёл... "паутинок мира".

Перед воротам — ров, через ров — мост. На мосту горят факела, и я между ними на коне кручусь. Вдруг сверху:

— О! С Городища ...ло, ...ло, и мурло приехавши! Ага, усе разом, утрёх. Эй, паря, опять щиты золотые воровать собравши? Га-га-га!

— Мужики! Я по делу спешному! Мне в город надо!

— А ты скажи ещё какой стишок — мы и пустим.

Тю! Слава богу, мой склероз моего маразма ещё не победил. Я ещё много чего вспомнить могу. Из "великого и могучего".

Стражники открыли ворота, заставили повторить стишок. Два раза — для лучшего запоминания, и отпустили с миром.

В усадьбе сразу началась кутерьма. Сборы по тревоге — дело моим людям знакомое. Но уж очень много непоняток.

— Ваня! Ты чего опять натворил?

— Не скажу. Не потому, что тебе, Аким Яныч не верю, а потому, что тебе про то знать опасно. А чего не знаешь — за то и не отвечаешь. Ну, вроде.

— Ты... ты чего... ты князя зарезал?!!!

— Да не кричи ты так шёпотом! Ничего я твоему Благочестнику не сделал. Он, вообще, нынче в пригородной.

— Да? А жаль... И куда ты нынче?

— Аким! Тебе это знать — смерти подобно! Ведь будут пытать пока не скажешь. А не знаешь — не соврёшь.

— Так-то оно... Сердце-то... ну... тревожится... Лады. Весточку-то хоть пришлёшь?

— Само собой. Как устроюсь да дела эти... устаканятся. С собой — Сухана. Без меня с ним никто не справится.

— А я?

— Ивашка, дело тут такое... без головы — на раз. Ты ж уже не молодец безбородый, чтобы зимой по буреломам прятаться да таиться. Тебе бы к теплу, к дому...

— Да разъедрить тебя ратовищем! Ты мне чего говорил-клялся?! Когда мы со Сновянки уходили?! Забыл?! Что ты меня от себя прогонять не будешь!

— Да я ж не про то. Опасно очень, тяжко будет...

— Нахрен и похрен! Говорил?! Исполняй!

Мда... "Мужик сказал — мужик сделал".

Непонятно — чего с собой брать, непонятно — куда бежать, непонятно — чем дело кончится.

Николай кошель с серебром притащил. В ответ получил от меня кучу "указивок" — как торг вести, как с усадьбой этой... продавать? Ещё кучу всяких слов Акиму насчёт вотчины наговорил...

А по сути: ничего не менять, ничего сильно не предпринимать. Жить как жили. Постепенно сворачивая дела в княжестве, но используя на полную катушку наработанное имеющееся.

Что я им умного могу сказать, когда сам — свой завтрашний день не понимаю?!

Я уже говорил: Смоленск в эту эпоху очень своеобразно построен. Здесь ров, вал и стена на нём — в верхней, "польной" части. Фактически — между началами оврагов. Построена Ростиком в 1138 году, когда Изя Блескучий с Юрием Долгоруким сцепились. По бокам — крутые склоны глубоких оврагов, спускающихся к Днепру. Снизу, от Днепра — тоже не очень-то влезешь. На более-менее удобных направлениях — каменные монастыри или большие церкви. Ну, а Подол, предместья, посады защищать...

Важно: сплошной огороды нет, три мужика с заплечными торбами и оружием в руках могут по натоптанной тропиночке спуститься вниз. Прямо в знакомый мне домик на приднепровской улице Великой, где живут-поживают знакомые мне старички — родители убитого, почти у меня на глазах, возчика.

Когда-то они меня в приёмыши звали. Как давно это было...

Я им помогал, то деньжат, то чего съестного подкидывал. А ныне у них во дворе стоят две резвых тройки — Аким уже слугу сгонял, старички по соседям прошлись.

Со стороны знаю — им завидуют. Богатенький "буратина" в друзьях-покровителях. Желающих присоседиться к боярской милости много. Тем более — мы платим хорошо и без заморочек. Но нынче возчиков не возьму. Это — подводить их под топор. Объяснять... лишнее. Кучка серебра — лучшая объяснительная.

Ивашко — на один облучок, я — на другой. Вожжи разобрали, тряхнули, ну — не поминайте лихом, поклонились в воротах, потихоньку улицей, выкатились на лёд, свистнули-гикнули...

Пошли троечки, пошли-побежали... Подымая ветер, взмётывая снег, расплескав гривы свои...

Ходу милые, ходу родимые! Выносите головушку плешивую да из-под топора княжьего!

К утру схлынул адреналин — пришло время отката. С самоедством типа: "а нафига оно было надо?". С обширным цитированием монолога Будды: "Ты себе всяких-таких-разэтаких с десяток найдёшь! Ведь всё ж одинаково! И получше немало есть!".

Я всё это уже слышал, понял, ничего новенького нет.

Тогда — решил вот так. Перерешивать — не буду.

Да, можно регулярно повторять себе:

— Ляфамы доведут до цугундера.

И это — правда.

Но, как сказано классиками: "Без женщин жить? — Нельзя!". На Свете, на Маше... и далее по святцам.

Да и вообще: беда не в ляльке. И не в головке. Беда — в голове. В моей, бедовой, бестолковой...

Можно грызть себя по теме: вот, люди твои. Они тебе доверились, они за тобой идут, а ты их...

Чтобы они шли за мной — нужно идти самому. Иначе — обман. Они поверили, что я куда-то веду. А если я на месте топчусь...

Как гусеницы, которые ползут друг за другом, уцепившись за волосики переднего. Если самую первую повернуть и зацепить за шерсть последней — так и будут ползать по кругу. Пока от голода не завалятся.

Я не о том, что куча народа всегда готова, как та, самая первая гусеница, сменить "жёлтую майку лидера" на "место в основной группе". Я такую "майку" не отдам. Но чтобы быть лидером — им надо быть. Надо видеть дорогу вперёд. А я — не вижу. Какие-то отнорки, какие-то тупики... Тут поиграться, там пошалить... Магистрали — нет. Ключевой точки — нет. "Асфальт над темечком" — понятен и ощутим.

Так жить нельзя. И я — так жить не буду.

Короче: лидер из меня покуда не получился. Мозгов не хватило. Тупой я.

Такой... диванный Стенька Разин — "Прости народ русский! Не за то, что поднял, а за то что подумал, что смогу поднять. И вот — уже надорвался".

Не могу вспомнить ни одного попадуна, который бы строил-строил... и построил. Ж...опу. Полную. Себе. Своему прогрессизму.

Не из-за злыдней-ворогов, а потому...

Потому что: "не мы таки — жизнь така". "Всяк сверчок — знай свой шесток", "выше головы не прыгнешь", "с сильным не дерись, с богатым не судись"...

Русская народная мудрость! Как же ты меня заколебала! Буду! Драться, судиться, прыгать, не знать... Я — ДД! Даже ДДДД — долбодятель длительного действия. Я же не могу свернуть! Я же упёртый зануда без тормозов!

Тогда чего я истерю? "Немного терпения, и их теозавр — будет наш". "Когда бог закрывает одну дверь — он открывает другую". Расслабляйся, Ванюша, жди с какой стороны... сквознячком потянет.

Забавно, но приключившаяся, прямо скажем — катастрофа, превращение меня в государственного изменника, в беглеца — вызвала у меня не тоску и страх, а азарт и радость. Глупость, конечно — чему радоваться? Плахе с топорами? Веселье висельника...

Но я — ощущал восторг! Очевидная опасность, понятная цель, ясные способы её достижения... Экстремалов понимаете? Moto X Super X — представляете? Вот и у меня — гонки по бездорожью на скорость с препятствиями и трамплинами.

"Мой финиш — горизонт — по-прежнему далёк.

Я ленту не порвал, но я покончил с тросом.

Канат не пересёк мой шейный позвонок,

Но из кустов стреляют по колёсам".

Конечно, ощущать себя дураком... а уж гиперактивным кретином... — И что? Это новость? — Так фигли дёргаться? Наслаждайся.

Наслаждайся полётом троек по речному льду, мягким падающим пушистым снегом, слабеньким морозцем, пощипывающим щёки, тихим сопением Сухана в санях. "Зомби", что возьмёшь — спокойно сопит при любых условиях окружающей среды.

На смену переживаниям пришли размышления.

А вдруг это была "ложная тревога"? — Возможно... Есть надежда на то, что Добробуд что-то не понял... Хотя — вряд ли. Или его специально подослали... Хотя... снова.

Что стольник послал сперва гонца к князю, а не стражу за мной — понятно. Дело впрямую касается члена великокняжеской семьи. Без прямого и однозначного приказа... чересчур самостоятельные в придворных не держатся.

Жалко, не сумел с Еленой Ростиславовной попрощаться. Нехорошо. Ну, извини.

Княжну... наезд на неё будет. Но на дыбу... или голодовку в порубе... нет. А так... она девчонка крепкая — пока её расколют... Да и вообще — не факт.

Акима будут трясти. Но... кравчий помнит о "сундучках с грамотками". А поскольку я улизнул, то могу "вскрыться" и от вестей про Акима. Или просто начать трепать "про услады с самой великой княжной всея Руси".

Клинч. Я молчу и они... осторожничают. Они в силу ударят, и я два раза громко и аргументировано скажу: "Ромик — дурак".

Игры будут. Но — тихие и не мгновенно.

С моими сделают всё. Но — потом. После моей смерти и зачистки гипотетической системы "публикаций".

Именно в моих руках — ключи к двум смертельным оскорблениям, двум бесчестиям Смоленского князя Романа. Поэтому, прежде всего — будут искать моей тихой, тайной смерти.

Х-ха! Так это ж совсем другое дело! Это ж просто камень с души! Первый раз, что ли?! Подпрыгивать, убегать и уворачиваться — так знакомо, так привычно! Да я, собственно, только этим на "Святой Руси" всю дорогу и занимаюсь! А Ванечка-то у нас того — авантюрун! Или правильнее — приключенщик? Аферюга? Прохиндей?

Э-эй, залётные! Уноси с ветерочечком!

Каждый из участников этой истории получил своё.

Добробуд — многочасовой допрос в застенке. К счастью, его бесхитростность и разбитый нос были столь очевидны, что обошлось без нанесения тяжких телесных. Просто выгнали. С пожизненным вердиктом: "В бояре — не годен". Парень вернулся в Пропойск, где всё семейство принялось дружно его грызть. По счастью, старший из Колупаев сообразил, что лучше, пока у начальства новых мыслей не появилось, "убрать дурня с глаз долой". Не оправдавшего высокого доверия отрока засунули в "за печку" — в глухую лесную деревеньку. Где Добробуд занялся своим любимым делом — ловлей карасиков на удочку.

Мончука уволили со службы. Без скандала, вотчины и шапки. Просто дали пинка по-тихому. Он удачно прикупил землицы недалеко от города, и, повздыхав о случившейся неприятности, начал разводить гусей. Его неуёмная энергия нашла в этом бизнесе удачное применение. Через несколько лет мончуковские гуси, а особенно их пух — стали очень популярны на Смоленском рынке.

Будда ничего не скрывал. Поскольку, по моему совету — ничего не видал, не слыхал и не нюхал. Его тоже шуганули. Но — с вотчиной. Вотчину он себе выпросил под Гомием (Гомелем). Крестьянствовать не захотел — поставил управителя, перебрался в Гомель, осел около тамошних оружейных мастерских, консультировал мастеров и клиентов. Почти все доходы с вотчины тратил на редкие железяки оружейного направления. Очень неплохая коллекция собралась — ему вдогонку ещё кучу разного барахла из княжеских хранилищ всунули. Чуть ли не с доплатой.

"Хромой гонец" той же ночью оказался в порубе. Сначала: "Исключительно чтобы с тобой чего, не дай бог...". А как приехал князь — и на дыбе. "Доносчику — первый кнут" — русская народная мудрость.

В очередь с мальчишкой на дыбу подвешивали и "Васисуалия": а не видал ли чего? А не помогал ли кто в сём богопротивном занятии? После нескольких дней расспросов обоих моих бывших коллег похоронили.

Кравчий Демьян, как я слышал, ближе к лету... опочил. Говорили, подавился рыбной костью. Не умеют у нас правильный фиш делать. То-то у покойника всё лицо было синее — есть не хотел. От него Благочестник узнал о поддельной "частице Креста Животворящего".

Благочестник деревяшку выбросил. Да и вообще — обе "шантажные паутинки" уже через несколько месяцев были оборваны.

У меня есть основания предполагать, что преждевременная смерть Демьяна-кравчего — одно из сильнейших моих воздействий на судьбу "Святой Руси".

Говорил уже, что князь Ростислав Смоленский создал, по удачно сошедшимся в его земле и в его времени обстоятельствам, могучую службу для особо деликатных государевых поручений.

При переходе Ростика в Киев, немалая часть сего сообщества осталась в Смоленске, исполняя служение своё уже Роману Ростиславовичу. Прямо скажу: были они в делах своих весьма сведущи, умениями обладали редкими. Притом к Долгорукому и сыновьям его — особо враждебны. Ибо и выросли они на той войне, что шла долгое время между Долгоруким с сыновьями и Изей Блескучим с братом его Ростиком Смоленским.

В следующем десятилетии РИ сиё сообщество провело ряд блестящих операций, отмечаемых и летописцами. Есть среди сих тайных ковов и вовсе уникальные. Такое, чего прежде на "Святой Руси" отродясь не бывало.

Трое из четверых Юрьевичей погибли, а самый младший спасся лишь по недоразумению. И отнюдь не вина сих "витязей плаща и кинжала", что Смоленским Ростиславичам не удалось удержать за собой Киев и Новгород, расширить владения свои до Мономаховых, вновь собрать всю "Святую Русь" под одну шапку.

В моей же истории смерть Демьяна-кравчего, произошедшие от сего замещения, переводы в другие города и службы, увольнение в отставку, хоть бы и с почётом — сильно раздёргали сию "тайную паутину власти", проредили славную когорту "княжьих потьмушников".

Исключение из службы одного-двух мастеров мало бы что изменило, но пришлось уж больно удачно по месту-времени: Благочестник относился к "потьмушникам" как к ловчим кречетам — "не надоть, греховно сиё". Новых людей не искали, не учили, не растили. А прежние уходили. По случаям разным да по возрасту. Как пришло время решать — кто кому хрип перервёт в княжьих святорусских игрищах, у Благочестника людей надобных и не сыскалось.

Сохранить "историю о страсти греховной промеж самой великой княжной и Ванькой-прыщом" в тайне от Ростика не удалось — Благочестнику попало не по-детски. Что ещё более усилило тягу Ромика к церковникам. Которые отнюдь не пеняли ему за упущение, но объясняли произошедшее происками "врага рода человеческого", исконной греховностью малых мира сего, а баб — особенно. И требовали не суеты да забот повседневных для укрепления дисциплины, надзора и системы безопасности, а чинного вознесения молитв и соблюдения постов. Общение с богом Ромику нравилось больше, ибо просветляло и умиляло. Что и сподвигло его на строительство надворной церкви Иоанна Богослова да каменной Михаила Архангела взамен прежней деревянной.

"Самую великую княжну Всея Руси" Елену Ростиславовну выдали замуж. Ростик действовал в обычном своём стиле: без суеты и задержек приняв решение — немедленно его исполнил.

Старшая дочь Великого Князя могла претендовать на мужа из числа императоров, из могущественнейших королей христианского мира. Но ситуация стала "горячей", и Ростик выдал дочку за Казимижа — самого младшего сына покойного польского короля Болеслава Третьего Кривоустого.