Кажется, я говорил в основном только для Келли, и он внимательно смотрел на меня.
— Но кто-то должен был сказать им, что у них есть серьезный вес в каждом голосовании, и этим человеком был Маллади. Когда город загонял их в чуланы и ничего не менял в потогонной системе, при которой им платили меньше, чем китайским кули, Барни жил среди них. Он помогал им, подбадривал их, объединял их. Если парня с Девятнадцатой улицы бил полицейский, вмешивались люди Барни. Если миссис Гонзалес хотела вызволить бабушку из Гаваны, ребята Маллади везли ее в Иммиграционное бюро, чтобы быть уверенными, что какой-нибудь чиновник не станет обращаться с ней, как с грязью.
К чему привело такое демонстративное дружелюбие Барни? К простой вещи. Он создал машину, и она состоит из черных, коричневых, желтых. У него есть кубинцы, которым Кастро позволил уехать, живущие в конурах Хелл-Китчен, где когда-то жили ирландцы. Среди них есть пуэрториканцы; через Бродвей у него были негры, спящие в постелях, которые никогда не успевали остыть, потому что их использовали в несколько смен.
— Как может ирландец договориться с латиноамериканцами? — удивленно спросил Люк.
— А он не договаривался, — сказал я. — Он для этого слишком умен. Он их колдун, а его страна Оз — это клуб. У него есть лакеи — кубинцы, пуэрториканцы и негры, которые выполняют его приказания. Они контролируют каждую этническую группу. Они его Таммани-Холл. Когда он свистит, они подпрыгивают, то же делают все, кем они руководят, иначе помощь им будет прекращена. Поэтому он контролирует машину столь сильную, что в Олбани заползают под стол при открытии легислатуры, Сити-Холл запирает дверь, только заслышав его имя, и даже в Вашингтоне торопятся схватить трубку телефона, если услышат, что звонит Маллади.
— Но как Маллади... — начал Келли.
— Я знаю ваш вопрос. В нем же и ответ, — произнес я. — Барни Маллади умный человек, умнее, чем прежние знаменитые ирландцы и итальянцы, которые ныне курят лучшие сигары и едят бифштексы, так как забыли вкус обычного тушенного мяса с луком. Годами черные и коричневые были лишь тенями, которые ничего не значили. Теперь они имеют значение, и каждый политик от Бруклина до Детройта винит себя за то, что не был столь же умен, как Барни Маллади. О-оо, а ведь предупреждений было немало! Вы читали когда-нибудь книгу доктора Кларка о гетто? Много лет назад Кларк предупреждал белых лидеров, что крупным блоком голосов, важным сегментом в этом городе и других американских городах должны стать черные и коричневые меньшинства. Тот, кто будет контролировать этот блок избирателей, будет контролировать выборы в городе, штате и даже президентские выборы.
— Но вот что я хочу понять, — сказал Люк. — Как белый мог добиться у них такой власти?
— Вы помните, что после того как провалились программы по борьбе с бедностью, были широко распространены волнения. Кажется, каждой весной некоторым губернаторам предлагали вызвать на подмогу Национальную Гвардию. Да, рассказывали, что федеральное правительство выделяло миллионы штатам, но как-то получалось, что все это не работало, и люди в гетто были еще в худшем положении, чем раньше. Они читали о миллионах и спрашивали, куда пошли деньги, почему они все еще живут в таких местах, почему их дети должны ходить во второсортные школы и так далее. Они даже отвернулись от своих лидеров, которые только кричали и организовывали пикеты, но ничего стоящего, похоже, не делали, чтобы помочь конкретному человеку. Поэтому и выдвинулся Барни. Он не давал никаких обещаний, не устраивал пикетов, он дал им результаты. Но он был проницательным. Он не сразу показал свое лицо; Барни был доволен положением человека за сценой, управляя своими черными и коричневыми марионетками. Он был неутомим; он никогда не гордился тем, что заботился о беднейших семьях, испытывавших трудности. Думаю, его можно было бы канонизировать за то, что он сделал в ранний период, если бы он не делал все это для самого себя.
— Это ужасный вред, — сказал Келли. — Маллади объединил этих людей в своих собственных интересах с помощью нищеты и страданий.
— Философия Маллади заключается в использовании непризнанных бедняков и в том, как держать их в узде.
— Человек, который использует бедных, — подлый человек, — сказал Келли.
Люк взорвался:
— Ради бога, Кел!
— Я понял, что такое Маллади в ту ночь, — гневно заявил Келли. — И я считаю, что этот ублюдок должен сидеть в тюрьме!
— Зачем тревожиться о Маллади? — грубо проговорил сенатор. — Я позабочусь о нем.
— А что ты сделаешь, папа? — утомленно спросил Келли. — Купишь его?
— Давайте пока оставим Маллади, — нетерпеливо сказал Люк, — и вернемся к кампании. Здесь есть, о чем поговорить.
— Правильно, — поддержал сенатор. — Мы и так соревнуемся со временем.
— Но Маллади очень важен, — упрямо сказал Келли.
— Он важен, Келли, — заявил Джош, — но есть более важные вещи, которые надо обсудить. Мы даже не коснулись программы для штата.
— Займемся этим, — согласился сенатор. — А то мы весь вечер будем спорить об этом старом мошеннике. У вас что-нибудь есть в голове, Майклз?
— Большие чудеса .При отсутствии организации, еще большие.
— Тогда нам надо зажечь большие свечи, — решительно заявил Люк.
— Как насчет плана, Майклз? — поинтересовался сенатор. — Есть он у вас?
Джош молча открыл свой атташе-кейс и вытащил копию плана кампании, который мы составили.
— Давайте быстро пройдемся по нему, — сказал он. — Финн и я заполним его детали позже. Прежде всего мы наберем Шенноновский Внутренний Круг, так сказать. Он будет состоять из молодых, энергичных профессоров-идеалистов, юристов и либералов. Некоторые из них уже работали на Новые Рубежи* и имеют опыт. Они должны быть тщательно отобраны. Все молодые и любящие бросать вызов. Каждый эксперт по какой-либо проблеме — от гражданских прав до налогов. Они будут снабжать нас материалом для речей и будут полезны для представительства.
* Название политического курса президента Дж.Ф.Кеннеди.
— Далее идет список политиков, которые сейчас поддерживают Джентайла, но которые, как мне строго конфиденциально сказали, готовы вышвырнуть его, если в круг войдет сильный претендент. Я договорился с каждым из этого списка, и довольно большой процент из них обещал присоединиться к нам позже, если мы продемонстрируем силу.
— Но что они собираются делать сейчас? — спросил Люк.
— Давайте называть их двойными агентами Шеннона, — сказал Джош. — Они будут в лагере Джентайла и смогут снабжать нас внутренней информацией о намерениях Джентайла, речах, которые он произнесет, и так далее.
Он перевернул несколько страниц.
— На следующих пяти страницах список больших организаций, которые нуждаются в рекламе. Лютер Робертс вступит в контакт с каждым человеком из этого списка, занимающимся общественными связями. Как вы видите, эти организации тянутся от Бруклина до Амстердама. Все принадлежит к различным этническим группам. Лютер договорится для Келли об использовании их ежемесячных встреч, ежегодных благотворительных кампаний или карнавалов для произнесения важных речей. Он будет награждаться памятными знаками, почетными степенями или другими необходимыми хитроумными штуками, и он будет иметь самое внушительное представительство. Сенатор, я уже сказал Лютеру, чтобы он намекнул вам сделать большие вклады в их копилку. — И он добавил хмуро. — До того, как все кончится, Келли, вы получите больше почетных степеней, чем Эйзенхауэр.
— А как насчет имиджа Келли? — спросил Люк.
— Молодой Лохинвар, Разрушающий Старый Порок. Молодой Борец, Преданный Нуждам Маленького Человека. Он хочет, чтобы только Молодые, Преданные и Бесстрашные следовали за ним.
— Боже, до чего это искусственно, — произнес Келли.
— Создание политического имиджа уходит в первые дни нашей республики, — отметил я. — Когда люди Вильяма Генри Гаррисона представляли его как кандидата из бревенчатой хижины и любителя яблочного сидра, они знали, что он владел двумя тысячами акров земли и был откровенным реакционером. Они просто хотели ответить на призыв фронтира, созданный Энди Джексоном.
— Не забудьте и короткую сигару Гранта, — добавил Джош, — или Ист-Сайд Эла Смита.
— Но я хочу, чтобы вы поддерживали кандидата, а не клиента, — запротестовал Келли.
— Когда мы выдвигаем человека на политический пост, — произнес Джош, — мы делаем это, конечно, за денежное вознаграждение — но это так же не зависит от наших убеждений.
— Как вы намерены создать этот образ? — спросил Люк.
— Слушание плюс телевидение, которое введет улыбку Келли в каждую американскую гостиную.
— Я полагаю, вы имеете в виду расследование конгресса, — произнес Келли.
— Ваши предположения верны.
— Иными словами, Келли будет в комитете, который выявит материалы Джелло в серии слушаний.
— Те материалы Джелло, которые будут проверены, — быстро вставил Келли.
— Какой комитет вы подразумеваете? — спросил сенатор.
— Есть один на примете, — сказал Джош, — но пока я не назначу Келли, мы будем только тратить время, обсуждая эту проблему.
— Единственный комитет, в который я попал, это подкомитет по безопасности горного дела, — со смехом сказал Келли.
— Я бы и этот комитет использовал, если бы материал имел к нему отношение, — ответил Джош.
— Как вы намерены добиться назначения Келли? — поинтересовался Люк.
— Следующие несколько дней Финн и я будем работать, чтобы...
Сенатор наклонился вперед:
— Через кого, Майклз?
— Рупперт Холмс.
— Спикер?! — удивился Люк. — Вы высоко метите.
— Скажем так, спикер хочет кое-что, что есть у нас, — сказал Джош. — Как вы поймете — это единственный путь чего-либо достичь в политике: обратиться в отдел "С вас должок", это лучше всего помогает в Вашингтоне.
— И когда вы его увидите? — спросил сенатор.
— Завтра. Спикер и расследование — два наших первых крупных шага. Без них мы сдохнем, не начав.
— А когда мы начнем движение? — нетерпеливо спросил Люк.
— Завтра же и начнем, — произнес Джош. — Сегодня вечером вам позвонит Лютер Робертс. Он скажет, где и когда вы с ним встретитесь. Я хочу, чтобы вы занялись кампанией в штате, но помните, Лютер старый профессионал — прислушивайтесь к его мнению.
— Вы дополните все это деталями? — Люк стоял над черновиком кампании.
— К завтрашнему полудню план будет расширен, отпечатан и отправлен вам с посланцем из организации Лютера. Копии тоже будут посланы сюда. А сейчас, думаю, нам лучше всего вернуться в город. Мы будем работать почти всю ночь.
Мы влезли в наши пальто и были у двери, когда Джош повернулся к Келли, как будто что-то внезапно вспомнил.
— Да, между прочим, Келли, Лейси будет нам полезна?
— Я уверен, что да.
— Прекрасно. Что у нее хорошо получается?
— Ну, мы оба работали над докладом по жилищной проблеме, который я хотел произвести в Конгрессе.
— Вы не будете читать никаких докладов без предварительного одобрения, — заявил я.
— Понятно, — грустно согласился он. — Но я все же считаю, он может быть полезен.
— Кстати, о чем он?
— Жилищное строительство, бедность, положение в гетто. Мы изучили досье почти всех федеральных агентств, доклады штатов и городов. Мы работали над ним больше года.
— Лейси великолепна в исследованиях, — сообщил Люк. — Я прочитал кое-что, и это производит впечатление.
— Факты и цифры редко волнуют рядовых избирателей, — сказал Джош. — Почему бы вам не дать нам копию доклада? Мы увидим, как сможем использовать его. Помните, нам нужны факты-бомбы. У нас очень мало времени.
Он открыл дверь.
— Я думаю, Лейси могла бы работать с нами, организуя батальоны женщин. Они чертовски важны в любой кампании.
— Не знаю, — с сомнением сказал Келли. — Лейси совсем не любит эти чайные вечера и общество.
— Еще до того, как все закончится, она полюбит чай, — заявил Джош. — Джентльмены, мы позвоним вам из Вашингтона, как только получим слово.
Мы пересекали холл, когда с лестницы спустилась Лейси.
— Дети в постели, Лейс? — спросил Келли.
— Пэм только что оторвала их от телевизора и отправила в ванну, — сказала она, потом добавила: — Я еду в город. Я обещала одной из учительниц, что заеду к ней на несколько минут.
— Можно вас подвести? — спросил Джош.
— А почему бы и нет, — не колеблясь, ответила она. Потом повернулась к отцу: — Я останусь с ней на ночь и вернусь завтрашним вечернем поездом в пять часов двенадцать минут. Говарду нужно будет заехать за мной.
Я заметил, что Джош, казалось, задумался, следя за ней глазами.
После нескольких рукопожатий мы вышли. Я припоминаю, как повернулся, когда мы медленно отъезжали по петляющей дороге по направлению к шоссе, чтобы окинуть последним взглядом большой дом в свете морозной луны, которая только что начала подниматься.
— Разве это не красиво, Финн? — спросила Лейси.
— Очень, — согласился я.
— У вас неплохое поле для лакросса, — сказал Джош, выехав на скоростную дорогу. — Вы играете каждое воскресенье?
— Большинство воскресений, когда все съезжаются, — и она добавила, а я мог поклясться, что она улыбается в темноте, — или когда у нас гости.
— Спаси Господи ваших гостей, если они не умеют играть.
— Это всегда выбор гостей, — сказала она. — Софтбол. Тачфутбол. Баскетбол. У нас даже бывают шахматные турниры.
— Я выберу лакросс.
— Я не забуду, — сказала она и подвинулась на сиденье.
Если это и не раскололо лед, то, по крайней мере, он покрылся трещинами.
— Вам нравится политика, Лейси? — спросил я.
— Ну, в Вексфорде я слушатель поневоле.
— Думаю, вас не было в Вашингтоне, когда я работал в комитете с сенатором?
— Нет. Я была в школе в Швейцарии, — она повернулась к Джошу. — Знаете, в нашей семье Финн был просто легендой. Отец много раз рассказывал историю, когда Финн швырнул в него папку, — она рассмеялась. — Только вчера вечером он говорил, что был рад, что Финн не забивал в него гвозди.
— Это были трудные дни, — сказал я. — Слушания, которые мы проводили, или расследования, которыми мы руководили, были совсем непопулярными.
— Я знаю, — сказала она. — Я до сих пор со слезами вспоминаю, как читала редакторские статьи в газетах. Это было одной из причин, по которой я вернулась. Казалось, каждый, даже лидеры его собственной партии, были против его кандидатуры.
— Он ведь дважды терпел поражение, верно? — сказал Джош.
— Я никогда не забуду ту ночь в Чикаго. Это было ужасно...
Она мгновение колебалась.
— Надеюсь, этого никогда не случится с Келли.
Во мраке машины я видел, как она изучает Джоша.
— Вы примете предложение отца, да?
