Глава 7. Творец безобразий. (Завершена)

Пленных пограничников, всех четверых, заперли в подобии тюремной камеры, с решетками на окнах, цельнометаллическими стенами и дверью. Двое самураев, замершие словно статуи у выхода, составили пленникам компанию, еще двое встали снаружи, в коридоре, готовые среагировать на любой шум или резкое движение охраняемых объектов. После этого, ничего не происходило часа три. Никто в камеру не заходил, не поступало ни требований, ни приказов, как вдруг, без всякой видимой причины, бронепоезд начал замедлять ход и остановился, посреди мрачных и черных ночных болот.

— Сотник Кодо, встать, и на выход! — открыв дверь, скомандовал заглянувший внутрь бронированный великан. — Приказ капитана Масудзиро.

Не подчиниться возможности просто не было. Сотник поднялся с лавки, обменялся мрачными взглядами со своими сослуживцами и вышел в коридор.

— Наручники наденете?

— Нет необходимости. Иди. Туда. — самурай указал направление рукой и, грузно повернувшись, направился следом за исполнившим приказ пограничником. — Двери сам открывай, прислуги для тебя здесь нет.

После пути через половину состава, сотник и его сопровождающий приблизились к очередному бронированному вагону, четвертому от ведущего локомотива, зажатому между двумя вагонами с парными поворотными платформами для орудий главного калибра. За металлической дверью оказался небольшой, богато украшенный тамбур, а за дверью тамбура — подобие дворцовой комнаты. Просторный зал, украшенный коврами, золочеными светильниками и даже гобеленами, закрывающими металлические стены с закрытыми бойницами. Часть ковров была убрана, так, чтобы приведенный "гость" не наступил на ценные вещи своими грязными, изношенными сапогами.

— Стой здесь, не двигайся, ничего не трогай. — сказал самурай сопровождения пограничнику перед тем, как выйти и закрыть за собой дверь. — Дело к тебе будет минут через двадцать.

Зачем было вытаскивать пленника из камеры и тащить в этот передвижной дворец? Только для того, чтобы он минут двадцать стоял неподвижно посреди дурной роскоши?

Скосив взгляд в сторону, сотник осмотрел единственного оставшегося с ним в комнате человека. Девочка лет четырнадцати-пятнадцати, в черно-белом платьице служанки. Бледная и неподвижная, замершая словно кукла возле столика с фужерами, бутылкой вина и фазой с фруктами. Пустой взгляд, безжизненное, словно пластиковое, лицо. Полное подобие фарфоровой куклы, разве что дыхание вместе с пульсацией сердца выдают присутствие жизни в этой беспомощной хрупкой фигурке. Игрушка благородных господ?

Ширма в противоположной от входа стене сдвинулась в сторону и из примыкающей к залу комнаты вышли, на ходу надевая и поправляя головные уборы, двое лейтенантов местного царька, капитана Масудзиро. Один в бело-золотой униформе, хорошо знакомой буквально всем во всем мире. Служебное обмундирование старшего гражданского офицера Единства Культуры. Второй — в темно-синей униформе лейтенанта кавалерии. Оба в высоких сапогах со шнуровкой, первый — в белых, второй — в коричневых.

Враз перекосившееся шрамированное лицо пограничника несколько раз судорожно дернулось. Глаза сощурились, задрожавшие руки крепко сжались в кулаки. Не то, чтобы он когда-либо испытывал враждебность к Единству, или кавалерии. Что кавалерию, что Единство он глубоко уважал. Просто униформы, которые натянули на себя слащавые аристократичные лейтенантики, были... женскими. С юбками, чулками, буфами на рукавах и шелковыми галстучками. Все, как полагается. Эти придурки еще и на уши серьги нацепили, да рожи косметикой перемазали.

— Слышь, Риндзо! — сказал тот лейтенант, что в синем. — Глянь как натурала перекосило! Чистенький! Сейчас, погоди, северянин, мы же не звери, облегчим травматический эффект.

Сделав пару шагов к дивану, лейтенант пошурудил руками за его спинкой и вынул оттуда две одинаковые белые маски, в виде перевернутых капель, с прорезями для дыхания и глаз. Одну надел сам, вторую протянул своему приятелю.

— Заряд есть еще? — произнес надевший маску лейтенант в белом. — Раз, два, три! Нормально.

Звуковые волны, проходя через прорезь рта, попадали под воздействие несложной силовой печати и меняли свою тональность. Голос обретал несколько искаженное, но вполне приемлемое женское звучание. Воспринимать чудищ действительно сразу стало намного проще.

— Совсем другое дело. — в свою очередь надевая маску, лейтенант посмотрел на свое отражение в зеркале. — Не зная, можно даже подумать, что не жуть ходячая, а просто слегка чересчур мускулистая леди-самурайша. — он оглянулся на сотника и рассмеялся. — Гляди-ка! Расслабился! О! Снова напрягся! Нет, все-таки непробиваемый натурал. Что думаешь, Риндзо? Может его, того... на офицерские курсы отправить? Годика на полтора.

— С его рожей, все равно натуралом помрет. — ответил тот, что в белом. — Будет сортиры драить, пока его лютые, по-приколу, не заставят говно сожрать или писсуар вылизать. Поблюет часика три, а потом вздернется. Это нас с тобой в офицерство по-другому посвящали! Мальчиков молоденьких, красивых и наивных!

— Ага! — тот, что в синем, сделал пару шагов, повернулся и плюхнулся на стоящий у стены диванчик, задрав и забросив ноги на подлокотник. — Я-то, дибил, фильмов героических насмотрелся, манги начитался! Офицером буду, героем буду! Женюсь на принцессе! А ночью в общаге — дверь с ноги в щепки, и привет, салага! Восемь черных фигур над кроватью! Семпаи набухались и знакомиться пришли. Зубами спинку кровати закуси, красавчик, сейчас старшие тебя научат родине служить!

— Днем учись старательнее, чтобы делать работу и за себя, и за семпаев, — тот что в белом, подошел к приятелю и сел на край дивана, тоже весьма вальяжно развалившись на оставленном ему пространстве и закинув ногу на ногу. — А ночью лежи и молись, чтобы самые лютые из них, с претензиями или благодарностями, пришли не к тебе. И ведь все равно придут. Никуда ты, мальчик, не денешься.

— Если только не подвяжешься к авторитету, чтобы быть подружкой только одного мужчины. Нам с тобой, Риндзо, вообще сказочно повезло! Наш защитник не только заявил, что мы с тобой — его собственность, но и комнатой хорошей обеспечил, дал жратву, бухло и наркоту! Какой щедрый господин! Мечта любой шлюхи!

Оба лейтенанта расхохотались, но веселье их было переполнено отвращением и горечью. Так пьяница, очнувшийся в луже собственной рвоты, мог бы с омерзением посмеяться над своим отражением в зеркале.

— Это в какой академии такое творится? — твердо и зло спросил сотник, стараясь не смотреть в сторону изуродованных офицеров. — Почему вы, сейчас, вырвавшись оттуда, продолжаете молчать?! Есть же массовая пресса. Есть разные общественные организации, — "Мать солдата", или "Армейские юристы"!

— Да, да. — небрежно помахивая рукой, ответил ему тот, что в синем. — Пресса все материалы сначала отправляет на одобрение важным людям, а по искам "Матерей" и "Юристов" иногда даже кого-то сажают, но увы, каждый раз только тех, у кого хватает глупости шум поднимать и создавать проблемы золотым деткам генералов. Я тебе, дикарю болотному, страшную вещь сейчас скажу, ты только в обморок не падай. Все всё знают. Командование. Журналюги. Обыватели. Ни для кого в империи такие истории как наша, — давно не новость. Это все теперь — нормально. Это все в порядке вещей. Это все... приемлемо.

— Все всё знают и никто ничего не видит. — сказал тот, что в белом. — Даже то не замечают, как малышня после каждого пополнения месяца три виноград по темным закоулкам собирает и поросят из душевых вытаскивает. Настолько всем плевать, что у нас в по сортирам на стенах листки были расклеены с просьбами резаться не здесь, а в душевой, потому как там кровищу отмывать проще. Шуточка — отвал башки! Инспекция каждый раз ржала, и ничего не видела!

Оба извращенца снова разразились горьким хохотом, но сразу подавились им. Лица их посерели, зубы заскрежетали.

— Скорее бы шиамы напали! — сказал лейтенант в синем. — Страх хочется взглянуть, как наши генеральчата войска в бой поведут. Миллион палок, надеюсь, приготовили? Солдат в вагоны загонять, а потом выгонять из вагонов. Интересно, мне отряд под командование дадут? Хотя бы вот таких же, как этот, моих любимых, серых северян? Должны дать, у нас же это... деф-фицит командных кадроф-ф-ф!

— И ты примешь?

— А то! Браво вытянусь, заверю что "не подведу", и "не посрамлю", а при выходе на позиции напялю вот этот костюмчик и, тысяче своей, пальчиками так: мальчики, мальчики! Противника вон там видите? Ну так идите, и сделайте что-нибудь! Если хотите.

— Да ты, Сиро, мастер поднять боевой дух, и тактический гений!

Расхохотавшись, два извращенца с размаху хлопнули друг друга ладонь об ладонь, что было в империи Лесов высшим приятельским одобрением чьей-либо шутки, действия или хорошо сделанной работы.

— Осталось только придумать, как красиво дезертировать с поля боя. — сказал тот, что в белом.

— Проще простого! — лейтенант в синем щелкнул пальцами и сделал три простых условных жеста, означающих "два", "мне" и "ему". Тотчас ожившая девочка схватила со столика бутылку, наполнила пару бокалов вином и подала бокалы, на подносе, лейтенантам, после чего вернулась на свое место. — Великий принц Канатароу ведь обещал в каждую тысячу прислать по вдохновительнице? Чтобы пехота знала что позади — благородные сиськи, и не думала даже отступать под ливнем пылающей Ци из шиамских огнеметов!

— А для каждой вдохновительницы надо будет у снабженцев выбить по стройненькой скаковой кобылке! — поддержал лейтенант в белом, со смаком отпив немного вина. — Под предлогом, что боевые кони переполнятся тестостероном от взглядов прекрасных непарнокопытных самок. Звери-людоеды, конечно, от обычных лошадей возбуждаются не больше, чем люди от обезьян, но пусть начальство для коней тоже придумает какую-нибудь магию, вроде той, что сиськами удерживает солдат на поле боя! Нельзя вдохновительниц без кобыл оставлять! Не пешком же нам с поля боя драпать?

— А как шиамы своей новейшей скорострельной артиллерией расшарашат наши толпообразные боевые порядки, нейтрализуют сиськовую магию и с нашей стороны начнется стратегический маневр под названием "Паническое Бегство", мы к милашкам вдохновительницам тут же на кобыл запрыгнем и заявим, что сейчас всех четверых проводим туда, где безопасно. С нашим тактическим чутьем, найти укромное местечко труда не составит, а девочки, небось, еще и счастливы будут, что о них, дамах в беде, взялись заботиться сразу два добрейших, наивнейших благорода!

— Ха-ха! Сдернуть кур с кобыл и свернуть дурехам шеи — секундное дело, а вот в переодевании на скорость надо потренироваться. Когда черно-красная лавина в атаку пойдет, путаться в застежках и бретельках будет некогда.

— Бабьих шмоток у нас полный вагон, наберем похожий комплект и в свободное время отточим навыки. Сначала я буду дохлой вдохновительницей, а ты злобным предателем, потом наоборот.

— Эй, сотник! — окликнул пленника лейтенант в белом, вдруг поворачиваясь к набычившемуся солдату и показывая пальцем на свою маску. — Представь, что это — шлемы с белыми перьями, а на нас бабьи латы с горностаевыми плащами и пышными юбками! Как думаешь, в таком виде нас пропустят через цепи отлова драпающей солдатни? Тут ведь оборона страны рушится, родине нужно срочно собрать своих обосравшихся героев, а перепуганных, плачущих девочек надо отправлять подальше в тыл, чтобы под ногами не мешались!

— Да хватит же уродовать себя, господа офицеры! — не выдержав, вскричал обозленный сотник. — Что вы нечисть-то из себя корчите?! Очнитесь! Сотник имперской армии, Безродный Кодо, призываю вас к порядку!

Две белые маски вперились в него черными провалами глаз. Пластик пришел в движение. Прорези-рты, скошенные вниз в злобной гримасе, исказились и вывернулись наизнанку, образовав жутковатую гримасу веселья. Лейтенанты разразились издевательским хохотом. Тот, что в белом, рывком поднялся с дивана и щелкнул пальцами.

Кодо показалось, что все его тело, от пяток до макушки, обвил своими кольцами чудовищно сильный невидимый удав. Воздух загустел, не позволяя сделать вдох или выдох, призрачный змей поднял беспомощно трепыхающегося человека над полом. Что это? Боевое дзюцу? Полуматериальная сущность, недоформировавшийся акума или ками?

Сотник сосредоточился и ударил дзюцу разрыва. Змей исчез, воздух хлынул в легкие, но самурай едва успел сделать вдох и приземлиться ногами на пол, как незримый удав снова его скрутил. Еще один удар "Разрыва" и получилось сделать выдох.

Вернувшийся через секунду, змей из окаменевшего воздуха сжалился, позволив человеку дышать. Убивать пленника мучители пока явно не собирались.

— К порядку?! — лейтенант в синем бросил опустошенный бокал на подушки, поднялся, небрежным движением руки поправил свои ухоженные блондинистые волосы и, виляя бедрами в развратной манере, несколькими шагами приблизившись к висящему над полом солдату. — Ты, мутант болотный, от кого нормальности захотел?! От двух кукол скрюченных, в женских кружевных трусах?! Напомни-ка нам еще о чести, мужественности и патриотизме! Может еще долги перед родиной или народом вспомнишь? Какая родина, какой народ?! Посмотри-ка сюда! — он повернулся к сотнику спиной, наклонил голову, собрал рукой свои длинные волосы в пучок и приподнял их, показав самураю шею, сплошь покрытую белыми рубцами, ясно видимыми от основания черепа и ниже. — Такие же по всему телу, на голове, плечах, руках, ногах и спине. Вот как родина и народ отблагодарили меня за победу в войне против шести тысяч шиамских рейдеров не далее, чем осенью прошлого года! Мы, в трех тяжелейших боях, спасли от грабежей и разорения весь север страны, предотвратили полномасштабное вторжение шиамов, и, возможно, сохранили сам факт существования нашей блистательной империи. Вся беда лишь в том, что для введения в заблуждение, для провокации противника, я напялил на себя латы, снятые с местной командирши, умеющей только паниковать и удирать при виде черных знамен. Так и командовал до завершения кампании, создавая десятки забавнейших ситуаций с недопониманием. По двум империям, нашей и шиамской, разлетелся слух о прекрасной воительнице, той самой, из мечтаний и сказок. Все вокруг дыхание в восторге затаили, а сопротивленки уже нарисовали миллион плакатов с прославлением "Стальной Розы", как вдруг... ею оказался парень! Опущенный еще в академии, свихнувшийся извращенец! О-о, что началось! Ваши, серые, северные и такие правильные натуралы, рвали меня, как стая собак. То, что я, в ходе кампании повесил пару истеричек — просто предлог для расправы. Сопротивленки не могли простить мне того, что я — не девушка, а серые северяне убивали меня просто потому, что я — южанин. Мстили мне за то, что они, серые мыши, тремя тысячами под управлением тупорылой бабы смогли убить всего пятьдесят шиамов и потерять при этом две тысячи, а потом пришли восемьдесят человек с юга и спасли все ваши серые, жалкие, вечно выпрашивающие льготы и подачки города! Меня таскали по этим городам, на веревке. Мужчины хохотали и глумились, женщины кидали камни, а дети подбегали, и плевали мне в лицо. А потом... потом меня решили забить, до смерти. Ивовыми прутьями спустить с меня мясо, до костей. Жирная сопротивленка, великая лордесса, стояла на подиуме у плаца, стояла и смотрела, как две тысячи солдат хлещут меня. Там были солдаты, которыми я командовал в недавней войне. Отводя гибель от которых, сам сражался как сумасшедший, принимая на себя самый страшный удар. Думаешь, у кого-то из них дрогнула рука? Нет! Вместо хлестких ударов, ваши ублюдки норовили пустить по пруту Ци и ткнуть им мне в глаз, или под ребра, словно шпагой. Я это запомнил, северянин. Очень хорошо запомнил. Хочешь, чтобы мы снова защищали эту страну?! Приняли удар, жизнь отдали, чтобы вы, чучела правильные, продолжили жить?! Да я дождаться не могу, когда шиамы вторжение начнут, чтобы увидеть ваши, выгоревшие дотла, города и замки! Чтобы прогуляться по лесу столбов с прибитыми к ним трупами ваших драгоценных женщин и детей! Чтобы увидеть шесты с колесами, на которых воронье будет клевать ваши четвертованные трупы! — невидимый удав из окаменевшего воздуха сжался, сминая шею сотника, преодолевая сопротивление мышц и сдавливая горло. — Горите в Аду, уроды! Чтобы вы все подохли, чудовища!