Глава 7. Творец безобразий. (Завершена)

Самая густонаселенная, богатая и развитая, страна процветает. Армия сопротивленок добивает последние очаги несправедливости, службами закона в этом году изловлено и отправлено в тюрьмы в полтора раза больше преступников, а в сенате обсуждают закон о соблюдении сортового разнообразия капусты.

Наверное только здесь, в региональном центре на севере империи, жизнь процветает в какую-то не ту сторону. Всюду пьянь, бездомные, свихнувшиеся и извращенцы. Нет прохода от попрошаек. Краснокожие юхи в открытую предлагают прохожим купить наркоту, или попользоваться измызганной шлюхой. Каждое утро в канавах вылавливают два-три трупа. А чтобы спать спокойнее, одинокой женщине нужно пригласить к себе на ночлег пару-тройку подруг и спрятать под подушку нож, или молоток.

Серые, обветшавшие здания. Разбитая брусчатка. Груды мусора по обочинам дорог и под квелыми, больными деревьями. Изможденные безысходностью, опустошенные люди с серыми лицами. Город-призрак, словно нарисованный на старом холсте больным и умирающим художником. Как вдруг... это что еще за скачущий по улице солнечный зайчик?

— Тетя продавец! — вошедший в магазин возле пекарни, мальчик лет двенадцати, светловолосый и кареглазый, пробежался вдоль лотков, а затем протянул женщине за кассовым аппаратом зажатые в горсти деньги. — Можно мне разных пирогов и пирожных? Сложите, пожалуйста, в пакет! Я хочу сестренке отнести!

Сияющие детские глаза, искренняя добрая улыбка. Тетку проняло, уголки ее губ слегка дрогнули, а в голосе непроизвольно появились ласковые кошачьи нотки.

— Какие тебе? — спросила она, и испытала смущение от мысли, что ей придется продать этому ходячему очарованию товар откровенно плохого качества. Во-первых, чтобы сделать продукцию дешевле, оптимизаторы пихают в производство все самое дешевое, требуют экономить начинку для пирогов и хорошенько протравливать сладости химией, чтобы дольше не портились. Во-вторых, работающие за нищенскую зарплату, с постоянными скандалами, пекари не очень-то стараются, постоянно нарушая остатки технологий и выдавая в продажу откровенный брак. В третьих, если когда-то давно кто-то и готовил местные сладости, как написано на рекламном плакате, "с любовью", то сейчас атмосфера в коллективе жуткая, и пекарня выдает пироги исключительно с ненавистью. С ненавистью не к покупателям, нет, а ко всему этому поганому, уродливому миру. И как вот продать такую, насквозь протравленную дрянь, доверчивому ребенку, впервые за два или три десятка лет неожиданно пробудившего в тебе чуток человеческого тепла?

— Вот эти возьми. — посоветовала тетка. — И вот эти. Они утренние. Свежие и вкусные.

— Спасибо вам, тетя! — одарив продавщицу еще одной улыбкой, мальчик забрал пакет и сдачу, вежливо поклонился и потопал к выходу, а тетка провожала его взглядом, пока он не скрылся за дверью. Надо же, какой! Ухоженный, чистенький, нарядный и воспитанный. Откуда он взялся? Когда она в последний раз видела таких детей?

Искра человечности, мелькнувшая в серости мрачного мира, продержалась еще секунд пятнадцать, а потом была раздавлена всколыхнувшейся злобой, завистью и отчаянием. Ишь ты, принц какой выискался! Сытый, розовый, радостный маменькин сынок! В хороших, новеньких шмотках, деньги не считает, улыбается. Любящие мамочка и папочка, наверное, есть? А у нее — муж-алкаш, дети придурки, и серая, постылая работа, за которую дают нищенские подачки. Швыряют, как попрошайке, жалкие медяки, да еще с нервотрепкой каждый раз. Вот же гнусь какая! Кто-то ходит в белой рубашечке, глазками сияет, а она зачерствевшую просрочку вынуждена со склада воровать! Да чтоб ты, красавчик, вместе с твоей сестрой, подавились этими пирожками!

Тетка принялась шарить под прилавком в поисках припрятанного стакана и бутылки спиртного пойла, а юный лисенок продолжал идти по улице, привлекая к себе внимание, провоцируя в людях вспышки умиления и теплоты, но мало кто удерживал в себе эти чувства надолго. В слишком многих они быстро сменялись волнами негатива и мрачного отчаяния. В третьих же, тоже очень многих, вместо умиления и теплоты, разгоралось что-то по-настоящему страшное. Желание схватить и утащить, как добычу. Город, мрачный даже самым солнечным днем, смотрел на Корио сотнями алчных горящих глаз, тянул к лисенку свои черные руки-тени, жаждал сцапать это красивое, доброе и безобидное. Уволочь в темноту, надругаться, замучить и удавить, а потом растянуть на стене изуродованный труп, чтобы до конца своих дней с наслаждением вспоминать свою победу, упиваться проявленной силой и властью.

Корио видел клубящуюся и завивающуюся вокруг него тьму, но не боялся. Таковы были все имперские города. Измученные страхом перед постоянным ухудшением уровня жизни, вынужденные грызться между собой и скатываться все глубже в нищету, сотни раз ощутившие собственное бесправие и не видящие путей вырваться из этого ужаса, люди... устали. Страшно, смертельно устали. Разрозненные, разобщенные, они не могли поднять бунт, не могли себя защитить, и в их силах было сделать только одно. Лечь и умереть, вместе со своим государством. Смерть империи близка, буквально неизбежна, а в предчувствии всеобщей гибели легко опустить руки и возненавидеть того, у кого, хотя бы внешне, все не так безнадежно, как у тебя.

И все равно, Корио не мог не будоражить серые тени. Не мог не пробудить их к жизни, хоть на один, короткий миг. Когда придет время, очень скоро, это может сыграть важнейшую роль. А что до злобы? До маниакальных желаний изуродовать его? Лишь пару раз вне трущоб и бандитских районов он нарывался на настоящих выродков, что пытались на него напасть. Он много раз намеренно сворачивал в темные закоулки, якобы чтобы покормить кошечку возле помойки, или в поисках нужной ему дороги на соседнюю улицу. В этот момент, идущие за ним люди вдруг словно пробуждались от черного морока. В полнейшем смятении отворачивали и поспешно уходили прочь, чтобы до конца своих дней изумляться себе, и считать себя больными ублюдками. Или же в них словно что-то переключалось. Из чудовищ, жутких хищников, они резко превращались в... защитников. Подходили, гневно выговаривали за глупость, злобно выгоняли ребенка из темного переулка и требовали впредь быть осторожнее, не соваться туда, где могут напасть, ведь люди бывают разные.

Люди.

Имперские города полны людей. Раздавленных, изуродованных, тяжело больных, но все еще людей.

Корио добрался до своей главной цели — главного городского кинотеатра. Сегодня днем, в непопулярное у посетителей время, крутят шестисерийный мультфильм из жанра "повседневность". Штамповка, про девочку из города, которая приехала жить в деревню. Познакомилась с местными жителями, подружилась с молодежью, и... и ничего. Просто красивые виды, знакомство с персонажами, дружба и общение. Окошко в яркий и солнечный мир, в котором никто не хочет никого убить, ограбить или изнасиловать. Чья-то мечта о добрых людях, светлых зеленых полях и синем море.

А возле кинотеатра — никого. Похоже, что Корио сегодня будет единственным зрителем в зале. Почему?

Потому что никто здесь не верит в реальность светлых миров. С такой силой не верит, что всех болезненно коробит от одного упоминания о них.

Черный Лис, обещавший своей сестренке по возвращении на подземную базу сходить в кино вместе, сохранял в себе образы этого города, по улицам которого они с сестрой будут бегать в иллюзиях. Здания, люди, вкус пищи и запахи. Он сохранит в своей памяти все шесть серий мультфильма, яркий постер которого в журнале с мангой наполнил маленькую девочку восхищением и желанием увидеть этот фильм. Послезавтра, вечером, двое лисят, старший и младшая, пойдут в кино, но в иллюзии Черного Лиса не будет того, что делает этот город мрачным. Гор мусора, тумана безысходности и пыли высохших человеческих душ. Бьякко знает как выглядят имперские города, но Корио покажет ей этот город таким, каким он мог бы быть. Больного нищего покажет крепким, молодым и сильным, чтобы не травмировать лишний раз психику ребенка.

— Скажи, Безликий... — обратился к своему напарнику Черный Лис, стоя у большой, красочной афиши. — Своей демонической мудростью, посоветуй, что можно было бы сделать, чтобы этот город стал таким, каким мог бы быть? Не в иллюзиях, а реальности. Чтобы люди получили возможность быть такими, как вот в таких, наивных мечтах?

"В этих мечтах нет ничего наивного, мелкий лис". — ответил ему демон, пребывающий во вполне благодушном настроении. — "Островки мира и покоя периодически возникали то тут, то там в человеческой истории. В какие-то моменты, вам даже удавалось добиться гармонии. Не для всех, не везде, но она достигалась, и следы ее оставались в ваших душах".

— Так как же ее достичь?

"Очень просто. Жизнь чрезвычайно пластична. Она, от бактерий, до самых высокоразвитых организмов — как комок глины, из которого окружающая среда формирует все новые и новые образы. И только человек сам создает для себя окружающую среду. Хочешь добрый и светлый мир? Измени условия так, чтобы быть мразью и ублюдком стало невыгодно. Нужна всего лишь неизбежность справедливого наказания за преступления и ошибки. Никакой безнаказанности. Никакой надежды скрыться, обмануть, или прогнуть под себя закон. Это — фундамент, на который можно уложить первый кирпич, имя которому — воспитание молодежи. Пара поколений, и общество, кажущееся невозможным при взгляде вокруг сейчас, возникнет так же естественно, как само чудо жизни при пересечении всех необходимых факторов".

— Нужна сила, с которой нельзя договориться, которую нельзя подкупить, запугать, или смутить родством с влиятельными людьми?

"Да. Вам нужен я. И знаешь..." — монстр-тень в задумчивости погладил фантомной рукою подбородок. — "Если бы я не был к тебе привязан так жестко, если бы у нас с тобой была хоть одна свободная минутка, я, пожалуй, сразу начал бы строить свою собственную империю. С черными храмовниками, жрицами наслаждений, законом, порядком, и огромной любовью к каждому человеку"!

— Шутишь?

"Ха-ха! Конечно! Какая любовь, какие человеки?! Я же демон, и тебя терплю, только потому что без обмана маленьких наивных лисят, мои злобные планы по порабощению человечества никогда не будут такими же зверски злобскими! Черные храмовники, и жрицы наслаждений! Вот и все, что я создам в своей империи! Ни больше и не меньше, даже закона не надо! Так и будем процветать! Вечно"!

Корио улыбнулся, накрыл черную печать ладонью и погладил ее, с иронической улыбкой, и ничуть не ироничной теплотой.

"А я бы посмотрел", — мысленно сказал Лис. — "На измененный тобою мир и твою империю. Черные храмовники, и жрицы наслаждений? Даже если это все, что ты сумеешь создать, то... знаешь, хуже точно не будет".

* * *

Год 534

Ночь с 12 на 13 мая.

Отряд стражей опустошенных земель готовился к возвращению в деревню. Капитан взял на себя заботу все еще очень слабой демонице. Молодые самураи собрали вещи, трупы кошек свалили в кучу, сожгли, а пепел и кости завалили землей, небрежно сбросив в свежеразверстую яму. Держа на руках внучку, старик-горожанин старался не путаться у солдат под ногами, а йома-бандит, про которого все почти успели благополучно забыть, внезапно откуда-то вернулся, возник за спиной у слегка расслабившейся жрицы и, протянув руку, плюхнул ей за шиворот что-то холодное, скользкое, липкое, а когда испуганно взвизгнувшая женщина обернулась, показал ей большую, жирную лягушку, высмотренную демоническим зрением и изловленную в луже поблизости.

Воплей и визга было до небес! Обомлевшие самураи глаза вытаращили, глядя на то, как вопящая дама мечется, дерет на себе одежду и крючится, пытаясь вытряхнуть из-за шиворота подарок зловредной демоницы. Сок и слизь раздавленной лягушки текли жрице по спине, приводя несчастную в полнейшую истерику. Несколько парней бросились на помощь, остановили страдалицу и, после недолгой возни, вытащили из ее одежды... ком мокрой глинистой грязи.

— Да ты ж настоящую лягушку точно придавила и поломала бы, так вот дергаясь! — гордо заявила наслаждающаяся происходящим демоница. — А животная мне ничего плохого не делала. Поэтому я симулировала живую тварюшку совершенно не живой грязюкой! Похоже вышло, да?

И все присутствующие получили редкую возможность услышать, как прилюдно ругается крайне культурная и благовоспитанная жрица. Красочные выражения вроде "совсем сума сошла", "глупейшие дурные шутки", "возмутительно" и "просто невозможно вынести", словно теплыми ладонями обласкали эго коварной злодейки. Создали ей еще более солнечное и игривое настроение.

— Ладно, ладно, давай я просто совру, что мы за все квиты? — Лярва снова непринужденно использовала незнакомое в новом времени слово, ничуть не беспокоясь, понимают ли окружающие его значение. — Ну и злюка ты, Маюми-чан! Фу такой быть! Будешь развивать со мной конфликт, я тебе в унитаз дохлую крысу подложу! Пойдешь ночью по всякой-разной нужде, поднимешь крышку, а там вот такая волосатая тушка! С вот таким лысым хвостом! Та-а-акое будет представление! — злыдня всплеснула руками и хлопнула в ладоши от предвкушения. — Толпа самураев храмовой стражи часа два будет снимать тебя с макушки самой высокой вашей сакуры!

Злорадно смеясь, коварная безобразница помахала своему йома ручкой, мысленно отдавая приказ отнести лягушку, живую и настоящую, обратно к луже.

— Сумасшествие какое-то! — возмутилась жрица. — Вы... вы, акума-сан... прошу прекратить эти издевательства! Чем я заслужила?!

— Ой, да что, пошутить разок нельзя? Тебе, Маюми, надо научиться расслабляться. Такая красивая, такая вся замечательная, а сама себя загнобила до сходства с каменным истуканом. Лечить не можешь, выработка положительных энергий процентов на двадцать от нормального. Думаешь, почему тебя Тору-сенсей никак не полюбит? Да потому что ты ведешь себя не как женщина, а как дубовое полено! Надела бы шелковую пижамку с кружевом, взяла бы бутылку хорошего вина, и чудесным весенним вечером пошла бы с ним поговорить о любви и одиночестве!

— Акума-сан!

— Придумала сама себе, что он в другую влюбился, и взяла как оправдание, чтобы ничего не делать! Ты от него отстранилась, отвергла, сбежала, а виноваты мы, демоны?! Нет, Маюми, просто ты — мнительная и трусливая дура!

— Да ты... — жрица замахнулась, угрожая отвесить пощечину, но Лярва вскинула руку, демонстрируя, что легко блокирует ее ладонь.

— Я буду над тобой издеваться, Маюми-чан. Во-первых, потому что ты должна понять, что в нашей с тобой иерархии я — самая крутая и главная. Во-вторых, это прикольно. А в-третьих, ты бесишься, и это тебя, деревяшку, неплохо оживляет. Так что жди! Я тебя еще и за жопу схвачу, и трусы у тебя сопру, и обсмею перед всеми раз двадцать!

— Вы... вы... вы невыносимы, акума-сан!

— Да, я такая! — сияющая счастьем, Лярва кивнула, а потом повернулась к капитану самураев. — Мадзумару-сан, если мы здесь не собираемся отстраивать новую деревню, то я готова отправиться в вашу!