— А вот это у них, кажись, как раз и есть та самая маниока, — Серёга кивнул нам в сторону сидящих под навесом баб, которые растирали в труху на шероховатых досках высушенные белые ломти здоровенных клубней, — И это значит, что скорее всего мы таки не ошиблись, и кукурузы они ещё не знают.
— С чего ты взял? — полюбопытствовал спецназер, — Может, мы её у них просто ещё не увидели, только и всего.
— Маниока. Бабы же её растирают в муку не просто так — работа не такая уж и лёгкая, и что им, делать больше нехрен? Значит, не из чего больше лепёшки печь, кроме как вот из этой горькой маниоки.
— А не может у них быть так, как в реале у кубинских араваков на тот момент, как их застал Колумб? — поинтересовался я, — Кукурузу знали и выращивали, но не знали, что тоже высушить и смолоть в муку можно, и лепёшки будут вкуснее, чем из маниоки.
— Не думаю. Араваки ту кукурузу могли только у майя случайно затрофеить, а научиться у них молоть её и лепёшки печь было некому — сам же понимаешь, чего те майя с чужаками делали.
— Ага, у них боги голодные, кормить надо, а тут — чужаки попались бесхозные, — подхватил мысль Володя, — Смотрели же "Апокалипсис"? За пленниками хрен знает куда пёрлись, чтоб богам их скормить, так что если кто не свой попался — марш на жертвенник сразу и без разговоров.
— То-то и оно. Кто из тех кубинских араваков имел возможность увидеть, как та кукуруза мелется и как из неё тортильи пекутся, тот уже домой на Кубу не возвращался и рассказать своим не мог. А тут — Амазония, хоть они и жрут друг друга иногда, но не всё же время, а массовые человеческие жертвоприношения у дикарей не в ходу, так что у них и шансов перенять друг у друга полезные навыки гораздо больше. И раз мы кукурузу тут у них не наблюдаем, а наблюдаем только вот этот бурный и продолжительный мазохизм с маниокой, значит — не добралась ещё до них, скорее всего, та кукуруза.
Собственно, для нас это хороший признак — ну, если уж по большому счёту про это рассуждать. По мелочи и вот прямо сей секунд это, конечно, неудобство, потому как именно этой маниокой нас и будут сейчас угощать, а она горчит и сильно на любителя. Но это мы как-нибудь уж переживём. Главное — когда у нас появятся силёнки колонию здесь устроить, так как раз кукурузой наши колонисты тутошних дикарей и снабдят, а уж вкус кукурузных лепёшек в сравнении с маниоковыми те и сами заценят и выводы сделают для себя соответствующие. Типа, хоть и есть от белых некоторые неудобства — тесновато тут с ними, например, стало, по сравнению со старыми добрыми временами, ну так и ништяков зато с ними сколько появилось, которых ни у кого больше не достать! Тем более, что мы их к этим правильным мыслям уже и сегодня приучать начнём...
Чем мне нравятся кубинские сибонеи и им подобные охотники-собиратели, так это простотой своих обычаев. Редко какая деревушка у них сотню человек насчитывает, да и то, исключительно на побережье, где к обычной лесной охоте добавляется и морской промысел, без которого столько народу в одном месте банально не прокормить. Чаще же людей в них гораздо меньше — от трёх до шести десятков, часть которых на месте почти всегда по тем или иным причинам отсутствует, да и присутствующие тоже хоть чем-то, а заняты, так что пышные китайские церемонии устраивать у них и некому, и не перед кем. Совсем иное дело в многочисленных земледельческих общинах таких же красножопых дикарей. Неолит есть неолит — один хрен каменный век, и в плане повседневного быта не так уж и далеко они ушли от охотников-собирателей. Но млять, до чего же они обожают собираться всем скопом на митинги, пляски или шествия! Поважнее дел нет, что ли?
Эти — как раз наглядная иллюстрация к указанному правилу. Буквально только что все были заняты тем или иным делом, а если кто и хрены валял, так ведь по обычаю же, иначе кто б ему позволил? Нет, ну поглядывали те же лучники у укреплений и те же бабы из-под навесов, выглядывали на вопли наших провожатых из входных проёмов всех жилых шалашей, но не толпясь и чаще всего не отрываясь от своих занятий. Но стоило только в одном из входов показаться их главному чуду в перьях — млять, что тут началось! Заняты, не заняты — все бросили всё. Он, значится, только из шалаша выходит, и тут же несколько дюжих мужиков, на которых вполне пахать можно, принимаются шаманскими погремушками трясти. Он всего несколько шагов наружу, а бабы бросают свои занятия, хватают пальмовые листья и сигают подметать перед ним площадку — ага, склонившись в гордой позе рака и глотая поднятую собственным усердием пыль. Мужики же, как только появилось место позади вождя, так гуськом за ним и тоже пригнувшись — ага, глотая ту же самую поднятую бабами пыль. Причём, её столько, что достаётся и главнюку ихнему, и какой ему кайф от именно такого способа оказания ему почестей — его самого спрошайте, если язык ихний знаете. Кстати, помимо перьев одёжки никакой ни на них, ни на нём, даже набедренные повязки отсутствуют как явление, отчего на наш неискушённый в их обычаях взгляд шествие выглядит, мягко говоря, весьма двусмысленно.
Хвала богам, их дипломатический этикет всё-же предусматривал и некоторую дистанцию, на которой главное чудо в перьях и остановилось, так что нужда в подметании его пути отпала, и нам той пыли досталось гораздо меньше, чем мы начали уже опасаться. Дальнейшее было предсказуемо. Главнюк выкрикнул какое-то одно слово, явно не нам, а своим, те подхватили и заскандировали — ага, его же. Видимо, в как раз этом "единстве" и заключался основной смысл озвучки. Потом, дождавшись, пока сей верноподданнический галдёж трудящихся красножопых масс стихнет, он толкнул пламенную судя по интонации речь уже нам, о содержательном смысле которой мы, естественно, могли догадываться лишь в самом грубом приближении. Впрочем, какая разница? Дипломатический протокол — он же и в Африке дипломатический протокол. Я не остался в долгу и тоже толкнул ему в ответ речугу таким же напыщенно-торжественным тоном — о мире во всём мире, о судьбе мировой цивилизации, о бремени белого человека и о принципиальном непересечении параллельных прямых в бесконечности пространственно-временного континиума нашей Вселенной. Эту часть я озвучивал, само собой, на русском. Затем, уже на турдетанском, но всё тем же тоном, я уведомил его, что в своём перьевом прикиде он здорово смахивает на попугая ару, из чего вывел попугаистый же уровень и его мозгов, а следовательно, и мозгов тех, кто выдвинул его такого в вожди и продолжает терпеть над собой эдакое чудо не только в перьях, но и с птичьими мозгами. Я ещё планировал рассказать ему о благах передовой античной культуры, включающих птичий и свинский грипп, триппер, оспу с корью и свинкой, загон в резервации и хронический алкоголизм подобных ему и всем его соплеменникам красножопых чуд в перьях, но по сопению за спиной едва сдерживавших смех наших понял, что пора закругляться. Поэтому я торжественно ткнул пальцем в того, спасённого нами, и объявил, что нам чужого не надо, у нас и своих таких девать некуда, после чего перешёл к основной протокольной процедуре. По моему знаку мне подали свёрток, из которого я извлёк и протянул главнюку маленькое бронзовое зеркальце. Его тут же подхватили бабы, а вслед за ними кинулись и мужики, мигом образовав кучу-малу.
Нет, ну схватили-то ништяк, ясный хрен, для почтительной передачи вождю, и пусть будет стыдно всякому, кто подумал иное, гы-гы! Но как же при этом не поглядеть и не пощупать блестящую диковинку! Поэтому путешествие зеркальца из моих рук в руки вождя пролегло не через одну пару посреднических рук, а через добрый десяток, а кое-кто и на зуб попробовал. Впрочем, какая-то из баб, кажется, даже успела сообразить, для чего сия блестяшка предназначена, что заметил и главнюк, но заметить-то мало, надо же ещё и понять. А вот с этим оказалось труднее, судя по тому, как он с умным и всё понимающим видом пялился в тыльную сторону зеркальца. Впрочем, с точно таким же видом он слушал и мою ответную речь, даже кивая в такт — типичный профессиональный начальник всюду одинаков. Так или иначе, блеск предмета он заценил, его редкость в их стране — тем более, и для начала этого вполне достаточно, а назавтра он разберётся в его предназначении или через месяц — то уже его личное дело. Он же не учит меня правильному глотанию пыли, поднятой перед ним его соплеменницами, верно?
Заключительным номером дипломатического протокола стало вручение ему — ага, опять через тех же посредников — трёх ниток стеклянных бус, которые он в конечном итоге все три на себя и напялил — видимо, оттого, что они были разного цвета, и каждое из ожерелий оказывалось таким образом уникальным. А разве ж можно выпустить из своих загребущих начальственных рук уникальную вещь? На этом мы с халявой и закруглились, потому как нехрен их баловать. Презентация презентацией, но она ж не самоцель, а типа рекламной акции для будущего бизнеса, и не к халяве их надо приучать, а к бартеру типа "дашь на дашь". Главнюк их, кажется, тоже въехал, что презентация окончена, поскольку снова разродился торжественной речугой на своей дикарской тарабарщине и сделал нам приглашающий жест, а толпе — вернуться к прерванным занятиям.
— Они нас не вот этим ли, часом, угощать собрались? — спецназер подозрительно кивнул в сторону баб, скучковавшихся вокруг большого горшка и занятых откусыванием кусочков от ломтей вываренной маниоки, их тщательным разжёвыванием и сплёвыванием этой жвачки в горшок.
— Именно, — подтвердил его опасения геолог, — Слабоалкогольный напиток такой у них, сбраживание идёт за счёт ферментов слюны. Те, кто пробовал, говорят, что он не так уж и плох, если отвлечься и не думать о способе его приготовления...
— Короче, не сметь думать о белом медведе, — хмыкнул я.
— Взгляните на это дело с другой стороны, — предложил Серёга, — Сбраживание они производят, как видите, в нормальном глиняном горшке, и сам этот горшок у них, как видите, не единственный. А раз у них есть нормальная керамическая посуда, то и жратву они в ней варят нормальным способом на огне, и нам не придётся дожидаться, пока они вскипятят воду раскалёнными камешками. Всё-таки керамика — это великое дело. Кстати, Юля говорила про эту земледельческую культуру на Маражо — у них тут кроме горшков будет ещё и скульптурная посуда делаться — ну, в более поздние времена, если судить по датировке находок. Надо бы глянуть, и если такая уже есть, так сменять уж пару-тройку образцов хотя бы, иначе она меня не так, как эти, а прямо живьём сожрёт.
— Ну, если она у них не священная какая-нибудь, то вполне можно и сменять, — прикинул я, — Мелочёвки для обмена мы прихватили с запасом.
— Человечиной-то они нас, надеюсь, не вздумают кормить? — озвучил таки наше общее беспокойство Володя, — Я, конечно, всё понимаю и все местные обычаи уважаю, но не до такой же, млять, степени!
— Гарантировать стопроцентно, сам понимаешь, нельзя ничего, — ответил геолог, — Но в данном случае маловероятно. Судя по тем черепам, совсем свежего нет, а поедают они убитого сразу всем селением, так что на одно только такое пиршество его и хватает. Пленников на привязи мы с вами не наблюдаем, а своих они не едят, так что и специально для пирушки с нами им забить на мясо, вроде бы, некого.
— Ты уверен? — спросил я, поскольку тоже размышлял на предмет, как бы нам в случае чего отмазаться от угощения человечиной, не обидев при этом хозяев, — Забить, тут же разделать и тут же поджарить — дело разве долгое? Да даже пускай и сварить — сам же говоришь про эти ихние горшки, в которых это быстро.
— Ну, я ж сказал, что без гарантии, но исторические тупи своих не ели. Я как-то смотрел старый бразильский фильм про них — без русского перевода, правда, но общий смысл с пятого на десятое был понятен и так. Там было про пленного француза, которого они в конце концов убили и сожрали. Дело это чисто внутреннее для селения, и никакие соседи и прочие чужаки на него не приглашались. Тут у них всё немного попримитивнее, чем было у тех тупи в том фильме, но во многом похоже, а этот каннибальский обычай был завязан на религию, так что не должен был очень уж ощутимо измениться. Поэтому — очень маловероятно. Скорее всего, самое неприятное, чем нас реально могут угостить — это какие-нибудь личинки, но священной едой они ни у кого не считаются, так что мы и отказом от них никого не обидим. Ну и вот это пиво ихнее из этой маниоковой жвачки, но тут уж придётся хотя бы пригубить из вежливости...
Ни человечиной, ни даже личинками насекомых нас, хвала богам, потчевать не стали. Кукурузы, впрочем, у них тоже, как мы и ожидали, не оказалось ни в каком виде. Маниоковые лепёшки, конечно, горчили, слегка горчил и и маниоковый напиток, хотя в большей степени его вкус был кисловат и в принципе приемлем. Алкоголя в нём — ну, на вкус побольше, чем в кефире или квасе, но поменьше, чем в вине или пиве — много надо выпить, чтобы капитально развезло, а это в наши планы, естественно, не входило. Ну, ещё и несколько брезгливо было помногу его в себя вливать, поскольку видели ведь уже, как он делается. Предложенное нам мясо было светлым и на вкус напоминало курятину, явно при жизни летало или ползало, а уточнять мы не стали — не человечина и не насекомые, и на том спасибо. Была, естественно, и рыба — довольно таки костлявая, как это и водится обычно за речной и озёрной, так что есть её приходилось осторожно, то и дело извлекая мелкие косточки, но учитывая речные устья, впадающие в Пресное море — где ж им тут нормальной-то морской рыбы наловить? Чем богаты, как говорится. А вот каша, которой нас потчевали в качестве гарнира — удивила. В полумраке туземного шалаша не особо-то и разглядишь, из чего она, но на вкус — вот мля буду, в натуре, век свободы не видать — рис больше всего напомнила! Серёга — и тот в осадок вывалился, потому как рису где расти и возделываться в эти времена положено? Правильно, в Юго-Восточной Азии, то бишь от Китая и южнее, так где тот Китай и где южноамериканская Амазония? Нет, ну есть ещё и североамериканский дикий рис, индейский так называемый, который чингачгуки прямо с челноков своих берестяных в реале собирали, но во-первых, то ж в Северной Америке, а мы — в Южной, а во-вторых, то ж не настоящий рис, а просто похожий на него отдалённо родственный ему злак, да и похожий-то далеко не во всём. Зерно у него, например, очень длинное и тёмное, от коричневого до вообще чёрного — ну, если об очищенном от шелухи говорить, конечно, то бишь о крупе. Наш геолог его в прежней жизни пробовал, в продаже он имелся, просто дорогой, так с его слов у того чёрного риса и вкус своеобразный, вроде орехового, с нормальным обычным рисом хрен спутаешь, а тут — вполне рисовый вкус. В общем, удивили гойкомитичи, без балды.
Порадовал нас и фруктовый десерт, состоявший из ананасов покрупнее и слаще тех маракайбских, что мы раздобыли в прошлый раз, и ещё из чёрных ягод величиной с виноградные, но с одной косточкой, не гроздями, а россыпью и по вкусу напоминавших, скорее, ежевику. Серега — без полной уверенности, поскольку не был в этом деле знатоком — предположил, что это могут быть ягоды пальмы асаи. Спецназер же прикололся с этих чуд в перьях, имеющих из чего сбродить нормальное ягодное вино, но почему-то вместо него давящихся этой горько-кислой маниоковой жвачкой своих баб. И вот нахрена? Ради своей особой племенной самобытности, что ли? Или сами переселились сюда не так давно и не успели ещё нащупать опытным путём всех достоинств местных ништяков? Так или иначе, нам следовало взять на заметку ещё один полезный фрукт...
