— Современные — с большой негроидной примесью, но исходно они — отдельная раса. Возможно даже, что и не одна — вроде бы, это два разных народа, и происхождение у них тоже разное. Кажется, и в Египет времён Нового царства их привозили, уже мелких, и в Рим имперских времён на Игры...

— Ага, читал у Манникса, — оживился я, — Ещё и скачки верхом на страусах там с ними устраивали. Тогда, получается, должны быть уже измельчавшими.

— Так я не уверен, те ли тутошние, которых туда привозили, — пояснил геолог, — Те, естественно, давно уже мелкие, но если здешние — не те, а другие, то тогда могли ещё не измельчать. Могут оказаться и примерно того же роста, как и те бушмены на юге.

— А с хрена ли этим быть другими? Такой же ландшафт, такой же образ жизни.

— Соседи другие. Судя по Сенегалу, негры уже начали осваивать дождевые леса с севера, и скорее всего, то же самое творится по всему их северному краю..А значит, они уже оттеснили тамошних предков пигмеев из редколесий в голодные неудобья.

— А тут разве не такой же лес?

— Ну, первичный лес, с одной стороны не так хорош для собирателей, поскольку в нём меньше плодовых деревьев, а от древесины ценных пород вроде эбена или красного мало толку, если у тебя каменный топор. Но с другой — первичный лес светлее и на такой густой, так что в нём и дичи больше, и охотиться удобнее. Но на севере уже негры теснят, а здесь местным ещё вольготно.

— Думаешь, из-за этого?

— Ну, я ж сказал, что не уверен. Может, и эти уже измельчали, а может, пока ещё сохраняют нормальный для своей расы рост, если жратвы хватает. Пока мы их не увидим живьём — точно знать не будем, а будем только гадать.

Деревья, судя по высоким и толстым стволам — прекрасная деловая древесина, среди которой мы заметили и пресловутые красное с эбеновым, прекрасно известные нам уже по Сенегалу, и африканский тик, куда менее знаменитый, но для целей ширпотреба куда более полезный, ну и, конечно, дикую масличную пальму, как раз экваториальный климат и предпочитающую. Было немало и других древесных пород, нам неизвестных, и нам оставалось лишь сожалеть об отсутствии времени на полноценный сбор образцов для Наташки, которая наверняка обнаружила бы среди них что-то знакомое и представляющее немалый интерес. Увы, с нормальным изучением здешних ништяков придётся обождать...

Дичь — ну, о древесной, представленной пернатыми и мартышкоподобными, я уже упомянул. От наземной же нам пока-что попадались только следы, зато самые разные — и мелких копытных, не превышающих размерами и ягнёнка, наподобие миниатюрных лесных, что встречались нам на Капщине, и покрупнее, тянущих на антилопу нормального размера, и ещё крупнее, которые нас озадачили — вроде бы, лесного подвида гну, такого, чтобы именно в глубине джунглей обитал, в природе не существует. Или мог в античные времена существовать? Но и о вымершем никаких упоминаний как-то не припомнил ни я, ни Серёга. Млять, сплошные загадки! Смутил и след, похожий на буйволовый, но мельче, а главное — одиночный, что однозначно исключало телёнка-подростка, поскольку буйвол — живность стадная, так что сами по себе могут пастись лишь взрослые самцы, изгнанные из стада матёрым вожаком. Впрочем, наш геолог вспомнил о "карликовом быке", то бишь о мелком лесном подвиде африканского буйвола. Зато след слона не отличался размером от североафриканских, намекая на аналогичную величину и тутошних лесных хоботных. В общем, есть живность в этих лесах, просто не любит она мозолить глаза кому попало.

— Кстати, господа, а на нас тут никто не вздумает поохотиться? — спросил вдруг Володя самым невинным тоном.

— Местные дикари, конечно, могут быть и людоедами, но охотники-собиратели всегда малочисленны, и мы для них — слишком трудная и опасная добыча, — ответил я ему, — Им же мяса пожрать нужно, а не заслужить звание героя племени посмертно.

— Вообще-то я имею в виду не дикарей, а нормальных четвероногих хищников.

— Леопёрд разве только. Но на группу вооружённых людей он нападать не дурак — по той же причине, что и дикари. А львы в глубине джунглей не водятся.

— А гиена здоровенная, которую у Ефремова евонный грека с негрой и этруском копьями завалили на хрен?

— Гишу из "На краю Ойкумены"? — вспомнил геолог.

— Ага, он самый. Он ещё, вроде, на каких-то древнегребипетских рисунках был нарисован — ну, опять же, у Ефремова.

— Ну, это Ефремова и спрашивать надо, что за рисунок такой, о котором никто из историков почему-то не в курсе. А так — ну, водилась в Северной Африке гигантская гиена величиной с хорошего льва, но до хомо сапиенса она хрен дожила, да и размер у ней ну никак не ефремовский. Не слоноядный, скажем так. Большой львиный прайд может в принципе напасть на слона-подростка, но то прайд, а не одиночный лев, так что и гиене львиного размера в одиночку на слоновой охоте ловить было бы нечего, а Ефремов её как раз одиночной изобразил.

— Так не её же. Сам же говоришь, что размер не тот. Там такая зверюга описана, что куда до ней льву или даже медведю гризли! Ну какой в звизду лев на троих мужиков с серьёзными копьями в лоб попрёт?

— Скорее всего, Ефремов там изобразил или гиенодона, или ещё какого-нибудь из креодонтов, — вмешался я, — Кажется, в "Детской энциклопедии" мелким ещё читал, что некоторые из них были охренительных размеров.

— Да, похоже на то, — согласился Серёга, — Всё-таки мужик был палеонтологом. И кстати, как раз его экспедиция раскопала окаменелости гиенодонов в пустыне Гоби. Из них самый крупный — забыл его видовое название — обитал и в Северной Африке и дожил почти до середины миоцена.

— Разве? Я думал, креодонты только в палеогене были.

— Нет, самые поздние из гиенодонов дожили до середины миоцена, но только в Индии. А этот североафриканский был где-то до четырёх метров в длину, а рост в холке с человека. Настоящие слоны его уже не застали, но на мастодонтов он поохотиться успел, как и на ранних носорогов. Находки фрагментарные, но во времена Ефремова креодонтов так и реконструировали, очень похожими на гиен, так что мэтр вполне мог иметь в виду и его. Ну, продлил ему разве только жизнь в качестве редкого реликтового вида в аккурат до античных времён, чтобы его героям было с кем погеройствовать.

— Выдумка Ефремова, значит, — разочарованно констатировал спецназер.

— Ты этим сильно опечален? — подгребнул я его.

— Да ну их на хрен, такие приключения! Мне и без них как-то не скучно, — и мы рассмеялись все втроём.

Но кто ищет, тот всегда найдёт, и в конце концов попалась нам наземная фауна и поприличнее змей. Не креодонт гигантский, конечно, даже не плейстоценовая львиного размера гиена, но обыкновенный для этих мест леопёрд таки обозначился. В смысле, дал понять, что он тут не просто так прогуливается, а вообще-то царь горы, то бишь вершина местечковой пищевой пирамиды. Наверное, если бы мы засуетились, дело дошло бы и до вполне традиционного выражения нам своего неудовольствия в виде громогласного рыка и демонстрации клыков, которые у леопёрда для его размеров весьма внушительные. Но наше деловитое развёртывание в цепь и щелчки взводимых курков порушили ему весь его традиционный сценарий. Звери инстинктивно ощущают настрой оппонента, а тут вполне прозрачный намёк — типа, шёл бы ты и дальше своей дорогой, покуда мы не рассердились. Для порядка он, конечно, поворчал, после чего с сознанием выполненного долга скрылся в зарослях. Ну и, поскольку именно этот большой кошак был не чёрным, а нормальным пятнистым, факт перебегания нам дороги был не в счёт, и мы продолжили путь по той же тропе. И не зря. На небольшой полянке перед зарослью бамбука мы увидели окапи. Это, если кто не в курсах, лесной сородич жирафа — небольшой, с не столь длинной шеей, не пятнистый, а однотонно коричневый, но с чёрно-белой зебровой расцветкой конечностей. Сейчас, наверное, ещё не столь редкий, как в нашем современном мире, но валить его у нас и мысли как-то не возникло. Поглядели, да и шуганули с дороги — геолог посоветовал заготовить саженцы местного бамбука, наверняка более пригодного для дождевых лесов. Зато дальше, наткнувшись на небольшого и буроватого лесного буйвола, смехотворную пародию на чёрного капского, мы с ним уже не церемонились, а уложили залпом.

Ну, мелькнула ещё в ветвях деревьев парочка мандрилов, этих лесных пародий на настоящих саванновых павианов, во многом аналогичных им по повадкам, но на них мы уже пожлобились тратить боеприпасы. На Капщине расклад был другой, поскольку там мы колонию основывали с собственным сельским хозяйством, и тамошних павианов нужно было раз и навсегда отвадить от территории наших будущих сельскохозяйственных угодий. Здесь же никакой серьёзной колонии с плантациями мы в оборзимом будущем не планируем, даже фактория постоянная ещё не на ближайшую пару-тройку лет, а посему и тутошние "тоже типа павианы" нам пока-что ничем не мешают. Ну и какой тогда смысл? Пока мы тут разведку проводим, в эстуарии наши собирались на местного африканского ламантина поохотиться, мало чем отличающегося от привычного нам уже американского. Любит пресные и слабосолёные воды, отчего и не заплывает далеко в море, а в остальном ламантин — он и в Африке ламантин. И вместе с ним нам вот этого буйвола-недомерка на всю экспедицию за глаза хватит. Ну и ещё кое-какие соображения имеются по аналогии с Капщиной — ага, дипломатического характера, потому как что-то подсказывает мне, что контакт, ради которого и затеяна наша высадка, уже не за горами...

— Макс, тебе не кажется, что за нами наблюдают? — спросил Володя.

— У тебя тоже такое ощущение или ты что-то конкретное заметил?

— Да птиц вон с тех кустов вспорхнул, ну и мартышка на дереве притихла.

Сработало, как и на Капщине. Стоило спецназеру указать пальцем на то место, которое показалось ему подозрительным, как там шевельнулись ветки, выдавая со всеми потрохами заныкавшегося туземного шпиена. Дальше, правда, пошло несколько иначе. То ли перебздел шпиен, то ли не был уполномочен на контакт выходить, но ретировался он, так на глаза и не показавшись. Наши бойцы уже и освежевать тушу недобуйвола успели, и разделку её заканчивали, когда показались наконец полномочные представители здешнего коренного населения.

Ну, что о нём можно сказать? Если всё на свете упрощать до предела, как это и любят маленькие простые человечки, дабы не напрягать чересчур свои простые как три копейки мозги, и считать черномазыми всех в Африке, кто не белый, то тогда — да, и этих тоже можно причислить к негроидам. А почему нет? Смуглые, кучерявые, широконосые. Но если у кого мозги посложнее трёх копеек устроены и нюансы учитывать в состоянии, то тогда и картина вырисовывается посложнее. Со временем потомки тутошних дикарей, безусловно, почернеют — куда ж они на хрен денутся, когда до них доберутся кормящиеся земледелием и размножающиеся как кролики настоящие черномазые? Пока же их масть — такая же, как и у бушиенов на юге континента. С ними же сближает этих и пристрастие к луку со стрелами вместо дротиков, выдающее их заточенность под охоту на мелкую дичь в основном, а не на мегафауну. Примерно тот же у них и рост — помельче наших, но и ни разу не пигмеи. То ли не успели ещё измельчать, то ли измельчавшие живут где-то дальше в глубине джунглей, а потомкам этих предстоит в будущем смешаться с пришлыми банту, дав начало нормальным неграм Конго. Как и у бушменов, у этих заметно по сравнению с неграми растут усы и бороды, хоть и не дотягивают до европейских. Зато узкоглазость и скуластость, делающие бушменов похожими на монголоидов, у этих не просматриваются, жопастость бушмено-готтентотская как-то тоже, да и волосы на башке густые и растут не пучками, а сплошным покровом. Но стригутся тоже коротко, как и бушменоиды саванны — видимо, имеют на то схожие причины. Когда заговорили — оказалось, что и язык у них схожего с бушменским типа, то бишь с этими их щёлкающими звуками, которых белому человеку не воспроизвести. Но нам-то какая от этого разница, если один хрен "моя твоя не понимай"? По всем признакам выходит, что первичная раса у них с бушменами одна, и в этом смысле они тоже бушменоиды, но не типичные, если за таковых именно бушменов с готтентотами считать, а поуниверсальнее, с менее ярко выраженными отличиями от всех остальных человеческих рас. Ну, для нас это, опять же, не столь важно.

Гораздо важнее другое. Судя по костяным или из твёрдого дерева, но уж точно не металлическим наконечникам их стрел, парочке каменных топориков и отсутствию как явления чего бы то ни было, хотя бы отдалённо напоминающего мачете, тутошние тоже продолжают жить в каменном веке. И именно поэтому примечательно копьё их старшего — с железным наконечником чрезвычайно грубой ковки, не иначе, как ковали каменным молотком на каменной же наковальне, но втульчатый и формой похожий на те, которыми вооружаются финики. Похожие мы видели в своё время и у черномазых Керны, явно тем финикам подражавших, а уж какими путями и через сколько рук попал сюда именно этот конкретный экземпляр, можно только гадать. Ясно одно — своего железа у них нет, но об его существовании в природе они знают и ценить его должны весьма высоко. Ну а раз так, нам есть чего предложить им, если у них найдётся чем заинтересовать нас...

Баловать их сходу никто, конечно, не собирался. Полезную железяку надо ещё заслужить. А пока мы им вручили ради знакомства и в знак мирных намерений красную ленточку в количестве одна штука, дабы сразу же начинали думать и в конструктивном направлении — как и чем заработать ещё. Грохот винтовочных выстрелов они, ясный хрен, слыхали, и об его источнике их шпиен им, само собой, доложил, да и буйвол этот мелкий, разделку которого наши как раз закончили, наглядно демонстрирует, что с нами не шибко хороша тривиальная идея "напасть и отобрать ништяки". Позже, когда они изучат наших получше и убедятся, что такие же люди, как и они сами, а не какие-то сверхъестественные выходцы из какого-то потустороннего мира, могут и на эту тему размечтаться, и это надо, конечно, учитывать на будущее. Пока же они банально бздят, хоть и не показывают вида. Во всяком случае, их жесты и возгласы даже на попытку претензий по поводу заваленного недобуйвола не смахивают, а скорее, на стремление выяснить вопросы поглобальнее — кто мы такие, откуда взялись, и чего нам здесь, собственно, нужно. Как они это выяснить себе представляют, когда "моя твоя не понимай", хрен их знает, хотя допускаю, что и они сами это прекрасно понимают, а попытка — чисто ритуальная, потому как положено. Кончилось же тем, что показали мы им образцы стандартного дикарского набора, и они намёк поняли — с собой-то у них, конечно, едва ли что-то интересное для нас найдётся, а вот в селении или стойбище, возможно, что-то и обнаружится. Сделали они нам приглашающий жест и пошли по тропе впереди, и никаких опасений, как бы мы сами на селение не напали — ну, хотя бы для захвата рабов, например. Похоже, что не практикуется подобного в этой части Африки, и работорговцы-финики сюда так и не добрались, раз уж и мыслей таких у них не возникает. Ну, оно и логично — какие в звизду рабы из охотников-собирателей, когда есть знакомые с земледелием, а значит, и с полевыми работами, черномазые Сенегала, и там же рядом и весь остальной набор африканских ништяков? И золото там, и слоновая кость, и дерево ценных пород, и прочая экзотика. Вот и не плавают финики дальше Сенегала — а нахрена козе баян, спрашивается? Для нас это к лучшему — проще контакт налаживать.