Небо и земля

Айями долго думала, стоит ли преподнести подарок господину подполковнику, ведь Свежелетие — амидарейский праздник, а даганны его не оценили, как не оценили и многие другие обычаи завоеванной страны. Да и что можно подарить высокому военачальнику?

В конце концов, она решила вручить скромный презент — бумажный фонарик. Дипломатический подарок без намеков.

Фонарики — еще один символ Свежелетия. В мирное время их изготавливали из любых подручных материалов, например, клеили из бумаги или плели из проволоки. Умельцы вырезали из дерева сувенирные безделушки. В магазинах продавали фабричные стеклянные и пластмассовые фонарики.

Айями сняла с полки типографский альбом с иллюстрациями и инструкциями по сворачиванию фонариков — от простеньких до сложных бутонообразных. И расположилась за столом, заняв свободное пространство бумагой, предусмотрительно прихваченной с работы.

Пальцы, огрубевшие от хозяйственных забот по дому, растеряли гибкость и стали непослушными. Оттого и портился лист за листом, заставляя Айями комкать в раздражении загубленные заготовки. К процессу подключились Эммалиэ и Люнечка. Мастерили втроем, усеяв пол обрезками и мятыми бумажками. Творили: кто — высунув язык от усердия, кто — бормоча невнятно ругательства, а кто — молча и с завидным терпением.

— Это наш обычай, — сказала Айями, протягивая на следующий день фонарик. Мол, от нашей страны — вашей стране.

Веч осторожно снял бумажный сувенир с ладони. На лице не отразилось ни одной эмоции. Разглядывал, изучал.

— Чудно, — ответил и поставил на стол.

Айями кольнуло разочарование. Итог вечерних стараний остался неоцененным. Это вам не кулаками махать, попробовали бы создать что-нибудь похожее, — вздернула она подбородок.

Наверное, из-за затаенной обиды, а может, из-за пренебрежения, с коим даганны посматривали на предновогоднюю суету горожан, из Айями лезла строптивость. Ну и пусть от поверженной страны остались руины, а предпраздничные потуги жителей смешны и жалки. Зато национальная гордость никуда не делась.

Правда, в свете запланированного важного разговора с Вечем надлежало склонить смиренно голову и, улучив удобный момент, изложить просьбу. И чтобы господин подполковник пошел навстречу, следовало всячески поддерживать его хорошее настроение.

Ох, тошно от такой вынужденности. И вдвойне тошно из-за предсказания Оламки, не желавшего выветриваться из головы. Уберегите, святые, от того, чтобы оно оказалось пророческим.

Накануне Свежелетия случилось важное событие. Столь неожиданное, что Айями не сразу осознала суть произошедшего.

Ушел Айрамир. Поздним вечером, в темноте.

Парень собрался быстро, уложившись в полчаса, потому как поджимало время.

Чуть раньше Эммалиэ принесла записку, переданную врачевательницей через надежных знакомых, и вручила постояльцу. Айрамир повертел вопросительно сложенным квадратиком.

— От кого?

— Не знаю. Сказали, ты знаком с отправителем.

— Точно! — воскликнул он, изучив письмецо. — И как я сразу не догадался!

Оказалось, записка сложена по-особому. Загнутые уголки образовали своеобразный замок, и перед тем, как прочитать послание, требовалось надорвать бумагу. Как пояснил Айрамир, обычная мера предосторожности. Если целостность нарушена, значит, содержимое письма вызвало чужое любопытство.

— Нужно уходить. Сегодня, — сказал парень, пробежав глазами по строчкам.

— Как? Куда? — растерялась Айями.

— Туда, — Айрамир помахал запиской и сунул её в карман штанов.

— Скажи хоть, о чем речь?

— Секрет, — ответил он загадочно, но, заметив расстроенное лицо Айями, сжалился: — Тут указана явка и пароль. Меня встретят.

И женщины засуетились. Эммалиэ достала с верхней полки небольшой рюкзак, который сшила давно и заранее. Она не сомневалась, что когда-нибудь парень уйдет.

Айрамир со знанием дела заполнял рюкзачок, укладывая вещи плотно и компактно. Упаковал продукты, мыло, фляжку, теплые носки, отрез ткани на портянки, пару рубах, миску с ложкой и кружку. Уложил и бритвенный станок с помазком, которые Эммалиэ выменяла при случае у одной знакомой.

Люнечку, чтобы не путалась под ногами, заняли книжкой, разрешив раскрашивать картинки. Невиданное дело, потому что Эммалиэ считала чирканье иллюстраций надругательством над книгами.

Женщины собирали второпях теплые вещи в путь-дорогу, а Айрамир приводил помещение, в котором обитал долгое время, в нежилой вид. Уничтожая улики, разобрал кровать, открутил ножки от столешницы. Выгреб из печки шлак и золу, вынул дымовую трубу из вентиляции. Теперь в случае облавы или обыска необитаемое жилище не вызовет подозрений.

— Подожди до Свежелетия. Все-таки праздник. Уйдешь после, — предложила Айями растерянно. Ей не верилось, что с минуты на минуту парень покинет квартиру. Вот так запросто возьмет и уйдет в никуда.

— Не хочу ждать. Коли зовут, пойду. Нет мочи бездельничать.

— От кого хоть записка?

— От верного человека. Вместе скрывались в поселке и бежали во время облавы. Он многому меня научил.

— А куда зовут? — выспрашивала Айями.

— В Сопротивление.

— Значит, оно существует? Вдруг это ловушка? Придешь на встречу, и тебя схватят.

— Я доверяю своему товарищу. Он не подставит.

— А сколько в Сопротивлении людей? И где они скрываются? — не отставала Айями.

— Военная тайна, — отвечал на все вопросы Айрамир. — Будешь много знать, станешь плохо спать.

— Ты же не бывал в городе. Заплутаешь дворами и опоздаешь на явку! — осенило Айями.

— Не заплутаю. Пойду по схеме. На ней подробно отмечено. С крестиком, как на карте сокровищ, — отшутился парень.

— А как же вторая тележка? И бидон к ней, — вспомнила Айями не к месту.

— Если не сумеете приспособить, обменяйте на что-нибудь годное. Ну, вот и всё. Пора.

Айями только вздохнула в ответ. Ничем его не удержать. Как назло, в голову не приходило ни одного разумного довода. И ведь не скажешь, что не долечился. Наоборот, вполне здоров, разве что покхыкивает.

Договорились об условном пароле для того, кто придет с весточкой от Айрамира.

— Лучше бы обойтись без посыльных. Заглядывай, когда сможешь, и мы будем спокойны, зная, что ты жив и здоров, — сказала Айями.

— Не факт, что получится. Служба — штука сложная. Идешь, куда пошлют, — ответил Айрамир, посуровев.

— Ты же не в армию собираешься.

— Ну и что? Дисциплину-то никто не отменял. Ну, будем прощаться, — сказал он бодро.

— Постой-ка. — Эммалиэ исчезла за дверью и вскоре вернулась с небольшой бутылкой под мышкой. — Выпьем за удачу и везение.

Соседка плеснула мутное содержимое бутылки по кружкам. На один глоток, но Айями зашлась в кашле.

— Что это? — просипела, отдышавшись.

— Самогон. С месяц назад обменяла у деревенских на рынке, — пояснила Эммалиэ. — Возьмешь с собой, для согрева.

— Не откажусь. Эх, хорошо пошел, — утер губы Айрамир.

И правда, алкоголь пронесся по венам волной огня. За грудиной растеклось тепло, ноги обмякли.

На прощание обнялись неуклюже и присели перед дальней дорогой.

— Береги себя. Не влипай в глупости, — сказала Эммалиэ и освятила парня, приложив два пальца ко лбу и к сердцу.

— Постараюсь. Если попадусь, вы меня не знаете, а я — вас, — отозвался он весело.

— Никаких "попадусь"! — пригрозила Эммалиэ и промокнула глаза краем передника.

— Будь осторожен. И нас не забывай. Возвращайся, если захочешь. Мы будем ждать, — ответила Айями.

— Спасибо за всё, — сказал Айрамир неловко. Натянул шапку до бровей, а шарф поднял до носа. Набросил лямку рюкзака на плечо и вышел в дверь. Не оглядываясь.

Вот и всё. Постоялец ушел, и надо бы вздохнуть с облегчением. Теперь можно спокойно спать ночами, не беспокоясь за семью. И не нужно вслушиваться с тревогой в разговоры даганнов, гадая о возможной облаве. Всё сложилось просто отлично.

Однако Айями расхаживала по комнате, зябко кутаясь в платок, а мыслями находилась рядом с парнем, пробиравшимся по вечерним улицам к секретному месту встречи. Наверняка Айрамир держится в тени, избегая света фонарей, и замирает, прислушиваясь к шорохам. Наверняка кособочится и прихрамывает в целях конспирации.

Выяснилось, что один из его товарищей жив. Где он укрывался всё это время? Может, у Зоимэль?

Значит, Сопротивление существует, и это не бестолковая кучка людей, а организованная группа из бывших военных, у которых есть цели и задачи. У них есть штаб и связные, как и должно быть у партизан. И это радует. Значит, не всё потеряно!

Только бы он не попался. Дошел бы без проблем до места, отмеченного крестиком на схеме, и благополучно ответил на позывные. Пусть судьба убережет его от пули.

— Не броди как неприкаянная. Садись, я чай заварила, — сказала Эммалиэ, придвигая стул.

Пили чай мелкими глотками и молчали, думая о своем.

Прибежала Люнечка, за раздувшейся щекой — медовый леденец, пальцы измазаны разноцветными грифелями.

— Мам, у тебя же дым ваит! — показала на парок, поднимающийся от чашки. — Тусить надо!

— Вот и тушу. Видишь, дую на чай. Охлаждаю.

— Ясно, — сказала дочка и убежала к столику — раскрашивать в книжке злого дядьку с длиннющей бородой. Нужно пользоваться моментом, покуда "бабиська" разрешает.

У детей всё легко и просто. И надежно — рядом с взрослыми, которые защитят. Дети и ходить-то спокойным шагом не умеют. Бегают вприпрыжку. Если они сытые и здоровые, — поправила себя Айями.

Всё, что ни делается, к лучшему. Значит, судьбе было угодно свести незнакомого раненого парня с двумя женщинами, чтобы те спасли ему жизнь. А теперь судьба напомнила: у Айрамира своя дорога.

И всё же без него грустно. Он успел стать частью маленькой семьи. Заменил брата для Айями.

С уходом Айрамира вдруг появилось свободное время, которое и занять-то нечем. Не с кем поговорить и поспорить. Да и Эммалиэ запечалилась. Потому что привыкла к парню как к сыну или как к внуку.

— Жаль, не захотел остаться. А ведь мог бы, — сказала, помешивая ложкой чай. — Справили бы документы, зажили бы одной семьей.

Конечно, размечталась Эммалиэ, потому что получить даганский пропуск не так уж и просто. Но ведь мечты вдохновляют.

— Я думала, мы для него что-то значим. Думала, прикипел, — поддакнула ей в тон Айями. — Эвон, ни близких у него, ни родных. Так ли хорошо быть одиночкой?

— Если бы не значили, Айрамир натворил бы дел и нас подвел, — ответила соседка уверенно. — А он стерпел. Так, языком чесал от безделья, но удержался от рисковых поступков.

И все равно грустно.

Пусто в квартире Эммалиэ. Быстро выстудилось жилище, и печка, вобрав холод, стала ледяной.

Пока живая душа обитала по соседству, было спокойнее. А теперь тревожно. И на ночь Эммалиэ положила риволийский стилет под подушку.

Разучились женщины быть одинокими.

Наступило Свежелетие. В довоенное время амидарейцы встречали праздник в кругу семьи, а после отправлялись в храм. Чтобы поклониться, но не Хикаяси, а святым. Этот праздник не для неё.

Святых просили о поддержке и о благословении в новом году. Желали встречным всяческих успехов и счастья. Обменивались фонариками. Угощали тыквенными пирогами.

Даганны, прознав о празднике, пошли навстречу и после обеда отпустили амидареек по домам. И приостановили работы на лесоповале, хотя планомерно вырубали квадрат за квадратом, не отступая от известного им одним графика.

От Веча ничего не скрыть и не утаить. Заметив, что Айями поглядывает на часы и постукивает нетерпеливо носком, он понял, что сегодня от неё не будет толку. Пришлось господину подполковнику освободить Айями от обязанностей мехрем, что он и сделал с видимым сожалением.

— А как встречают новый год в Даганнии? — спросила она с вежливой заинтересованностью. И не показала виду, что задета равнодушием Веча к обычаям побежденной страны.

— Режут овец, коз. Жарят баранину. Пьют ойрен. Соревнуются. Устраивают ярмарки специй. Играют свадьбы, — ответил он сдержанно.

— Должно быть, зажигательный праздник.

— Да, многолюдный и шумный, — подтвердил Веч.

Позавчера он дал понять, что рассчитывает на прогресс в отношениях. Взял её ладонь и приложил к своей щеке. Управляя рукой Айями, провел по шее, от кадыка до ключиц и направил по литому торсу вниз к паху. И тем самым, недвусмысленно намекнул, что ожидает проявления инициативы от своей мехрем.

Айями вспыхнула, смешалась. Попыталась выдернуть руку, но Веч не позволил, удержав. И без стыда и стеснения показал, чего хочет. И ему определенно нравилось.

Мужчинам быстро приедается однообразие. Без смены блюд им становится скучно. Поэтому мехрем не должна разочаровывать. Поэтому пришлось наглядно пояснить, что именно от неё требуется.

Позавчера господин подполковник не стал препятствовать замешательству Айями и освободил её руку из плена. И вчера не напомнил о своих желаниях, позволяя свыкнуться. Однако ж, искорки предвкушения в его глазах, единожды загоревшись, уже не гасли.

Айями совсем упала духом. В последнее время образы, рожденные словами Оламирь, стали навязчивыми, а воображение неустанно подбрасывало картинку за картинкой. О том, что амидарейки проходили вереницами через постель господина подполковника. Были до Айями, будут и после неё. Или о том, что вечерами Веч посещает клуб, где пьет дурманящее вино и отдыхает от местной экзотики в компании даганских мехрем. Уж они-то знают, как развлечь соотечественника.

От фантазий — слишком красочных, слишком реалистичных — сердце болезненно дергало, и горечь поднималась к горлу.

Видимо, что-то эдакое промелькнуло в лице Айями, что не удалось спрятать за отрепетированной улыбкой, потому как господин подполковник нахмурился и с досадой кивнул, отпуская.

Одна радость осталась — праздник на руинах прежней жизни.

И потянулись люди к храму, чтобы вновь ощутить себя частью большого, единого. Жителями великой страны. Нацией с давними традициями и обычаями.

Одевшись потеплее, отправилась троица в храм. Айями взяла дочку на руки. И хорошо, что натянули по паре вязаных носков и по две кофты — внутри было едва ли теплее, чем на улице. Изо рта выдыхался белый парок.

Люнечка озиралась по сторонам.

— Мам, мы где?

— В храме. Помнишь, приходили сюда летом?

Дочкины глазки расширились в удивлении. Детская память коротка и избирательна. И о богатырском каменном изваянии Люнечка не вспомнила.

У фигуры богини собрались фанатики. Те, кому и светлый праздник нипочем. На коленях отбивали поклоны и бормотали, молясь истово. Горели свечи, озаряя строгие и справедливые лики святых, амвон украсился еловым лапником, перевитым бархатными лентами. На каждой ленте вышиты золотом тексты молитв.

Вокруг взволнованные и торжественные лица. И Мариаль пришла, и Риарили. И соседи по дому тут же. Знакомые и незнакомцы поздравляли, угощали и дарили фонарики.

Люнечка оробела от повышенного внимания, зажав в обоих кулачках надкусанные лепешки.

Вдруг на хорах запели, и гул в храме стих. Вступил звонкий чистый альт, за ним подхватили другие голоса — щемяще, напевно. Молитва воспарила над головами и, поднявшись к сводам, потекла чарующе.