Небо и земля

— До свидания, — вставила Айями.

— Всего доброго, Айя, — кивнула врачевательница и вышла.

— Ступай. Я узнал достаточно, — разрешил Г'Оттин. — Радуйся, что репродуктивная функция восстанавливается. Длительные нарушения могут в дальнейшем привести к бесплодию.

О, если бы так! — подумала Айями с сожалением.

Видимо, господин доктор заметил её расстроенное лицо.

— Бесплодие — самое наилёгкое последствие. Со временем в женских органах развиваются опухоли, которые приходится вырезать. Или удалять пораженные органы.

Из больницы Айями отвезли домой, несмотря на то, что рабочий день был в разгаре. Под присмотром В'Арраса она села в автомобиль, припаркованный у обочины. "Наверное, замучился ждать и проклинает меня на все лады" — подумала Айями, бросая косые взгляды на затылок водителя. Но шофер своим мнением не делился и невозмутимо крутил баранку, словно считал привычным делом потерю времени, катая мехрем высокого военачальника.

"Отдыхать" — поступило устное распоряжение господина подполковника, переданное через В'Арраса. Потому как даганский врач оказался прав. Ближе к вечеру Айями скрутило от болей в животе, а вместе с ними пришли и циклимы.

Лежа с грелкой, она размышляла о словах доктора. Пускай Зоимэль неточно определила предлежание, этот просчет не умалял её талантов, как и небывалого трудолюбия. Потому что врачевательница умудрялась находиться в пяти местах одновременно, и непонятно, когда успевала спать. Как бы там ни было, а Люнечка, живая и здоровая, пролезла под одеяло и пристроилась рядом, деловито возя карандашом по блокноту.

— Это буква "А", — поучала маму. — "А" — пер-рвая буква арфавита. А это "Б". На букву "Б" есть слово "бабуя".

— А на букву "А"?

— "А"? — задумалась дочка. Её взгляд блуждал по комнате и наткнулся на домашний огород. — Агур-р-рчик!

— Неверно. О-гурчик, — поправила Айями.

— Нет, а-гурчик, — заупрямилась Люнечка. — Буквы не знаешь. Скажу бабе, пусть и тебя научит азбуке.

— Ладно, пусть научит, — обняла Айями дочку и подумала, что циклимы добавят хлопот в бытовом плане, не говоря о том, что в эти дни Веча ждет вынужденное воздержание. Если, конечно, за Айями сохранился статус мехрем. Но господин подполковник вряд ли станет себя ущемлять и непременно отправится в клуб, чтобы снять напряжение.

Прочь упадочнические мысли! Айями крепко зажмурилась и досчитала до десяти. А потом до двадцати, до пятидесяти... и незаметно задремала под убаюкивающий детский голосок, рассказывающий о буквах алфавита. Люнечке и слушатель-то был не особо нужен, она давно научилась играть сама с собой.

А вскоре вернулась Эммалиэ из храма и принесла с собой зимний морозец, прикрепившийся шлейфом к пальто, и утешительную весть, приправленную горечью. Но сперва велела Люнечке помыть руки и отправила за стол — ужинать.

— Нет его среди убитых, — сказала тихо, присев на кровать к Айями. — Святые заступники, зачем им понадобилось сражаться после войны? Там же и юнцы лежат, и взрослые дядьки. За что они отдали свои жизни? Только даганнов разозлили. Разворошили осиное гнездо. Те запросто могли оставить тела на поживу воронью. Ан нет, привезли в город для упокоения. Боюсь, на месте даганнов наши не проявили бы такого же милосердия.

— Наших мужчин и так почти не осталось. А те, что не погибли на войне, продолжают бестолково разбрасываться жизнями, — сказала Айями с внезапной сердитостью. — И после капитуляции не могут успокоиться, истребляют себя впустую. А в результате вот она, страна, на блюдечке. Бери — не хочу. Землю, лес, дома, технику. Женщин...

— Айя, я же вижу, ты чем-то расстроена. Уже который день. Из-за господина Веча? Он обижает тебя?

— Нет. Он добр и заботлив. Договорился об осмотре c доктором, его зовут Г'Оттин.

— И что сказал врач?

— Что нужно радоваться циклимам, — ответила Айями со смешком.

— В конечном итоге доктор прав. Если бы не обстоятельства... — замялась Эммалиэ.

— Господин Веч сказал, в любом случае нужно уезжать на его родину и лучше бы до весны. Может, даганны боятся, что союзники пойдут весной в наступление?

— Не смеши меня. За войну риволийцы ни разу не помогли нам армией. Хотя военную технику поставляли. А еще плакаты печатали и консервы присылали.

Присылали, и поначалу щедро. Крупы неважнецкого качества и сомнительные мясопродукты в жестяных банках. Однако риволийские припасы немало выручили Айями, когда на фабрике стали задерживать получку.

— Айя, чему быть, того не миновать...

Разговор был прерван стуком в дверь. Нежданной гостьей оказалась Зоимэль, не побоявшаяся отправиться по темноте в другой конец города.

— Я к Айе, — сказала с порога.

Эммалиэ удивилась, но виду не подала. Приняла у врачевательницы пальто, шапку и увлекла Люнечку игрой, чтобы та не мешала беседе.

Айями поспешила подняться с кровати, но гостья удержала на месте:

— Лежи, не вставай. У тебя циклимы?

— Да.

— Что ж, рано или поздно это случилось бы. Такова уж наша женская долюшка. Поначалу они будут болезненными, а потом придут в норму... Айя, я бы хотела поговорить об инциденте в больнице.

— Поверьте, всё в порядке. Не стоило беспокоиться. Да и поздно уже. Как доберетесь до дома?

— Не волнуйся, не сгину в сугробе. Знаешь... слова этого халдея задели меня за живое. Ишь, выискался специалист-кудесник широкого профиля. И по женским, и по мужским проблемам, — съязвила Зоимэль. — Прихвастнул мастерством, а я не могу успокоиться. Всё думаю, почему тогда прошляпила. Не почувствовала ребенка.

Перед глазами Айями возникла медвежья фигура даганна в голубом халате. Вспомнились грубоватые манеры и полнейшая невозмутимость Г'Оттина. Интересно, какой у него клановый знак?

— Я благодарна вам за всё. За дочку, за то, что она есть у меня. Вы сделали всё, что могли и сверх того, хоть и считаете возникшие осложнения своим недочетом. Но разве вы не возместили промах, спасши и Люню, и меня?

— Да, ты права. Ну, что ж, попыталась я утихомирить свою совесть, теперь можно и домой отправляться. И попробовать заснуть без угрызений, — ответила Зоимэль шутливо.

— Так и будет, — пообещала Айями. — И нас успокойте, пожалуйста. Последний бой принес много погибших. Айрамир... наш родственник... он не ранен?

Врачевательница должна знать о масштабах потерь, ведь она контактирует с партизанами.

— Не могу сказать точно, но при случае выясню. Айя, хочу напомнить, чтобы ты держала в тайне мое сотрудничество с Сопротивлением, — понизила голос Зоимэль.

— Конечно! Не сомневайтесь, — ответила Айями с жаром. — Знаем только я и Эммалиэ. И будем немы как рыбы.

Она и Айрамиру не поведала о неизвестном друге, организовавшем для парня встречу с партизанами. Врачевательница так и осталась безымянным посредником между Айрамиром и его боевым товарищем.

— Я знала, что тебе можно доверять. Не проболтаешься, — улыбнулась Зоимэль. — И соблюдай осторожность, особенно с покровителем. Он не выспрашивал невзначай, о чем судачат горожане? Обычно женщины охотно выкладывают, не придавая значения привычным вещам, а для даганна каждая мелочь имеет значение.

— Господин Веч, наоборот, избегает расспросов. Предпочитает рассказывать о своей стране. А недавно посоветовал уезжать в Даганнию и желательно бы до весны.

— А что случится весной? — нахмурилась врачевательница.

— Не знаю. Наверное, распутица, — хмыкнула Айями.

— Должно быть, — согласилась Зоимэль. — Даганны кичатся высоким уровнем медицины, в то время как их страна погрязла в бездорожье... Ну, вот и хорошо, что мы с тобой поговорили. А теперь пойду. В кои-то веки надо и дома появляться.

— Зачем она приходила? — полюбопытствовала Эммалиэ, когда врачевательница ушла, распрощавшись, и перед уходом щелкнула, шутя, Люнечку по носу.

— Дала рекомендации, чтобы легче переносить циклимы, — ответила Айями, умолчав о конфликте, произошедшем в больнице.

Авторитет Зоимэль незыблем. Во время войны и приоритеты были другими. Амидарейцы жили под лозунгом: "Всё для фронта, всё для победы!", и помощь раненым ставилась во главу угла. Куда там Айями со своим животом. И то хорошо, что ребенок выжил и не остался сиротой.

— Лучше бы дала рекомендации, как не понести, — проворчала соседка, а Айями подумала, что даганский доктор непременно доложит о результатах обследования господину подполковнику.

Вернулся.

А ведь говорил: "Не скоро уеду".

Но тогда он не знал, что полтора десятка фронтовых товарищей отправятся домой в деревянных ящиках, называемых гробами.

— У даганнов принято хоронить в земле и навещать могилы. Разговаривать с мертвыми и оставлять сладости и прочие мелочи, — объясняла Мариаль.

На обеде переводчицы уселись на подоконник и, уминая кашу из баночек, смотрели на построение солдат перед ратушей. Снег валил крупными хлопьями, скрывая лица военных за белой пеленой, однако же, Айями знала — интуитивно, наверное, — что офицер слева и есть господин подполковник.

— Не традиция, а дикость какая-то, — проворчала Риарили.

— Прах к праху, тлен к тлену, — сказала Мариаль. — Даганны следуют принципу: "на земле мы родились, в неё же и ляжем".

— Видимо, у них бескрайние поля, чтобы веками хоронить усопших, не притесняя живых, — хмыкнула Риарили.

— Даганния велика и необъятна, — пояснила Мариаль, и Айями поняла, что та ответила словами господина помощника.

Зато Амидарея вдоль и поперек вытоптана сотнями солдатских сапог. И целиком в кулаке у победителей.

Сегодня Айями не позвали на третий этаж. Ни на обеде, ни вечером.

Должно быть, даганны скорбят по убитым соплеменникам, и Веч тоже. В таком случае, не стоит попадаться ему на глаза. Потому что часть своей ненависти к враждебной стране господин подполковник перенесет на Айями. И пускай она не виновата в гибели товарищей Веча, национальности "амидарейка" достаточно, чтобы в черных глазах вспыхнуло пламя всепоглощающей ярости.

Нужно обождать. Любая боль притупляется со временем.

Прошел день, второй, третий. Уж неделя приблизилась к исходу, а В'Аррас не передавал записок с приглашением на обед. Или на ужин.

Но напрасно Айями вообразила, будто господин подполковник её избегает. Он привычно уезжал куда-то и возвращался, привычно делился новостями с сослуживцами в тесном кружке на площади. Привычно курил на крыльце ратуши. И смотрел на Айями, прищурившись. Не прожигал гневным взглядом и не поливал презрением, а словно бы приценивался. Изучал в разных ракурсах.

Поначалу Айями растерялась. Невнятно поздоровалась и, получив ответный кивок, прошмыгнула в фойе. А потом задумалась.

Наверное, единожды распознав притворство, господин подполковник теперь в каждом её движении усматривал лицемерие. В неуверенной улыбке, обращенной к нему, выискивал двуличие. В каждом произнесенном слове подозревал неискренность.

Внимательная Мариаль заметила, что Айями проводит обеденное время вместе с напарницами и за компанию шагает с работы до ближайшего перекрестка. И, сгорая от любопытства, подсунула записку тайком от Риарили.

"Вас не вызывают?" — прочитала Айями. Подумав, она написала: "Не позволяет здоровье".

Мариаль не нужно было объяснять, что да почему. Амидарейцы умеют читать между строк. Хоть щекотливость вопроса и повергала её в смущение, заставляя испытывать неловкость, однако ж, интерес перевесил. Мариаль ответила улыбкой, означавшей поддержку, и скомканная записка отправилась в урну.

Отговорка о женских деликатностях пришла на ум мгновенно и оказалась вполне правдоподобной. Мол, узнав о циклимах, А'Веч не стал дергать мехрем понапрасну, всё равно ничего путного не вышло бы.

Айями и сама прониклась выдуманной мыслью, потянувшей за собой и другие. Пропитанные обидой.

Значит, чтобы снять с неё платье, господин подполковник не ленится передавать записочки. А общаться просто так, без обязательного процесса на тахте, не считает нужным.

К тому же, выглядит чересчур спокойным. Обычно возвращаясь из дальних поездок, Веч пребывал в нетерпеливом предвкушении. И ласкал скупо, спеша получить причитающееся. Определенно, он не сторонник целомудрия. Минула почти неделя, как господин подполковник вернулся в город. Наверняка по вечерам он посещает клуб, где веселится в компании даганских мехрем.

Айями представила женщин, окруживших господина подполковника. Смех, кокетство, переплетенье рук. Ко рту Веча подносят бокал с вином, а после промакивают губы салфеткой. Прижимаются и трутся как кошки. И танцуют, обольстительно изгибаясь. В клубе весело и накурено.

А Айями ему чужая. Как и вся Амидарея.

У неё и прав-то нет, чтобы выказывать недовольство.

Вскоре приключился другой праздник, но в отдельно взятой семье. День рождения Люнечки. Это для всех прочих амидарейцев Свежелетие считается событием, которое отделяет минувший год от наступившего. А для Айями и Эммалиэ отправной точкой являлся день появления Люнечки на свет.

От близких именинница получила в подарок платье с рюшами и алый капроновый бант.

Бант и платье в горох Эммалиэ выменяла по осени у своей знакомой и убрала в кладовую на дальнюю полку, до поры до времени. "Ну, вот еще один год пролетел, слава святым" — сказала накануне, достав пакет, когда Люнечка уснула. А Айями сделала вид, что не заметила взволнованности в голосе соседки, потому как испытывала схожие чувства. Хотя, наоборот, показалось, что последний год тянулся неимоверно долго. И всё равно небольшая, но дружная семейка выжила, несмотря на невзгоды.

Эммалиэ соорудила торт. Напекла лепешек, промазала медом, сверху посыпала натертым шоколадом и воткнула четыре церковных свечки.

— Пам-па-да-бам! С именинами!

Сказочная картина торта, вплывшего в темную комнату в ореоле света, вызвала у Люнечки потрясенное "ах". Маленькая именинница задула горящие фитильки, и Эммалиэ, проявив бережливость, вынула и припрятала подплавленные свечи. Ещё пригодятся.

— Я теперь больсая! И кр-расивая, — объявила Люнечка, надев обновки и любуясь собой в зеркале.

— Не то слово, — поддакнула "бабуля".

— Настоящая принцесса, — добавила Айями.

— А у меня будет принц? — поинтересовалась дочка, поворачиваясь то левым, то правым боком.

Женщины обменялись улыбками.

— Обязательно. На белом коне и с короной, — пообещала Айями.

— Может быть, им станет Румка с соседнего двора, — предположила Эммалиэ.

— У-у, не хочу такого принца, — скривилась именинница. — У Румки нету зубов. И коня нету.

— Вот вырастет и оседлает коня. А вместо молочных зубов появятся постоянные.

— А почему зубки называются молочными? — спросила Люнечка и продемонстрировала предмет обсуждения своему отражению.

— Крохой ты кушала мамино молочко и набиралась сил. Заодно и зубки прорезались. А теперь подросла и стала грызть, хрустеть, откусывать. Для этого нужны крепкие зубы. Поэтому на смену молочным приходят постоянные.

— Ой, неужели я стану страсной как Румка? — воскликнула испуганно дочка, приложив ладошки к щекам и наблюдая за собой в отражении. Настоящая кокетка! Хоть и маленькая.