Небо и земля

— А может, оттого кричишь без страха, что к Сопротивлению не имеешь никакого отношения?

— И не совестно тебе клеветать? — взвилась Ниналини.

— Не совестно. Потому что навела я справки у нужных людей. Не знают в Сопротивлении ни о тебе, ни о муже твоем, — сказала Эммалиэ.

— У кого спрашивала, глупая бабёнка? — усмехнулся снисходительно Сиорем. — У сплетниц на рынке?

— Я же ясным амидарейским языком поясняю: племянник шлет приветы, — отозвалась раздраженно Эммалиэ. — Жив, здоров, не голодает. И товарищи его тоже. Только вот за кашу благодарят не вас.

И, развернувшись, направилась по тропке к подъезду.

Ниналини не нашлась с ответом. Лишь дойдя до подъезда, Айями услышала, как она окликает товарок:

— Эй, подруженьки, куда вы? Неужели поверили старой ведьме? Во сне ей приснилось, вот и мелет, что ни попади.

— Зря вы с ними связались, — сказала Айями, когда дочка, помыв руки, бросилась к Динь-дон, по которой успела соскучиться. — Теперь Сиорем точно нас сдаст.

— Не сдаст. Побоится. Будет всех уверять, что я тронулась умом и навыдумывала с три короба.

— А кого ему бояться? Не нас же.

— Партизан. Айрамира. Каюсь, присочинила я немного и припугнула для острастки. Зато Сиорем не решится открыть рот, потому что Сопротивление не простит предательства. Ну, я так думаю, — хмыкнула Эммалиэ.

Разговаривая резко с соседом, она бросала обвинения не впустую, потому как те имели под собой основания.

Намедни поздним вечером в дверь постучали. Десятый час уже, кого нелегкая принесла? Может, от господина подполковника доставили очередную посылку? Плохо, что в ставнях нет щелей, и не видно, как машина подъезжает к дому.

— Кто там? — спросила Эммалиэ, подойдя к двери.

— С весточкой от вашего племянника, — произнес глухо мужской голос и кашлянул.

Женщины тревожно переглянулись, и Айями поспешно увела дочку в дальний угол комнаты, где, усадив на коврик, велела играть тихо и не выбегать из укрытия. И придвинула стул с наброшенным на спинку платьем, чтобы загородить Люнечку от входной двери.

Дочку не требовалось упрашивать и уговаривать. Она знала: если мама обеспокоена, нужно её слушаться. Тем более, Динь-дон не все буквы "арфавита" выучила.

— От какого племянника? У меня их трое, — сказала Эммалиэ.

— Двое, — поправил незнакомец. — Я от Айрама.

И в точности повторил условный пароль, оговоренный с парнем.

— Сколько вас? — спросила соседка.

— Один я.

Щелкнул замок, и Эммалиэ приотворила дверь, впуская гостя — молодого и неряшливо одетого мужчину в засаленной и местами порванной куртке. Из прорех выпирал ватиновый подклад, а стоптанные кирзовые сапоги обшоркались до серых проплешин. "Даже не потрудился снег обстучать", — подумала Айями с неодобрением. Вокруг шеи незнакомец намотал драный шарф невнятного бурого цвета.

Облик гостя соответствовал внешнему виду. Реденькая, но основательная щетина, подсохшая царапина у виска, слипшиеся волосы, когда мужчина стянул шапку. От него исходил запах застарелой несвежести, и Айями едва удержалась, чтобы не зажать нос.

Зря товарищ Айрамира оделся в лохмотья. Оборванец привлечет к себе гораздо больше внимания, нежели добропорядочный гражданин.

— Айрам шлёт привет, — сказал нежданный гость, теребя шапку в руках. — Просил передать, что жив, здоров, не кашляет.

Окающий говор выдавал в мужчине уроженца северных территорий.

— Рада слышать, что племянник в здравии и не забывает о тетушке, — ответила Эммалиэ сдержанно. — Но еще больше бы обрадовалась, если б Айрам навестил.

— Занят он. Важное задание выполняет.

— А твое имя, добрый друг?

— То знать вам не нужно, — сказал мужчина.

Наступило неловкое молчание. Товарищ Айрамира мялся, но не уходил. Не выгонять же человека взашей. Но и приглашать в дом, чтобы помыться и испить чаю, было бы, по меньшей мере, странно. Гость не пожелал своего имени назвать, значит, на этом любезности исчерпаны.

Взгляд мужчины перебегал по комнате, обшаривая углы, и Айями поежилась, почувствовав себя неуютно.

— Погодите, передам кузену гостинец, — сказала и скрылась в кладовой. Вернулась с сумкой, в которую сложила крупяные брикеты, консервы и свечи со спичками. — И привет Айраму передавайте. Пусть не забывает о нас.

— Благодарствую, сестрёнка. Всё сделаю, как полагается, — ответил гость с кивком, принимая поклажу.

— Пусть навестит, когда сможет, — добавила Эммалиэ и спросила: — А ты был у Сиорема?

Заметив недоумение гостя, пояснила:

— Он живет в соседнем подъезде. И жена его, Ниналини, тоже отправляет племянникам гостинцы. Может, с оказией что-нибудь передаст?

— У многих моих товарищей есть родня в этом городе, но о тетушке Нине мы не слышали, — ответил вежливо незнакомец.

— Вот как? — озадачилась Эммалиэ. — Значит, я попутала.

— Всякое бывает, — согласился мужчина. — А теперь пора мне. Будь здорова, матушка. Будь здорова, сестрёнка.

— И тебе того же, — ответили женщины хором.

Когда за гостем закрылась дверь, Айями прижалась к обивке ухом, но услышала лишь тишину. А Эммалиэ устало прислонилась к стене и опустила руку, заведенную за спину. На свету тускло блеснуло лезвие риволийского стилета.

— Баб, а кто приходил? — высунулась из-за укрытия Люнечка, услышав звук запираемой двери.

— Гонец от Северного деда*, — пояснила Эммалиэ. — Ходит по квартирам и пугает морозами. Да, как видишь, в тепле-то и лед становится водой, не то что какой-то посланец, — показала на мокрые следы у порога.

— Вот так взял и растаял? — изумилась Люнечка и осторожно приблизилась, чтобы посмотреть на лужицы на полу.

— Конечно. Как снег, — показала Эммалиэ на ведро, в котором женщины отстаивали талую воду .

— Огогосеньки, — признала пораженная Люнечка, скопировав словечко из лексикона "бабули". — А Северный дед нас не наругает?

— У него короткая память. Старый потому что, — ответила Айями, вытирая тряпкой мокрые следы.

— А как это "короткая"? А длинная бывает? А есе какая бывает? А у меня какая? — завалила вопросами Люнечка, отвлекшись от необычного визита.

Теперь Эммалиэ будет, чем занять остаток вечера.

— Почему вы спросили у него о Сиореме? — поинтересовалась Айями, когда дочка уснула.

— Не знаю. Пришло вдруг в голову, — ответила соседка. — Получается, Ниналини обманывает. Спекулирует на патриотизме.

— Этот гость... какой-то он неприятный.

— Потому что от него разит как от выгребной ямы? — хмыкнула Эммалиэ. — Посмотрим, что ты скажешь, когда заявится Айрамир. У них там, чай, не курорт. В ваннах не отмокают.

— Наверное, вы правы, — признала Айями.

И всё же дело не в запахе и не во внешнем виде. А в бегающих глазах гостя и в угрюмом взгляде исподлобья.

Хотя какое ей дело? Возможно, узнай Айями этого мужчину поближе, он оказался бы милейшим человеком с доброй душой. Но война научила взаимной подозрительности.

Все-таки она поговорила с Мариаль. После работы дошла вместе с ней до перекрестка, но не торопилась прощаться.

Женщины не спеша двинулись по проулку, благо даганны расчистили дорогу после снегопада.

— Я хотела спросить... Знаю, что неудобно... Что будешь делать, когда узнаешь о ребенке? — выдала Айями напрямик, решившись.

— Я думала об этом, — ответила напарница, нисколько не удивившись вопросу. — До сих пор святые меня берегли. На всё их воля. Как судьба распорядится, так и будет. Я смирюсь.

— И уедешь в Даганнию?

— Да. Наверное.

— Господин В'Аррас настаивает?

— Нет, он не заставляет, — ответила Мариаль, и как показалось, с надрывом. — Вернее, говорит, что и мне, и маме будет безопасно на его родине. Даганния огромна, и можно выбирать, где жить: в предгорьях или южнее.

— Но не обязательно в родном церкале* господина помощника, — уточнила Айями.

— Вы знаете о церкалях? — удивилась собеседница. — Впрочем, это неважно. Я как-то в шутку спросила, примут ли меня в Даганнии. Образования нет, только переводами и зарабатываю. А Аррас ответил, что лишняя пара рук везде пригодится. И больше не затрагивал эту тему. А я... Мне стыдно. Он решит, что навязываюсь. Зачем ему обуза: я и мама?

— А о том, что нужно принять решение до весны, говорил?

— Нет, он не устанавливал сроки, — покачала головой Мариаль. — А вы... приняли решение?

— Не вразумительней, чем ты, — пошутила Айями, и напарница улыбнулась невесело. — И тоже молюсь, чтобы судьба уберегла. Но если молитва не поможет, придется уезжать с семьей в неизвестность.

— Вот как? — не поверила Мариаль. — У меня и сомнений не было, что господин А'Веч о вас позаботится. И поможет освоиться в Даганнии.

— Откуда такая уверенность? Господин подполковник придерживается той же тактики, что и господин В'Аррас.

— О! — только и сказала Мариаль. — А вы расспрашивали его?

— Нет. По тем же причинам, что и ты.

— Мы должны быть сильными, правда? — сказала напарница неуверенно. — Не стоит обольщаться. Нужно надеяться только на себя.

— Ты права. Надо мыслить трезво. И быть сильными, — кивнула Айями.

— Вот и пришли. Здесь я живу, — Мариаль показала на подъезд, возле которого они остановились. — А ваш дом в противоположной стороне!

— Тут недалеко. Срежу дворами, — отмахнулась Айями.

Внезапно Мариаль схватила её за руку.

— Если случится так... если придется уехать... Прошу вас, давайте держаться вместе! — сказала срывающимся голосом, и в глазах заблестели слезы.

— Непременно, — кивнула Айями. — Вместе гораздо легче.

Только сейчас она сообразила, что в последнее время напарница подавлена и молчалива. А когда господин помощник заглядывает в комнату к переводчицам, Мариаль опускает низко голову, делая вид, что увлечена текстом.

Да и у Айями настроение не лучше. И причина не только в страхе перед нежеланной тягостью, но и в потребительском отношении покровителя и в неопределенности будущего.

Распрощавшись, Айями поспешила домой.

Шла с осторожностью по узкой тропинке, боясь оступиться и набрать в сапоги. И впервые, глядя на отсвет солнца, ушедшего за горизонт, задумалась о том, какими бывают закаты в Дагании. О том, что за Полиамскими горами теплые зимы, а снег — явление чрезвычайное для тех мест.

Впервые задумалась и о том, что последует за согласием уехать в Даганнию. Заключение договора, вакцинация... Миграционное разрешение, чемоданы, поезд... И конечный пункт назначения... Куда? Конечно, к брату!

А вдруг Айями ошиблась, и мужчина из киносюжета — вовсе не Рибалиас? Ну, что ж, на экране тот церкаль* показался теплым и солнечным, и там живет много амидарейцев. Ее семья не будет одинока.

Лишь глупцы приплетают Северного деда всуе. Не понимает старик шуток, пусть и невинных.

Вдарили морозы. До того сильные, что вышибали слезу. Нос застывал через минуту, и отнимались пальцы, даже варежки не спасали. Айями выходила на улицу, натянув шарф по глаза, и он покрывался инеем от дыхания. И надевала две пары носков, а всё равно бесполезно — будто босиком по снегу бежишь.

Люнечку не пускали гулять, и она, продышав глазок в стекле, смотрела на улицу. По квартире ходили, не разуваясь, в обуви. И спали под двумя одеялами. Люнечка жалась к маме и перестала раскрываться во сне. Хоть и грел аффаит* исправно, а тепло улетучивалось неизвестно куда. Должно быть, просачивалось через потолок и стены, уходя в нежилые квартиры по соседству.

Окна спрятались за толстым слоем изморози. Из печных труб валил пар и налипал серой снежной бородой. Горожане бегали по улицам вприпрыжку. Полынья на реке ушла под лед, лишь посередине русла, на перекатах, темнели проталины. Айями перестала ходить к реке с тележкой, этак можно запросто околеть на полпути. Набирала снег возле дома, но талой воды не хватало в хозяйстве, и приходилось соблюдать строжайшую экономию.

Словом, навалились морозы и взяли за горло. А даганнам всё нипочем. Натянули тулупы, пимы, меховые шапки с ушами. Пар валит как от паровоза, ресницы и брови в инее, а чужакам хоть бы хны. Прохаживаются на посту с автоматами наперевес и в ус не дуют.

Веч тоже надел тулуп и поднимал воротник. Но не носил мохнатые варежки, как другие. Наверное, потому что курить неудобно. А может, господину подполковнику не холодно, он ведь закаленный, не то что Айями-мерзлячка. Ей вспомнилось горячее тело, прижимавшее к тахте, и настырные руки Веча, и вдруг сделалось жарко и душно.

В выходной день в город приехала кинобудка. Ни раньше, ни позже.

Жителей созывали в ратушу, чтобы в зрительном зале показать на экране очередное заманилово. Причем, опять же, приглашали добровольно-принудительно, объехав улицы на машине с рупором и расклеив объявления. Вслух анонсировали с ужасным акцентом, зато афиши щеголяли идеальным амидарейским, хотя ни одна из переводчиц не приложила руку к зазывному приглашению. А обещанная даганнами раздача продуктов являлась гарантией того, что народ придет на киносеанс.

Вздохнув, Айями начала одевать дочку как капусту. Спрятала Люнечкино лицо под шарфом, оставив лишь глаза, а шапку натянула до бровей. Торопясь в ратушу, попеременно с Эммалиэ несли дочку на руках, отчего Айями употела, не успев замерзнуть, зато ноги пристыли.

Как ни странно, зал оказался полным, в каждом ряду одно-два пустых места. Айями удивилась: вроде бы люди уезжают в Даганнию, а горожан не становится меньше. Эммалиэ пояснила, что по всей стране женщины разыскивают своих мужей, братьев, сыновей и, найдя в списках пленных, приезжают в город, чтобы отправиться с близкими за Полиамские горы. Поэтому убыль населения незаметна.

И точно, Айями заметила много незнакомых лиц, а ухо уловило разномастный выговор. Эммалиэ рассказала вполголоса, что в других районах обстановка не лучше. Повсюду даганны насадили свои порядки. Сопротивление, конечно, щиплет оккупантов, но чего стоит потеря одного-двух перьев для богатого оперения? Еще поговаривают, будто Сопротивление связалось с риволийцами и весной ударит массированным залпом по захватчикам. Айями многозначительно переглянулась с соседкой. Вот почему господин подполковник предлагал покинуть Амидарею до таяния снега. Но, с другой стороны, если Веч осведомлен о попытке реванша, значит, у даганнов имеются козыри в запасе. А следовательно, весной разгорится новое противостояние, которое не пощадит никого — ни женщин, ни детей, ни стариков. Население будет сметено штормом повторной войны. И спрятаться некуда, и защитить некому. Опять станет голодно, а жизнь совсем обесценится. Нет уж, лучше ехать в Даганнию. По крайней мере, туда зовут и обещают безопасность, и господин подполковник дал слово, что без обмана.

Пожалев людей, даганны натопили в зале. Пришлось Айями расстегнуть пальто и размотать шарф. И Люнечку раздела, чтобы та не упарилась.

Зрители негромко переговаривались, поглядывая с опаской на военных, вставших по периметру помещения. Айями огляделась, но не заметила господина подполковника среди надсмотрщиков. Наверное, у него нашлись более срочные дела.

Светильники погасли, и на белом полотнище замелькали цветные кадры, заставив людей замолчать.