Небо и земля

Имар, как и господин подполковник, добросовестно выполнял обязанности покровителя. Он настоял, чтобы Риарили наблюдалась у даганского доктора. Запугал угрозой скоротечной пневмонии или, чего доброго, туберкулезом, и бедняжка согласилась. Парадоксально, но болезнь пошла ей на пользу. Заострившиеся скулы исчезли, появился румянец, и девушка заметно похорошела. Как она пояснила, господин Л'Имар, чуть ли не насильно заставлял питаться и пичкал витаминами.

Изобразив увлеченность переводом, Айями посматривала исподтишка на парочку. Не из ревности или по какой-нибудь другой причине, а из любопытства. Выискивала изменения в их отношениях и не находила. Общаясь со своей мехрем, Имар перешел на запанибратское "ты", однако ж, не делал ей скидку на правах исключительности. Загружал работой в прежних объемах и учинял спрос, как и с других переводчиц. Риарили обращалась к своему покровителю на "вы" и называла "господином Л'Имаром", как и до болезни. При этом не испытывала ни капли смущения или неловкости, и не демонстрировала алеющие щеки, которые выдали бы её с головой. Из чего проистекал вывод: Имар покровительствует девушке формально, и у них дружеская договоренность.

Айями испытала укол острой зависти. К Риарили, для которой обстоятельства сложились более чем удачно. К бескорыстию, которым одаривал её Имар. Вот ведь повезло девчонке! Пользуется свалившимися благами, а взамен от нее не требуют никаких обязательств.

Да и Мариаль поглядывала на счастливицу с затаенной грустью, из чего следовало, что жизнь Мариаль не так уж безмятежна, как кажется. Наверное, девушка представляла, как повернулась бы судьба, подойди заезжий даганский капитан сперва к Риарили. Представляла — и кусала губы от расстройства.

И Айями, как воришка, стыдясь, примерила на себя несостоявшиеся отношения с Имаром. Остались бы они формальными, добейся Имар покровительства? Согласился бы он соблюдать дистанцию или взялся бы настаивать на своих правах?

Пару раз они столкнулись в коридоре, когда Айями поднималась на третий этаж, или, наоборот, спускалась. Имар молча посторонился, уступая дорогу. В глазах — ни осуждения, ни презрения. Простая констатация факта: он знал, куда и зачем идет Айями.

Вздохнув, она опустила глаза к переводу.

Что нужно женщине? Не поймешь. Семья сыта, обута, одета, так почему душа скована невидимыми цепями?

Или взять Оламирь. Той всё нипочем — и на первый взгляд, и на второй.

В выходные, произведя нехитрые подсчеты, Айями перебрала продукты и отложила часть продовольствия в сумку. Чтобы раз и навсегда расквитаться за долг. Эммалиэ, заметив сборы, покачала головой неодобрительно, мол, не жирно ли будет Оламке заграбастать столько добра, и за что? Но Айями с упрямой решительностью подхватила тяжелую поклажу и отправилась за расплатой.

— Вот это я понимаю, — сказала Оламирь, подбросив на ладони плитку шоколада. — Молодец, моя наука не прошла даром.

Радушие хозяйки по-прежнему не распространялось дальше прихожей. Оламирь встретила в халатике с глубоким вырезом, открывающим ложбинку груди. И выглядела роскошно, формы заметно округлились. Хотя под глазами залегли тени, наверное, от недосыпа или от неумеренностей сытой жизни. Белокурые волосы, локон к локону, разительно контрастировали с черными бровями и накрашенными ресницами. Определенно, яркая внешность имела целью привлечение мужского внимания — чтобы бить на поражение и валить навзничь.

— Мы в расчете? — уточнила сухо Айями.

— Вполне, — согласилась хозяйка. — Выглядишь не ахти. Никак заездил вояка?

Не ответив, гостья повернулась к двери. Оламирь перегородила дорогу, взявшись за дверную ручку.

— Как приспичит, приходи. Поделюсь таблеточками. Если регулярно принимать, то не понесешь. Чему удивляешься? Для меня даганские законы не писаны. А таблетки проверенные, ни разу не подвели.

— Чудеса. С неба, что ли, упали? — спросила Айями со смешком.

Предложение пахло сомнительно. Уж если врачевательница предупредила, что не сумеет помочь с контрацепцией, значит, даганнов невозможно обхитрить. А Зоимэль знает, что говорит.

— От надежного поставщика. Не веришь? Бордельные шлюшки тоже на таблетках, и ничего. Ни одна не забрюхатела.

— Допустим, соглашусь. Что взамен?

Оламирь свела губы бантиком.

— Мы теперь свои люди, при случае сочтемся. Я не тороплю, но и ты не тяни. Посоображай хорошенько. С даганским темпераментом залетишь в два счета. И глазом не успеешь моргнуть.

— Я подумаю.

— Смотри, дело твоё. Но учти, если ляпнешь кому-нибудь, устрою веселую жизнь и тебе, и твоей семейке. Пожалеешь, что появилась на свет, — пригрозила Оламирь.

Знать, побаивается разоблачения, хоть и хвастает, что даганские правила для неё не указ. И не факт, что господин У'Крам осведомлен.

— Не дура. Сказала же, подумаю, — огрызнулась Айями.

— Знаю, не сглупишь. Послушай моего совета и выжимай из хахаля по максимуму. Пользуйся моментом, пока он у тебя на крючке. Даганны ж не особо церемонятся. Если покровитель узнает, что ты залетела, не раздумывая, отправит в Даганнию, а на твое место найдет другую. Здесь ты вьешь из него веревки, а там таких, как ты, море. Он и не вспомнит о тебе. Мы же для даганнов хоть и экзотические птички, а все на одно лицо. Им плевать, кого раскладывать на диване. И от экзотики можно устать. Вот они и отдыхают в борделе, в компании размалеванных шлюх, — закончила Оламирь едко.

Побледнела Айями. Больно жалили циничные слова. А еще веяло от них горечью. И правдивостью. И вдруг стала очевидной простая истина, что несчастлива Оламирь, хоть и не показывает виду. И топит в даганском вине отчаяние, спрятанное глубоко-глубоко, на дне души.

Айями не сказала соседке о содержании разговора. Обмолвилась обтекаемо, мол, среди горожанок гуляют слухи о волшебных средствах от нежелательной беременности, на что Эммалиэ ответила:

— Не рискуй, не пробуй. Не слыхала я, чтобы чудесные таблетки помогли кому-нибудь. Зато наши женщины потихоньку уезжают, покуда незаметно, что в тягости.

Значит, Оламирь предлагает помощь не всем подряд, а избирательно. И одарила вниманием Айями, потому что та отхватила "шишку". Не захудалого лейтенантика, а господина подполковника. Высокого военачальника.

— Что же делать? Как уберечься? — размышляла Айями вслух, грызя ноготь.

— Для начала высчитывать безопасные дни, — ответила Эммалиэ. — И молиться, чтобы циклимы не наступили.

Мудрая и деликатная Эммалиэ. Заметила, что Айями вернулась домой сама не своя, и поддержала, не став поучать: "А ведь я предупреждала". Хотя могла бы.

Но соседка не догадывалась, что Айями боялась не возможной тягости. Угнетала мысль, что слова Оламки окажутся правдой, и что господину подполковнику плевать, какую амидарейку обхаживать. Оттого и промолчала Айями о том, что заметила недавно: грудь потяжелела и приобрела болезненную чувствительность. Особенно отчетливо дискомфорт ощущался по утрам, со сна.

И опять навалилась череда раздумий, лишая сна и покоя. Как предотвратить беременность? Что делать, если та приключится? Сохранить или прервать? Во втором случае — подпольно и без гарантий. С опасностью для жизни.

Нет, категорически невозможно. Но и от людского презрения не удастся спрятаться. И Люнечку не защитить от человеческой злобы, и Эммалиэ.

Получается, единственный выход — бегство в чужую неприветливую страну. И будет так, как предрекает Оламирь. Господин подполковник посадит Айями на поезд, отправляющийся в сторону Полиамских гор, а на следующий день найдет ей замену. Как пить дать, не утерпит, ведь у даганнов отменный аппетит касаемо отношений с женщинами. Придет в клуб, усядется на диван и выберет чистенькую и стеснительную амидарейку. И будет скрупулезно выполнять обязанности покровителя по отношению к новой мехрем, как собственнические, так и материальные. Потому что у них так принято. Станет потчевать обедом и укладывать на тахте. А может, Айями — не первая, кто отправится в Даганнию по причине исключительной прыткости господина подполковника?

Вот так вот. Думалось, будет проще простого, а на деле оказалось трудновыполнимо. Улыбалась Айями своему покровителю, а душа, единожды взбаламутившись, не могла успокоиться. Металась загнанной птицей, не зная, что выбрать, и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы Веч не заподозрил притворство.

В голову лезли разные предположения, вплоть до самых отчаянных. Определенно, он пользовался услугами других амидареек. И помалкивает о будущем, потому что знает, каким оно будет для Айями. И не целует, чтобы к ней не привыкать. И вообще, амидарейки — не те женщины, к которым стоит привязываться. Сегодня одна, завтра другая. На родине полно даганок — и вдовых, и молодых девиц. И где-то там, за горами, господина подполковника ждет жена.

От этих мыслей костенело сердце, а улыбка становилась неестественной, приклеенной. И с каждой новой запиской, доставляемой из приемной, Айями чувствовала, что запутывается словно птица в силках, добровольно сунувшая голову в ловушку.

Стоя на коленях под образами святых, она молилась вечерами, прося оттянуть неизбежное. И задавалась меркантильным вопросом: соглашаться или нет на предложение Оламирь? Что та попросит взамен за услугу?

А может, напрямик заявить господину подполковнику, что беременность не входит в планы Айями? Привести основательные доводы и попросить о помощи. В последнее время у Веча хорошее настроение, и ему не составит труда достать горсточку-другую таблеток.

Ухватилась Айями за эту идею. Обмозговывала на разные лады. И под нос бормотала, и перед зеркалом проговаривала, но так и не придумала, как начать разговор с Вечем, чтобы в итоге убедить. В таком деле поспешность может повредить, и нужно тщательно продумать стратегию.

Незаметно подоспело Свежелетие. В мирное время — праздник тыквенных пирогов и гирлянд. Теперь же вместо вкусной сдобы горожане пекли крупяные лепешки. И вынимали из коробок гирлянды, чтобы украсить дверные проемы, окна, молебные места.

И на работе переводчицы решили создать праздничное настроение. Айями принесла гирлянду из золоченых шаров — внутри вата, а снаружи фольга. Мариаль достала из сумки роскошную ленту с сосновыми и еловыми шишками, а Риарили — гирлянду из тряпичных бантиков. Вдобавок женщины склеили бумагу полосой и, надрезав бахромой, повесили под потолком.

Имар не препятствовал приготовлениям. Выделил переводчицам время, чтобы те украсили комнату, и поглядывал с любопытством на необычные манипуляции.

— Странно. Праздник, знаменующий начало нового года, приходится на середину зимы.

— Ничего странного. Зимой морозно, дни короткие. Скучно. Вот мы и придумали развлечение, — сказала Айями шутливо. — А в Даганнии когда встречают новый год?

— Исстари, весной. Когда солнце греет жарче, и просыпается земля. Растения пускаются в рост, звери сходятся в пары, птицы выводят потомство, — ответил Имар. — Вот тогда мы отмечаем Бейрихен. А зимой бессмысленно праздновать.

— Ну и что, — возразила Айями упрямо. — Свежелетие — наш праздник испокон веку. Вы радуетесь началу нового года весной, а мы — зимой. Людям нужен праздник, он поддерживает веру, когда не осталось ничего, во что можно верить.

Имар не нашелся с ответом. Подошел к окну, потрогал бантик из синего сатина.

— А почему гирлянды? — спросил примирительно. — Это ваша традиция?

— Каждый узелок на гирлянде символизирует событие, которое случится в новом году. Непременно приятное и хорошее. Новые встречи, новые знакомства, новые успехи. Чем больше узелков, тем лучше. Изготовление красивой гирлянды требует фантазии и немалого терпения. До войны у нас устраивали конкурсы — общешкольные, городские, республиканские. И определяли победителей.

— Да, я помню, — подхватила Мариаль. — Когда праздник кончался, гирлянды в школе снимали и наматывали на специальные валики...

— На бобины, — поправила Риарили. — Их хранили на чердаке на специальных подставках. У нас дома есть гирлянда с лампочками, но провода спутались. Непонятно, где начало, а где конец.

В другое время Айями вздохнула бы завистливо, и не скажешь, что взрослая женщина с ребенком. До войны электрические гирлянды только-только вошли в обиход, их привозили из столицы как большой дефицит. И окно, украшенное сияющими огоньками, притягивало взгляды прохожих.

— Принеси, посмотрим, будет ли гореть, — предложил Имар, и амидарейки воззрились на него удивленно. Неужели чужаку интересна такая ерунда?

Однако ж, на следующее утро Риарили принесла на работу клубок проводов с лампочками, а к вечеру Имар водрузил на подоконник внушительную конструкцию — неизвестный прибор в пластмассовом корпусе, из которого выходили провода распутанной гирлянды.

— Работает крайний правый выключатель, на прочие не обращайте внимания. Мы приспособили, что нашлось, — объяснил Имар.

Щелкнул тумблером, и развешенная на окне гирлянда загорелась — красным, синим, желтым, зеленым.

Ах! — выдохнули хором амидарейки. А Айями сглотнула ком, подступивший к горлу, и смахнула украдкой выступившие слезы.

Воспоминания довоенной поры завертелись калейдоскопом. Утренники, праздничные вечера... Румяные пирожки с тыквенным повидлом... Служба в храме и обязательная треть чарки церковного вина. "Мала еще" — притворно строгий голос отца. "После острига можно. Сегодня грех не испить. За будущее" — веселый голос матери... Лица одноклассников, родственников, Микаса... Раскрасневшиеся с мороза, поздравляющие... Как давно это было! И уже не повторится.

— Выключите свет!

Засуетившись, увернули лампочки в светильниках, и потонувшее в вечерних сумерках помещение озарилось волшебным светом. Разноцветные огоньки отражались в стекле, тронутом с улицы дыханием морозного инея.

И Мариаль не скрывала слез. Прикрыла рот ладонью, чтобы не прорвались наружу всхлипы, а плечи вздрагивали.

— Аама, вы расстроились? — забеспокоился Имар.

— Нет-нет, наоборот. Я счастлива, — ответила она дрожащим голосом, но Имар не поверил. Разве ж люди плачут, радуясь?

Ну и пусть. Ему не понять.

Люнечка бегала по дому, охваченная предвкушением праздника.

До войны красный угол с образами святых обкладывали ватой и украшали кистями мороженой рябины, яблочками-дичками, веточками снежноягодника, непременно сорванными в канун Свежелетия. Теперь плодовых деревьев не осталось, давно вырубили на дрова, однако ж, Эммалиэ принесла от знакомых сосновые шишки, набранные на лесоповале, и Люнечка с важным видом занялась украшательством. Еще бы, ей поручили архиответственное дело.

Под чутким руководством Эммалиэ дочка вырезала из бумаги кривокосые абстрактные фигурки и навздернула на нить. Импровизированная гирлянда украсила окно.

— Мама, мама, смотр-р-ри, это я сдерара! — потянула Люнечка вглубь комнаты, едва Айями переступила порог дома.

— Ой, милая, позволь сперва разуться и руки помыть, — сказала та, разматывая шарф. — Замечательно, — похвалила Айями результат стараний дочки. — Рукодельницей растешь.