Небо и земля

— Почему? — спросила Айями недоумевающе.

— Каждый раз ты принуждаешь себя, и мое сердце кровью обливается. Как представлю, каково с нелюбимым...

Айями отвела взгляд.

— Принуждения нет. Господин А'Веч мне... симпатичен.

Трусиха. Не хватило смелости признаться, что он больше чем симпатичен или нравится. А'Веч волнует её как мужчина.

— Вот как... — растерялась Эммалиэ. — Неожиданно. Тебе повезло. А я так и не сумела забыть мужа.

— И я не собираюсь забывать Микаса, — сказала Айями с обидой, словно её уличили в плохом поступке.

— Милая, я не виню тебя ни в чем. Уж без малого три десятка лет нет со мной Реналя, а я не научилась воспринимать мужчин... как мужчин, — пояснила соседка с запинкой. В силу возраста и воспитания поднятая тема давалась ей нелегко. — С мужем мы пережили и хорошее, и плохое. Прикипели друг к другу. Поэтому раскрыть душу другому человеку... доверить свои мысли, тело... жить его интересами... Нет, я бы не смогла. Да и не захотела.

До других ли мужчин было Эммалиэ, потерявшей ребенка и мужа? Соседка и так чудом задержалась на бренной земле, внушив себе за правду последние слова дочери на смертном одре. И из этого внушения черпает силы, чтобы жить и ждать. Судьбинушка давно перевалила за полувековой рубеж, а Эммалиэ до сих пор надеется.

До недавнего времени и Айями жила одним — ненаглядной доченькой. И сейчас ею живет. А господин подполковник мешает. Умудрился пробраться к Айями в голову. Путает мысли и будоражит. Одним только взглядом заставляет сердце стучать быстрее, а дыхание — учащаться.

— Не знаю, что и сказать. И то хорошо, что не каторга. Господин А'Веч на удивление щедр. Но когда-нибудь он уедет и не вернется, а тебе придется жить дальше. А без симпатии живется легче. Сердце не болит, и дышится ровно.

Айями не задумывалась о том, что сегодня или завтра машина господина подполковника может уфырчать насовсем. Его отъезд виделся в необозримом будущем, быть может, через месяц или через два. Или через полгода. Ни один нормальный человек не станет вкладывать инвестиции за пять минут до отбытия на родину и, к тому же, немалые. В коробке, например, составлено не меньше полугодового жалованья Айями.

— Мы справимся. Что-нибудь придумаем, — ответила она нарочито пренебрежительно.

— Ирония судьбы, — вздохнула Эммалиэ. — Амидарейцы и даганны — разные во всём, начиная от внешности и заканчивая характерами. У даганнов иные критерии красоты, иная пища, иная религия. Вдобавок враждебность к нам. Между нашими народами нет ничего общего. Будь осторожна, Айя, не обманись. У господина А'Веча, как у любого мужчины, имеется определенный интерес. И когда-нибудь его интерес кончится, — дополнила она сказанное выразительным взглядом, вызвавшим у Айями прилив жара к щекам.

— Я знаю, — сказала Айями тихо, предпочтя смотреть не на соседку, а на дочку, увазюканную медом. Люнечка запихивала третью лепешку в рот, и щеки раздулись, словно у хомяка.

Эммалиэ мудра и говорит правильные вещи. Даганны — чужаки, пришедшие со своими законами на чужую землю и задержавшиеся здесь на долгую студеную зиму. Со скуки господину подполковнику пришел в голову каприз — закрутить несерьезную интрижку с амидарейкой, коей стала Айями.

— Я тут подумала... У вас не будет причин для беспокойства. Никто и ничего не узнает. Я и раньше задерживалась по вечерам на работе... — сказала Айями, пряча взгляд.

— Меня мало беспокоит, если узнают соседи, — поморщилась Эммалиэ. — Я волнуюсь за тебя. Не хочу, чтобы симпатия переросла в серьезное увлечение. Большое счастье, что твое сердце оттаяло после гибели мужа. Впусти в душу достойного человека из наших, но не даганна. Он её вытопчет и не заметит.

— Да, вы правы, — кивнула Айями.

Согласилась, чтобы успокоить Эммалиэ, а про себя подумала: разве можно любить по заказу? Хотя у Оламирь получается. Сегодня один, завтра другой.

И Айрамиру перепало от даганских щедрот.

— Картошка в клубнях, — заметил он, соскребая остатки соуса с тарелки. — Откуда?

— Дали премию за хорошую работу, — пояснила Айями, не моргнув глазом.

Нужно быть осторожней на будущее. Картофельные брикеты в даганских пайках превращаются в однородное пюре. Эммалиэ приноровилась откалывать кусочки от прессованной массы, чтобы не наготавливать зараз большую кастрюлю съестного.

— Не похоже на тушёнку, — сказал парень, облизав ложку.

Его внимательность заставила Айями напрячься. Конечно, у сочных мясных кусочков нет ничего общего с разваренной массой из консервов.

— Как видишь, даганны по-разному поощряют.

— Козлы, — пробурчал Айрамир. — Специально заставляют унижаться за подачки.

— Никто и никого не унижает, — возразила Айями. — Хочешь — работай, не хочешь — не работай.

— Ага. Не работай, ложись и помирай. Эти сволочи всем заправляют. Без их ведома нельзя и шагу ступить. Пересчитали по головам как поросят и всучили пропуска. Устраивают поборы в деревнях. Захочешь уехать из города и не сможешь. Не выпустят. Деньги обесценились. Ты вот получаешь зарплату жратвой, и её количество зависит от хорошего настроения гадов.

— Это временные меры, — сказала Айями бодро. — Говори, что хочешь, но я считаю, что насилие порождает насилие. Война закончилась, и надо решать проблемы мирным путем.

— Ну-ну, попробуй, а я посмотрю, — отозвался парень скептически. — Со сволочами нужно общаться по-ихнему. Террором и диверсиями.

— Это глупо. Наши напали на насосную, и что? Без воды осталась тюрьма, а в ней, между прочим, держат пленных, если ты не забыл. Через пару дней оборудование восстановят, и никто не вспомнит о подвиге. Ради чего наши патриоты жертвовали жизнью?

— Ради страны. Если ты шибко умная, подскажи, как избавиться от гадов без потерь, — прищурился Айрамир.

— Не знаю. Но ведь можно с ними сотрудничать. И все останутся живыми и здоровыми.

— Мы уже насотрудничались. Хватило по уши. Связались с риволийцами и проиграли войну, — разошелся парень.

— Причем здесь риволийцы? — удивилась Айями.

— Забудь, что я сказал, — буркнул парень. — Война закончилась летом. Сейчас зима, а в стране правят эти козлы. Сама же говорила, что когда-нибудь они вернутся в вонючие юрты и оставят нас в покое. А они не уезжают, и наша свобода их не устраивает.

— О вонючести я не говорила. И о юртах тоже, — опровергла Айями. — А если сомневаешься, завтра на работе я спрошу напрямик о судьбе Амидареи.

— Спроси, спроси. Посмотрим, что тебе напоют в уши. И вообще, сочтут ли нужным отвечать.

Перепалка с парнем оставила осадок в душе. Айями заметила, что в разговоре, к своему удивлению, выгораживала и даже оправдывала даганнов. А ведь Айрамир прав. Из городка ведет одна дорога — за Полиамские горы. Процветает натуральный обмен. Жители целиком зависят от милости чужаков. Промышленности нет, школа не работает. Благо, Зоимэль разрешили практиковать в больнице. Население живет сегодняшним днем. Худо-бедно сыты, обуты, одеты — и ладно. И никому нет дела до страны, разоренной войной.

Без сомнений, господин А'Веч осведомлен о том, какое будущее уготовано Амидарее. Вернется ли правительство в столицу? Кто встанет во главе государства? Появится ли местная власть в городе? Не бывает так, чтобы большая страна перестала существовать на карте мира, словно её стерли ластиком. Жизнь обязательно наладится.

И все же червячок сомнения грыз, мешая сну. Люнечка сопела сонно под боком, а Айями изучала потолок и вздыхала в такт раздумьям.

После капитуляции минуло немало времени, но даганны не торопятся оставлять захваченные земли и не спешат заключать мирный договор с проигравшей стороной. А если заключат, кто подпишет пакт от лица Амидареи?

С одной стороны, господин подполковник — враг. И отправился на срочное задание — возможно, чтобы выследить и схватить партизан. Амидарейцев. Соотечественников Айями. Найдет тайную базу и даст команду стрелять на поражение. Или сам нажмет на спусковой крючок. Выполнит задание с честью, получит награду и вернется в гарнизон. И вызовет Айями в кабинет, чтобы на потертой тахте возместить оплаченный аванс.

А с другой стороны, опоздала Эммалиэ с предостережениями. Лед, сковавший сердце Айями после гибели мужа, треснул, и причиной стал никто иной как А'Веч. Что выбрать: позволить ледяному панцирю растаять или нарастить толстую броню льда, чтобы не разочароваться в человеке?

Что известно о господине подполковнике? Ничего. Крупинки информации.

Теперь он — покровитель Айями, и его имя защитит от посягательств других даганнов. От таких, как капитан Т'Осчен, который, угрожая отобрать дочку, расписал её будущее в леденящих кровь красках и упомянул слово "мехрем". Оно же прозвучало и в речи господина подполковника, когда тот пояснил, какие отношения связывают Оламирь с его товарищем. Примерно такие же, как у Айями с господином А'Вечем.

Мехрем. Женщина легкого поведения. Проститутка. Содержанка.

Точнее некуда.

____________________________________________

Аффаит* — особый сорт угля, обладающий высокой теплотворной способностью.

32

Хорошо, что он уехал. И дал Айями время подумать.

Например, о мехрем. Что поделать, если язык даганнов беден, и одно слово имеет несколько значений. К примеру, у перца — более двадцати названий в лексиконе чужаков, по разновидностям и сортам. А вот с женщинами обошлись проще.

У проститутки много клиентов, у содержанки — один, но и та и другая продают свои услуги, точнее, тело. А как называется женщина, выбравшая покровителя вовсе не из-за материальных благ? Он, конечно, их навяливает и даже чересчур, но первопричина завязавшихся отношений — в другом. По крайней мере, для Айями.

Черный карандаш повторил контур брови. Слегка изогнутой и приподнятой, как у фотомодели из довоенного женского журнала.

Айями полюбовалась на отражение в зеркале, поворачивая голову и так, и эдак, сравнивая результат с вырезкой, прикрепленной к трюмо. И вдруг сорвала, смяла черно-белую картинку. И принялась яростно стирать с лица наведенную красоту.

Спрашивается, для кого намалевалась? Выщипала брови, отыскала на дне шкатулки с бижутерией карандаш и тюбик с засохшей тушью. И открыла баночку с остатками румян.

Стыд и позор.

Умывшись, Айями снова подошла к зеркалу и, скрестив руки на груди, разглядывала отражение — так, словно увидела незнакомку. Изучив зеркального двойника, расправила скомканную вырезку и прилепила на прежнее место. Обмусолила карандаш, чтобы заново обвести контур бровей. И коснулась щеточкой ресниц, накапав воды в тюбик с тушью.

Может статься, он и не заметит, когда вернётся. Ну и пусть. Эти мелочи — не для него. Для самой себя.

Господин подполковник отсутствовал, но его тень незримо витала над гарнизоном. И над Айями.

Господин В'Аррас трижды в день наведывался с проверками в комнату переводчиц — утром, после обеда и вечером. Заглядывал и исчезал, не задерживаясь. Очевидно, не находил повода, чтобы применить полномочия, данные А'Вечем. А в том, что тот наделил помощника особыми полномочиями, не возникало сомнений.

Встречные даганны сторонились, пропуская Айями. Перестали хохмить и сыпать пошлостями. И посматривали на неё как на диковинку.

Правда, без эксцессов не обходилось.

Как-то переводчицы отправились в туалет на заднем дворе ратуши. Насосную еще не восстановили, и естественные надобности приходилось справлять на зимнем морозце. И опять-таки появление амидареек стало предметом повышенного внимания солдат.

— Пойдем со мной, не пожалеешь, — предложил широкоскулый даганн, улыбаясь. — Я не жадный. Если понравишься, не поскуплюсь.

Айями помотала головой. Лучше не отвечать, чтобы не распалить чужака неосторожной фразой. Но и молчание раззадорило солдата не меньше слов.

— Недотрогу из себя строишь? Да я таких, как ты, без счета имел и разрешения не спрашивал. И тебя опробую, заодно и спесь собью.

Тут подошел другой даганн — Айями его узнала, он часто дежурил в фойе ратуши — и сказал что-то сослуживцу. Пояснил тихо и немногословно, но достаточно, чтобы приставучий солдат переменился в лице и поспешил со двора.

На следующий день господин В'Аррас, зайдя в комнату переводчиц, объявил:

— Обо всех конфликтных ситуациях с военнослужащими гарнизона сообщайте мне незамедлительно.

Очевидно, господин помощник каким-то образом прознал о недоразумении у клозета. По сути, конфликта-то и не было, похабности военных стали привычным делом, и Айями открыла рот, чтобы заверить, мол, не приключилось ничего страшного и достойного внимания. Но В'Аррас добавил беспрекословным тоном: "Уведомлять обо всех инцидентах без исключения", давая понять, что вопрос исчерпан.

В другой раз Айями остановил патруль. В переулке, недалеко от дома. Солдаты изучали пропуск и удостоверение придирчиво и неторопливо, и Айями начала притопывать, замерзая.

— Похоже, фальшивка, — заметил патрульный.

— Похоже на то, — согласился товарищ. — Подозреваемую надлежит задержать и поместить в камеру.

Айями здорово перепугалась. Мало того, что продрогла, от перспективы ареста подкосились ноги. Её посадят в тюрьму. Ошибка разъяснится не сразу, и за это время Эммалиэ сойдет с ума от беспокойства. А если даганнам взбредет в голову устроить обыск в квартире, под горячую руку попадется Айрамир, прячущийся по соседству.

— Э-это не фальшивка. Я д-действительно работаю п-переводчиком, — оправдывалась Айями, дрожа от холода и страха.

— Посмотри, печать настоящая. Выходит, не подделка. Наверняка ты украла, — предположил патрульный.

— Или купила, — сказал второй солдат. — Погрела постель офицерику, и он пожалел.

— Вы заблуждаетесь. Я не воровка! — убеждала Айями со слезами. — Перевожу тексты. Днем работаю в комендатуре, а вечером возвращаюсь домой.

Впустую. Даганны не верили.

И невдомек ей было, что таким образом патрульные развлекались, посмеиваясь над перетрусившей амидарейкой. А промурыжив, великодушно отпустили.

Айями добежала до дома, не чуя ног. И тряслась так, что зуб на зуб не попадал. Остаток вечера провела, держа ноги в тазу с горячей водой, и пила отвар с ромашкой под присмотром Эммалиэ.

— Издеваются, ироды, — сказала соседка, подливая кипяток в таз. — Попугали шутки ради. У тебя чуть сердце не зашлось, а им смешно.

— Разве ж таким шутят? — не поверила Айями.

— Мало ли что придет в голову со скуки. Хорошо, что не задержали. Могли бы посадить в тюрьму. Просто так, от нечего делать.

— Но это несправедливо! Сами же выдали документы и сами же обвинили.

— Милая моя, забудь о справедливости. У кого сила, тот и прав. Впредь не паникуй и держи голову высоко. Ты амидарейка, а не затравленный зверек.

— Постараюсь, — ответила неуверенно Айями. Трудно сохранять достоинство, когда от страха путаются мысли и немеет язык.

И Люнечке досталась своя доля врачевательства. Положив полотенце на лоб "больной", дочка сунула под мышку Айями карандаш — воображаемый градусник. Но не утерпела, вынула через мгновение.