| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Может, тебе взять его под покровительство рода, как Грейнджер? Тогда у него по крайней мере со слизеринцами проблем не возникнет.
— Он не гриф, их и так не должно возникнуть, но если что, я предупрежу виновников.
— Ладно, присмотрю. Не спрашиваю, зачем — полагаю, ты знаешь, что делаешь.
19.
Утром я проснулся и увидел стоящего надо мной Теда с 'Ежедневным Пророком' в руке. Судя по его лицу, парень подвисал над нелёгкой задачей — разбудить меня немедленно или всё-таки дать мне ещё поспать — но я открыл глаза и решил его дилемму.
— Гарри! — воскликнул он, сунув мне газету. — Посмотри, что тут про тебя написано!
— Что? — я развернул газету и на первой странице увидел заголовок: 'Детство Мальчика-Который-Выжил: хуже только Азкабан'. Наскоро пробежав глазами статью, я удостоверился, что там была описана моя жизнь в дошкольные годы, скомпонованная из моих детских воспоминаний. Заканчивалась статья возмущёнными рассуждениями на тему, как такое могло случиться — при злостном попустительстве или из-за преступного умысла моего магического опекуна? — и обещалось продолжение.
— А, статья... — я вернул газету Теду.
— Что это значит, Гарри? — спросил тот. — Тут про тебя такое написано, а ты не удивляешься?!
— Нечему удивляться, именно так я и жил, — сказал я, вставая. — Не далее как вчера я упоминал тебе о деле, требующем гласности...
— Так это правда?!
— Да, это мои подлинные воспоминания. Подано эмоционально, но без преувеличений — преувеличивать было незачем.
— Твои родственники... их же убить мало!
— Ты упустил главное, Тед.
Нотт наскоро проглядел статью заново и поднял глаза на меня.
— Дамблдор? Ты жил у них из-за Дамблдора? Это и есть дело, требущее гласности?
— Оно самое. Дамблдор настаивает, чтобы следующее лето я прожил у Дурслей, а это не входит в мои планы.
— Нет слов... — прошипел Тед не хуже змееуста и с отвращением швырнул газету на стол. — Потомка Годрика — к маглам... да еще к таким... это оскорбление всем нам, всей аристократии...
— Это ещё самое малое, что он мне должен.
— Если это — малое, что же тогда большое?
— Об этом рано говорить. Но он расплатится за всё — не ради мести, а потому что некоторые вещи нельзя оставлять безнаказанными.
За завтраком слизеринский стол гудел. Если год назад змеи могли бы и позлорадствовать, то теперь они считали меня своим и были в таком бешенстве, что им изменила выдержка. Вопреки их обычному уважению к приватности чуть ли не каждый из них спросил меня за утро: 'Это правда?' и, удовлетворившись моим коротким 'да', впадал в состояние праведного возмущения. Равенкловцы выглядели шокированными, хаффлпаффцы пребывали в глубочайшей растерянности, поскольку газетная статья шла вразрез с образом доброго дедушки-директора, в который они верили. Грифы злорадствовали — не все, но многие, среди которых выделялись три рыжих конопатых морды, в открытую пялившиеся на меня и жизнерадостно ржущие.
В шоке были не только ученики, но и преподаватели — кроме Снейпа, который если и был шокирован, то на неделю раньше. Дамблдор избежал неудобных вопросов только потому, что еще был в отъезде.
Ещё через день вышла следующая статья, 'Детство Мальчика-Который-Выжил: до Хогвартса Гарри считал свою мать потаскухой, а отца алкоголиком, погибшими по пьяни', и тоже наделала немало шума. А в день выхода третьей статьи, 'Детство Мальчика-Который-Выжил: сломанные рёбра за хорошие школьные оценки', в Хогвартс вернулся Дамблдор.
В тот же день он вызвал меня к себе в кабинет, легко догадаться, почему. Чего он собирался этим достичь, должно было выясниться в процессе разговора — только, директор, начните с того, что залейте свой чай себе в глотку и подавитесь своими лимонными дольками.
Да, директор, я владею окклюменцией лучше, чем вы легилименцией. Сюрприз, правда?
Сэр, почему бы мне и не поделиться некоторыми подробностями своей жизни с друзьями, если им это интересно? Я не делаю из своей жизни секрета, с чего бы?
Кому сказал? Повторяю — друзьям, сэр. Они слушали меня весьма сочувственно.
Думосброс, сэр. Некоторые вещи по-другому не получится передать правдиво. Сломанные рёбра от пинков Вернона, например. Запертую дверь в чулане под лестницей и кошачью дырку, в которую просовывают вчерашние объедки.
Почему я не жаловался дяде с тётей, что кузен с друзьями избивает меня, когда я возвращаюсь из школы? Потому что дядя с тётей тоже избили бы меня. И лишили бы ужина, а мне нужно было хоть что-то есть.
Кровная защита моего родного дома от моей маглорожденной матери? Даже если бы такое было возможно, откуда ей взяться над местом, которое я никогда не считал своим родным домом, сэр?
Вы не знали? Вы не думали? Зачем вы тогда вообще взялись опекать меня? Нашлись бы люди, которые умеют думать и хотят знать. Это совсем нетрудно.
Вы и представить не могли, что бывают такие жестокие родственники? В вашем возрасте и с вашим жизненным опытом? Не заставляйте меня считать, что вам самому нужен опекун — если, конечно, вы говорите правду, сэр.
Вы очень виноваты передо мной? Знаю, сэр. Вы очень виноваты передо мной каждый день в течение десяти лет.
Нет, сэр, просьбой о прощении вы не отделаетесь. У вас не получилось купить меня тем, что седой и важный директор умоляет маленького мальчика о прощении, роняя на бороду скупую мужскую слезу. Через десять лет я подумаю, стоит ли вас прощать.
Что именно я надумаю, я знал уже сейчас. Но это я уже сам с собой, за стенами кабинета... уфф, ну и разговорчик был... Теперь я наверняка переведён директором из условно-полезных существ в условно-вредные — и хорошо, если не в опасные — а в Избранные зачислен мой дублёр Лонгботтом, и всё, что предназначалось мне, достанется на его долю. Значит, если я хочу помешать планам Дамблдора, нужно проследить за новым избранником и разрушить интриги с его участием. И если получится, спасти растяпу.
По мере того, как статьи появлялись в печати, отношение слизеринцев ко мне разделилось. Вслух никто ничего не говорил, но я был не настолько слеп, чтобы не замечать изменений. Большинство из них отнеслось ко мне с обезличенным сочувствием, я стал для них ещё одним обоснованием неприязни к маглам. Кое-кто заметно потеплел ко мне. Как ни странно, в эту компанию попали Винс с Грегом, и без того относившиеся ко мне неплохо. Детские унижения и необходимость подчиняться своеволию вышестоящих были для них не пустым звуком, и если прежде чувствовалось, что я для них в первую очередь официальный союзник Драко, то теперь я стал для них своим парнем. Но были и такие, кто стал относиться ко мне с той или иной степенью брезгливости. Особенно она проявлялась у Панси Паркинсон и братьев Бойд.
Братья Бойд, двое высокомерных красавчиков — третьекурсник Уолтер и первокурсник Беннет — относились с молчаливым презрением ко всему миру, от них и следовало этого ожидать. Панси перестала мне язвить, вместо этого при встрече со мной она делала едва уловимую презрительную гримаску и отворачивалась в сторону. Её подруга Дафна Гринграсс, напротив, непрочь была посочувствовать мне, это было видно по её открытому для общения взгляду, но я не давал ей повода для подобных разговоров.
Отдельным пунктом стояло поведение Забини, с которым мы долгое время находились в состоянии враждебного нейтралитета. В последнее время Блейз пытался сблизиться со мной и с нашей компанией, но мы уже привыкли держать его на расстоянии, поэтому у него мало что получалось. Его отношение ко мне нисколько не изменилось, будто он и не читал этих статей. По каким-то причинам войти в доверие ко мне было для него важнее, словно он, как когда-то Драко и Тед, выбрал меня в союзники. Тем не менее, это 'нисколько' настораживало меня, потому что в чём-то переменились даже они. Было заметно, что теперь Драко чувствовал себя при мне неловко — он признавал меня крутым, но никак не мог заставить себя принять меня вместе с моим прошлым, вызывавшим у него спинномозговое неприятие. Нотт относился ко мне почти так же, как и прежде, но краем зрения я стал иногда замечать на себе его испытующий взгляд.
Когда я уходил в кабинет директора, Тед сказал, что дождётся меня в гостиной. Как и остальные слизеринцы, он понимал, что разговор у меня будет непростой.
— Есть что-нибудь интересное? — спросил он, когда я вернулся.
— Так, пустяки, — ответил я мимоходом, потому что в гостиной находилось немало змей, которым было интересно, зачем меня вызывал Дамблдор и чем это закончилось. Тем не менее Тед должен был понять, что пустяки — это больше, чем ничего.
Я улёгся в нашей комнате на заправленной кровати, заложив руки за голову и дожидаясь его прихода. Вскоре вошёл и он, присел на свою кровать и вопросительно взглянул на меня.
— Сегодня я растерял последние крохи хорошего расположения Дамблдора, — порадовал я его.
— После таких статей это ожидаемо, — согласился Тед. — Дамблдор наверняка догадался, что это целенаправленная атака. Ты ведь собираешься менять опекуна?
Этого я Теду не говорил, но вычислил он верно.
— Да. Он вынудил меня, но, может, это и к лучшему.
— Однозначно к лучшему. Если у тебя всё получится, ты сможешь располагать собой, а сильно навредить тебе директор не сможет. Ты Мальчик-Который-Выжил, попечительский совет на твоей стороне, общественное мнение тоже.
— Всё обстоит сложнее, Тед. Потеря опекунства не только отнимет у Дамблдора приличные деньги, но и заметно повредит его репутации, не говоря уже об его планах на меня. Я подозреваю, что теперь он сделает всё, чтобы закопать меня поглубже.
— А ты не преувеличиваешь? Одного причинённого ущерба мало, чтобы закопать тебя во вред себе. Вот если бы ты знал его планы и мог выдать их...
Я прикинул и понял, что от Дамблдора я почти ничего не знаю. Наиболее опасные сведения я раздобыл сам.
— От него мне известно только то, что в его планах мне отводилась роль фигуры. Разменной фигуры.
Тед, несомненно, заметил уточнение 'от него', но не стал заострять на нём внимание.
— Если это — всё, это несущественно. Это общие слова, от которых легко отказаться. За них не закапывают.
— Пожалуй. Но если у Дамблдора получится закопать меня без вреда для себя, он это сделает. Поэтому не говори обо мне никому ни слова. Ничего из того, что можешь знать только ты — когда я ушёл, когда пришёл, где был, что ел, когда умывался. Ни-че-го.
Нотт приподнял брови, демонстрируя лёгкое удивление.
— Ты меня знаешь, Гарри, и всё-таки об этом просишь. Либо мне следует обидеться, либо всё настолько серьёзно.
— Второе. И если у тебя имеются какие-то соображения насчёт меня, я попросил бы тебя не высказывать их вслух, — добавил я, помня, каким пугающе проницательным бывает Тед. — Верные или неверные, они могут оказаться камешком, который сдвинет лавину.
— Соображения... — он ненадолго призадумался. — Ладно, сюзерен.
На следующее утро Тед получил письмо. Когда мы с завтрака зашли за учебниками, чтобы захватить их на трансфигурацию, оно ждало адресата на письменном столе.
Глаза Теда на мгновение расширились, когда он сломал печать и прочитал записку.
— Это от Грейнджер, — обернулся он ко мне. — Она хочет встретиться со мной и поговорить. После занятий, на южной террасе, где мы прежде общались втроём, помнишь?
— Тебя это еще беспокоит? — удивился я его взволнованному тону.
— Ещё бы не беспокоило! Поттер, ты совсем тупой? Вчера ты окончательно лишился расположения Дамблдора, а сегодня Грейнджер понадобилось наладить со мной отношения! Ты понимаешь, что это может значить?
После снятия окаменения Гермиона не искала общения со мной ни до каникул, ни после них. Все наши отношения в последнее время ограничивались краткими 'привет' и 'пока', и это меня тревожило.
— Не буду разочаровывать тебя и утверждать, что это совпадение, — признал я. — Хотя возможность совпадения не исключена. Грейнджер давно хотела помириться с тобой, но не хотела заговаривать первой. Может, она наконец-то перешагнула этот барьер. Про Диану она знает?
— Без понятия. В разговоре всё равно выяснится, что ей нужно.
Последней парой у нас в этот день была ЗоТИ. Гилдерой, как всегда, рисовался и картинно потряхивал золотистыми локонами, производя неизгладимое впечатление на соплюшек, и, как всегда, вызвал меня к доске, чтобы я изображал ему очередную жертву его подвигов. Мне было абсолютно безразлично как то, что мне приходится делать на ЗоТИ, так и то, что ЗоТИ у нас по-прежнему отсутствует как предмет. Как говорится, солдат спит — служба идёт, а что мне нужно, я и сам изучу.
Я заметил, что Гермиона иногда украдкой оглядывается на нас с Ноттом. Нужно сказать — не только сегодня и не только она, потому что после каникул Тед выглядел так, что мог произвести впечатление на любую девчонку. Даже на такую, которая сохнет по кому-то ещё. После занятий он сунул мне свою папку с учебниками, сказав, что сразу пойдёт на условленное место.
Я успел написать обзор для завтрашней астрономии и объяснить кое-что оттуда Миллисент, когда он вернулся. Тед дождался окончания моего разговора с Милли, и мы с ним ушли обсуждать его встречу с Гермионой. Судя по тому, как он хмурился, итог ему совсем не нравился.
— Для начала Грейнджер объявила мне, что она меня прощает, — сообщил Тед, когда за нами закрылась дверь спальни. Было видно, что его это злило. — На девчонок не обижаются, поэтому я поблагодарил её. Она обрадовалась и стала болтать со мной, словно и не игнорировала меня с сентября. Ну ты знаешь Грейнджер — сплошной напор и натиск. Что я делал, что читал, чем занимался, где провёл каникулы и всё такое. Ей бы только дознавателем работать.
— И много она из тебя вытянула?
— Да почти ничего, хотя мне пришлось для этого напрягаться. В какой-то мере спасало 'а у тебя как?', на некоторые вопросы пришлось сказать, что мне это будет не интересно рассказывать, на другие — что ей это будет не интересно слушать. С последним она не соглашалась, но я был несговорчив. Затем мы немного пообсуждали общеизвестные события. Ещё я сказал ей, чтобы она больше не звала меня Тедом, потому что мы уже не дети и наши могут подумать, что она моя девушка. Она пыталась возражать, но я напомнил ей, что её симпатии отданы Гилдерою и что я не хочу выглядеть идиотом, пытаясь перебить такого соперника.
— Поиздевался, значит, — хмыкнул я.
— Не без этого. Гарри, я не могу уважать девчонку, у которой такие вкусы. Ладно бы Грейнджер умная была, но она ведь не умная, у неё просто память хорошая. Зубрилки не бывают умными, они не умеют отличать важное от неважного. Была бы она умная, попала бы в Равенкло, а так... ей самое место в грифах. Вон Милли, та умная, хотя способностей к наукам у неё никаких.
Не только Тед, но и никто из нас не считал Миллисент тупицей. Если бы Милли была недалёкой и заурядной, она попала бы к барсукам — а она училась у нас в Слизерине. У неё был ясный и конкретный взгляд на мир как на реальность, данную в ощущениях, а любые попытки формализовать его были глубоко ей чужды. Тем не менее учёба была её долгом здесь, и Милли училась добротно, во всём разбираясь, ничего не пропуская и никогда не списывая. Её массивное, рано сформировавшееся тело, крупные броские черты лица с большими 'коровьими' глазами и тяжеловатой челюстью, густые тёмно-каштановые волосы, всегда уложенные в аккуратный пучок, в целом были гармоничны и по-своему привлекательны, поэтому никто не удивлялся тому, как вокруг неё захаживал Винс. Я симпатизировал Милли, из наших хогвартских ровесниц она была самой спокойной и надёжной.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
