Я пришел в замешательство:
— Какие проблемы?
— Без контактов с местной телесетью, — продолжал Джош, — нам может быть трудно купить лучшее время. Ты знаешь, как действуют эти мошенники: они не отказывают, у них просто нет времени, чтобы его продать.
— Ладно, тогда поехали туда, разберемся. Я могу...
— Не надо, Финн, — успокоил меня Джош. — Я уже все сделал. Я кое-что проверил и обнаружил, что "Шеннон индастриз" многое держит в своих руках. Если местные сети не будут играть по правилам, которые устанавливает для них Нью-Йорк, они неожиданно натолкнуться на уйму проблем, которых раньше никогда не было. Так что я сказал судье, какие могут быть неприятности, но также сообщил, что знаю, как их избежать. — Джош откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Он был очень благодарен.
— Ты упомянул Келли?
— Не по имени. Я лишь сказал, что мы хотели бы просить об одолжении, и мы обсудим все, когда встретимся с ним.
— Он хотел каких-нибудь подробностей?
— Нет. Он же стреляная птица, Финн. Он спросил, как значительна сделка, и когда я ответил, что, по-моему, незначительна, он засмеялся и сказал, что в Вашингтоне не бывает незначительных сделок.
— Знаешь, Джош, мы решили, что у Холмса не много шансов вернуться. И дело не в черных и не в группах за гражданские права, выступающих против него, но даже его собственные люди считают, что он слишком стар.
Джош повернулся и открыл один глаз:
— А мне плевать, будь он хоть в возрасте Моисея, и баллотируйся как еврей в Йорквилле. Мы будем руководить его кампанией и устроим за его деньги первоклассное шоу — если, конечно, он назначит Келли в комитет Джоунса.
Он стукнул кулаком по колену.
— Все что нам надо — это комитет и общенациональное телевидение, и тогда Келли встанет на ноги. Если у нас не будет общенациональной известности, Финн, подготовка займет годы.
— Холмс слишком большая ханжа. Ты расскажешь ему обо всей грязи?
— Нет. Я расскажу лишь то, что хочу, чтобы он знал. Но, откровенно говоря, я не думаю, что даже судью это взволнует. Когда все кончится, Национальный Комитет Демократической Партии будет его обожать за то, что он помог надрать Джентайлу задницу. Джентайл баллотируется в Олбани и Белый дом, а его шурин, руководитель его собственной кампании, чуть ли не ворует ковровые дорожки в Сити-Холле!
— Я думаю, — напомнил я, — Келли не связывает Джентайла с этими мерзостями по косвенным намекам, Джош. Такова его позиция. Джентайл просто невинный свидетель, который добился успеха за счет того, что было им сделано.
— Боже мой, — проворчал Джош. — Я окружен бойскаутами и мальчиками из церковного хора.
Мы были в наших апартаментах в отеле "Конгрешнл" еще до десяти, и пока я совещался с Шиа и Шортом, Джош бегал по Вашингтону, встречался с нашими друзьями на Капитолийском Холме и в Сенатской пресс-комнате.
Я обнаружил, что опросы ободряют. Джош предложил, чтобы полстеры шли за Лютером Робертсом, Люком и их командой в поездке по штату и делили пробную попытку установить, имеет ли имя Шеннона хоть какое-то воздействие.
В Кенсингтоне, захудалом и нервном городишке, в котором чуть было не закрылся единственный завод, полстеры обнаружили, что жители стали упоминать имя Шеннона. Комитеты, которые организовал Люк; встречи, которые они посетили; тщательно помещенные сообщения о новых заказах (спасибо тому, кто догадался) — все заставляло город судачить. Как было сказано, Люк и его люди сосредоточились на молодых и побудили их работать. Было проведено три опроса; последний показал, что 60% опрошенных знают имя Келли Шеннона.
Позже я встретился с Джошем в Пресс-Клубе, и оттуда мы пошли в Энсон-Хауз, красивый столетний особняк, превращенный в ресторан. Он был очень дорогим, и доступ в него был ограничен.
Я нашел, что судья не изменился: те же белые волосы, цепочка от часов и сияющая усмешка.
Большую часть ланча мы обменивались политическими сплетнями, пока перед кофе судья будто случайно не спросил:
— Ну, джентльмены, что у вас на уме?
Джош ответил так же, между прочим:
— Судья, мы думаем, у нас есть хороший кандидат на вакансию в подкомитет по проблемам городов и коррупции.
— О-о, место, которое стало вакантным после смерти конгрессмена Уэллса. Замечательным человеком был Уэллс. Я помню его отца, старого Тома Уэллса, когда он был губернатором. Кажется, он баллотировался в Сенат в...
Десять минут мы слушали восхваления покойного конгрессмена Уэллса. У Холмса была манера поворачиваться ко мне и говорить:
— Да, Финн, вы же помните! Черт возьми, я знаю! — и я играл роль старой вороны и присоединялся к его воспоминаниям. Но судья был хитер. Все это было лишь игрой. Закончив, он осторожно выбрал сигару, отрезал кончик старомодными щипчиками, закурил и махнул нам, чтоб мы продолжали нашу речь. Мне кажется, при упоминании имени Шеннона он слегка скис; но я провел тщательное расследование и понял, что старый сенатор и Холмс ранее не пересекались. И я знал, что Джош хорошо проделал свою работу, один раз он небрежно упомянул, что одна из крупнейших телевизионных станций в штате Холмса принадлежит "Шеннон индастриз". И, конечно, Джош несколько раз повторил, какие трудности могут возникнуть с покупкой времени и получения новых программ на телевидении в штате Холмса..
— Ну боже мой, Джош, давайте посмотрим, есть ли у нас друзья, на которых можно было бы рассчитывать, — произнес судья. — Завтра же мои люди примутся за работу.
— Не надо, судья, — остановил его Джош. — Я уже установил контакты с нужными людьми. Они скажут словечко людям на телевидении в вашем штате.
— И кто это? — поинтересовался Холмс.
— Сенатор Шеннон, — спокойно ответил Джош. — Он владеет "Шеннон индастриз"и имеет больше веса, чем кто-либо другой.
Есть одна вещь, когда работаешь со старыми хитрецами вроде Холмса — им ничего не надо вдалбливать.
Холмс осторожно сбросил пепел с сигары.
— Этот Келли Шеннон стоящий парень?
— Он подает большие надежды, судья, — заверил я. — Он окажет большую помощь партии.
Старик улыбнулся:
— И вы, ребята, сделаете все, чтобы каждый его знал?
— Правильно, судья.
— Думаю, вы мне расскажите обо всем.
Джош коротко и ясно изложил данные о скандале, который касался штата Нью-Йорк, и постепенно по спокойным кивкам спикера стало ясно, что старый лис уловил картину — общенациональная реклама.
— Говорят, республиканцы возлагают большие надежды на Джентайла, — произнес он. — Член национального комитета говорил, что он производит огромное впечатление на женщин.
— Судья, Шеннон может превзойти его.
— Вы думаете у него есть шанс попасть в Олбани, Финн? — серые внимательные глаза впились в меня. — Реальный шанс?
— Я думаю, у него больше, чем шанс, и не только для Олбани, но и для Вашингтона. — Потом я осторожно добавил: — Джош полагал, что у вас могут возникнуть трудности с конгрессменом Джоунсом, судья, но я не верю в это.
— Джоунс настоящий член партии, Финн, вы же знаете, — ответил судья.
— Но он еще и председатель подкомитета, судья, — ответил я.
На какое-то мгновение установилось молчание, потом Холмс непринужденно произнес:
— Предположим, мы пригласим сегодня конгрессмена ко мне в офис где-нибудь после полудня.
— Это было бы прекрасно, судья, — ответил Джош.
Из кармана жилета были извлечены большие, старомодные часы.
— Сейчас два часа, когда мы вернемся в офис, я встречусь с ним. Скажем в четыре.
Он многозначительно посмотрел на меня:
— Финн, я помню, вы любите ходить пешком. Что вы скажите, если я предложу вам пройтись?
— Прекрасно, судья.
Джош быстро произнес:
— Я должен кое с кем встретиться в Пресс-Клубе. Я встречусь с вами, когда вернусь в офис судьи.
— А это было бы полезно и для вас, Джош, — поучал судья. — Взгляните на старину Пола Дадли Вайта. Он говорит...
Но Джош поднялся и заплатил по счетам.
— Судья, в Корее я нашагался на всю жизнь, — сказал он и ушел, махнув нам рукой.
Я и раньше гулял с Холмсом и знал, что прогулка будет проходить по историческим местам: дом, где в затворничестве умерла Кейт Чейз; маленькая бронзовая доска в честь ФДР*, которая воскрешала в памяти те великие дни. И только перед тем, как войти в офис, Холмс произнес:
* Президент Франклин Делано Рузвельт. В США принято называть известных людей по инициалам.
— Ребята мне сказали, что в следующий раз у меня будут большие проблемы, Финн.
— Это так, судья. На этот раз они жаждут вашего скальпа.
— Если бы пять лет назад вы сказали мне, что я буду во власти у чертовых ниггеров, я бы счел вас помешанным, — горько сказал он. — А теперь даже Таммани-Холле черный.
— Такое время, судья, — произнес я. — Это назревало давно, и вот пришло.
— Я сказал им, что хочу лишь еще один срок, — продолжал он. — Они сообщили, что поддержат меня. Но они все люди прошлого и напуганы так же, как и я. Когда у меня были трудности в прошлый раз, вы и Джош сделали для меня все, Финн. Могу я вновь рассчитывать на вас?
— Джош дал вам слово, судья. Мы возьмемся за дело.
— Пойдемте пригласим Джоунса, — бодро произнес он.
* * *
Конгрессмен Вилфред Джоунс от Северной Каролины был отмечен вашингтонским пресс-корпусом одной деталью: он был глух, как пень, и носил старый слуховой аппарат. Но он великолепно читал по губам, как вскоре обнаружили некоторые свидетели и их адвокаты. Многие годы он был председателем подкомитета по проблемам городов и коррупции. Мне кажется, он всегда проводил слушания по каким-либо аспектам преступности, таким, как наркомания подростков, продажа оружия по почте и тому подобное. Почти всегда его свидетелем был кто-нибудь из известных гангстеров. Они никогда ничего не говорили и всегда ссылались на Пятую поправку к Конституции, но все слушания замечательно смотрелись по телевидению. После каждой серии заседаний следовал большой и серьезный доклад по какому-либо специальному вопросу. О, доклады были замечательными и рекомендации великолепными, но за этим ничего не следовало. Бюджет комитета никогда не урезывался, поскольку коллеги Джоунса откровенно боялись, что за этим могла последовать кампания возмущенных писем. Какой конгрессмен захотел бы встретиться с комитетом разгневанных женщин, требовательно вопрошавших, почему он помогает торговцам наркотиками губить американскую молодежь? Комитет занимался подобной деятельностью многие годы. Никто по-настоящему не обращал на него внимания, но он был неотъемлемой частью Конгресса. Теперь там образовалась вакансия, появившаяся после смерти третьего члена подкомитета.
Джоунс, увеличив мощность слухового аппарата, слушал, как Холмс восхвалял добродетели конгрессмена Шеннона, но вскоре стало видно, что у Джоунса есть собственные мысли насчет назначения в комитет.
— А теперь послушайте, судья, я думаю, для моего комитета необходим конгрессмен Флетчер. Я только говорю, что...
Десять минут мы слушали о заслугах конгрессмена Флетчера. Потом Джоунс закончил. Холмс медленно пустил сигарный дым и глянул на председателя подкомитета через голубую дымку.
— Я только сейчас вспомнил, Джоунс. Черт возьми, как я мог забыть?
— Что судья? — Джоунс дотронулся до рожка аппарата.
— Наш ланч, прошлым месяцем. Кажется, вы что-то говорили о своих избирателях на севере вашего округа...
— С тех пор, как уехала компания по производству мыла, весь этот чертов район на пособии по безработице, — пожаловался Джоунс. — Мы значительно сократили им налоги, но...
Холмс поднял руку:
— Правильно. Все эти несчастные избиратели на пособии. Разве же я не читал в "Вашингтон Пост", что некоторые из них приезжали прошлым месяцем в автобусе для встречи с вами?
— Это была кучка представителей левых профсоюзов, — крикнул Джоунс. — Они весь день сидели в моем офисе, требуя, чтоб я что-нибудь сделал.
Спикер изучал кончик своей сигары.
— Теперь я вспомнил. Нам пришлось вызывать охрану, чтобы выставить их. — Он взглянул на нас шокировано и недоуменно: — Вы знаете, что некоторые из этих людей лежали на полу в кабинете конгрессмена?
Конгрессмен Джоунс встревожился. Я знал, что за этим последует, и Джош, судя по его легкой улыбке, тоже.
Спикер продолжал:
— Вчера я встречался с директором НАСА, Джоунс, и он спрашивал у меня список возможных мест размещения нового центра. Похоже, когда придет время, он не захочет сталкиваться с какими-либо дискуссиями относительно своего нового бюджета. Я знаю, это обойдется налогоплательщикам в миллионы, но бесспорно осчастливит уйму других налогоплательщиков, где бы ни был построен центр. Я спросил директора: "Как вы думаете, сколько людям этот центр даст работу?" — и он ответил, что по заниженным данным, четырем или пяти тысячам человек. Такой проект не только осчастливит многих налогоплательщиков, но и доставит удовольствие некоторым лидерам в штате.
Старый конгрессмен наклонился вперед, глаза острые и яркие, лицо — само внимание.
— Я сказал ему, что назову место, которое мне нравится, завтра, — заявил Холмс. — Знаете конгрессмен, какое место, я думаю, подойдет больше всего?
— Я слушаю, судья.
— Ваш штат, сэр, ваш штат. Эти горы с плоскими вершинами, прямо рядом с городом, где люди раньше производили такое душистое мыло. Потребуется много людей, чтобы построить центр, но когда строительство будет закончено, работы будет еще больше. Не будет ничего странного, если перерезать ленточку приедет президент.
Холмс откинулся на спинку, чтобы сбросить с сигары пепел.
— Центр стоимостью в двадцать миллионов долларов у вас в округе, а вы и президент перерезаете ленточку. Как вам это нравится?
Джоунс медленно переключил мощность слухового аппарата.
— Так какое же имя этого молодого парня от Нью-Йорка? — спросил Джоунс. — Ну, которого вы хотите назначить в комитет?
Когда Джоунс ушел, Холмс вызвал Граймеса от Юты, другого конгрессмена в подкомитете, а потом членов всего комитета. Похоже, у каждого был заготовлен какой-нибудь законопроект, и Холмс язвительно спрашивал их, готовы ли их законопроекты для обсуждения в подкомитете — законопроект погибнет, если не пройдет подкомитет — и давал им совет и согласие, как работать и перерабатывать законопроекты. Каждый раз, конечно, он упоминал в своей обычной манере, что назначил молодого Келли Шеннона от Нью-Йорка в подкомитет конгрессмена Джоунса.
Теперь, убедившись, что Келли попал в комитет, Джош и я с одобрения председателя принялись организовывать работу штата. Как постоянно случается с комитетами, которые долго работали, он почил на засохших лаврах, а качество его штата ухудшалось. Следователи забыли, как расследовать; штат советников постоянно менялся или переходил в другие комитеты; заседания были явно поверхностны. Большинство из материалов, рассматривавшихся на открытых слушаниях, шли от агентов органов правопорядка по стране, которые настойчиво предлагали свои досье комитету с сознанием, что на слушаниях они получат от общества посвящение в рыцари, когда будут свидетельствовать их окружные прокуроры и просекъюторы, и в финальном докладе. В комитете было три долговременных следователя: два бывших конных полицейских и отставной коп. Они так долго работали в комитете, что перевезли свои семьи в Вашингтон, прошли через женитьбы, смерти и выпускные вечера детей — и все потому, что публично комитет был против порока в любом его проявлении. Их работа теперь состояла из вручения повесток и получения фотостатов из Национального Архива, Библиотеки Конгресса или путешествий в Нью-Йорк, Чикаго, Флориду или Лос-Анджелес, чтобы копировать материалы из досье дружественных местных полицейских комиссаров.
