Зверь лютый Книга 14. Прыщ

Демьян смотрит заворожённо. Не врубается: донос, вроде бы, на него — князю. Но принесён ему. Причём — соучастником, который сам пойдёт под топор. Но донос — сожжён... Как-то связать... после гулевания всю ночь напролёт... Потом вопросительно поднимает на меня глаза. И я уверенно продолжаю втюхивать прямо в эти мутноватые гляделки:

— Поэтому, господин кравчий, озаботился я подбором надёжных людей в кое-каких городах русских. Вот представь: есть где-то сундук, в сундуке том — лежит грамотка. Хозяину сундучка — ничего не надо делать, получаешь себе лепту малую, а как пройдёт слух о беде, со мной приключившейся, смерть вдруг ко мне пришла, или, там, застенок с чего-то... Грамотку из сундука достаёшь и вятшим людям местным отдаешь.

— К-каким?

Профи: начинает с конца, с эффекта срабатывания, с результата.

— Разным. К примеру — Евфросинии Полоцкой. Милейшая старушка. Уж она-то этот случай не оставит! Она-то своих князей уже построила, теперь на соседних голодно косится. Шуму... по всей Руси. А уж как в Новагороде на торгу крик подымут... Вся Русь над князем Романом смеяться будет. Не ругать-ахать от злодейства, а ржать-хохотать с его глупости. Ну, что скажешь? Ты ж слуга княжеский, жизнь да честь его защищать клявшийся. Крест на том целовавший. Ну, защищай.

Я никогда не вру. Утверждение: "озаботился..." — истина: есть у меня в Елно надёжный "коростель". Продолжение "представь..." — чисто гипотетическое утверждение, приглашение пофантазировать. "Евфросиния — милейшая старушка"... ну, я так вижу.

В первой жизни я никогда не работал по шантажу. Нужды не было. Но здесь-то...! "Святая Русь" — школа шантажистов и вымогателей. По крайней мере — в моём случае.

Когда я в Елно тамошнюю посадницу попытался... чуть головы не лишился. Два раза. Теперь чуть поумнел.

Основной приём тот же: источник конфликтной информации — "далеко-далеко, где кочуют туманы".

Разница: бешеная посадница была любительницей, видела во мне наглого одиночку. Которого можно испугать, расколоть и прирезать.

Кравчий — профи, видит некоторые мои "паутинки мира". Испугать меня... сценка в застенке оказалось обманкой. Собственный прокол в оценке моей управляемости для него очень болезнен, заставляет осторожничать, предполагать неизвестное. И — худшее.

Прирезать? — Да без вопросов! Но тогда уж — и без ответов.

Демьян как-то собрался. Негромко скомандовал в сторону:

— Свистун! Ко мне!

В тёмном углу сеней какая-то неприметная дверка, ход в пристройку? Дверца открывается и оттуда рысцой бежит... Факеншит! "Салоп"! Нехорошо. Вдвоём они меня... А я, как дурак... В углу у дверей ручка колуна торчит. Успею?

Нет. Не успеваю.

И — не надо.

"Салоп" подбегает к кравчему, наклоняется, подставляя ухо к устам господина своего. Тот одной рукой обнимает его за шею, вторая рука проскальзывает под накидку-салоп... Глаза "салопа" широко распахиваются, рот пытается захватить воздух. Демьян чуть толкает в сторону, и тело валится на пол. Из груди у него торчит нож. Прямо в сердце. А на правом боку видны пустые ножны.

— Упокой, господи, душу раба твоего. Добрый человек был. Только свистел часто и суетился сильно. Побежал, вишь ты, запнулся, на ножик свой упал...

Демьян быстро крестится, а я с трудом закрываю челюсти. Нет, я конечно, уже не раз видел, и даже сам... И вообще: "попадун — глаз урагана", вокруг должны постоянно дохнуть туземцы. Но вот так хладнокровно, мимоходом... Кажется, ген D4 в средневековье распространён значительно шире, чем в моё время.

— Цена?

Очухался. Нытья не было вообще, из ступора выходит. Интересно сравнить с самим собой днём раньше. Вот, пошли однословные фразы.

— Штука гривен.

— Чего?! Гривну? Кунами? Одну?!

— Одну. Тысячу. Гривен.

Демьян хлопает глазами. Да, такие суммы в частном обороте на "Святой Руси" не фигурируют. Но я же расту! И расценки у меня растут.

— Не. Неможно. У меня и денег-то таких отродясь...

— Речь — не об твоей кисе. Ты как-то толковал о важных людях, которым я помешал Вержавским серебром накачиваться. Вот и прибери остатки. Чтобы они другими делами заняты были. А не за головёнкой моей охотились.

— Не, да откуда...

— На нет — и сюда нет. Только — туда.

Я встаю с лавки уходить. Кравчий с секундной задержкой кидается следом, хватает за плечо. Оба останавливаемся, смотрим друг в глаза. Ярость на его лице постепенно сменяется... более вежливым выражением. Даже где-то смиренным и просительным.

Прекрасно понимаю его задушевное желание: своими бы руками гада задушил... Но... Он даже отряхивает невидимую пылиночку с моего плечика.

— Не... ну правда же... откуда такие деньжищи... нет-нет, я попробую... но...

— Пробовать — не надо. Надо — принести. Ладно — поверю. Сейчас едем к Акиму, делаем две заверенные долговые грамотки. С погашением на Крещение и на Пасху. За просрачивание — двойной рез. Ответ — всем майном и головой. Там и свидетели найдутся. Всё понял? Едем.

Пыхтит, крутит головой. Самый простой способ — прирезать меня тут же. Решает все проблемы. И — создаёт новые... Слишком много вокруг меня странностей. Да хоть бы тот же новый материал — бумага. Такого здесь не бывало. Это что-то значит? Я пишу хоть и полууставом, но с разбивкой по словам. Не могу без пробелов! Это какой-то тайный знак? Какая-то чертовщина?

* * *

Конечно, на "Святой Руси" есть свои шантажисты. Но они работают простенько, по-семейному:

— Отдай! А то батяне скажу!

Способ передачи информации — прямой, устный. Получатель — конкретный начальник.

Здесь нет манеры римских патрициев времён Империи — "писать правду в завещании". Живые римские аристократы своих правителей усиленно славословили. А они же, но мёртвые — ругали, не выбирая выражений. Именно из завещаний патрициев Светоний набирал "порочащие честь и достоинство" императоров эпизоды для своих "Двенадцати цезарей".

Описываемый мною "посмертный удар", "мёртвый хватает живого" — для "Святой Руси" совершенная новость.

Вторая новизна: обращение не к отдельному лицу, но — "публикация".

Воспроизводство, копирование информации в средневековье — очень трудоёмкий, медленный процесс. Но у меня — другие материалы. С неизвестными ему свойствами.

Человек может нацарапать за вечер одну такую грамотку на бересте. А сколько можно сделать бумажных копий? Доносы никогда не делают тиражом. Опубликование... обращение к общественному мнению... к сообществу власть имущих и благочестию следующих... к множеству их...

В 21 в. может мгновенно распространится видеоролик с "человеком, похожим на...". Или личная переписка, вдруг ставшая доступной каждому прохожему по сети, или секретный меморандум, который какой-нибудь "кибер-... что-то там" выложил в открытый доступ.

Здесь постоянно — сокрытое, сокровенное знание. "Не мечите бисер перед свиньями". Здесь постоянно бывает "разглашение тайны" — кто-то что-то болтанул. Но "опубликования тайны" — не бывает. Это — новизна непонятная.

Тайна. Написанная. Доступная всем...

Мне даже жаль Демьяна: он — профи. "Специалист подобен флюсу" — у него есть набор отработанных, накатанных ситуаций и реакций в них, сумма признаков, методов и технологий. К которым он привык, которым он доверяет, которыми он "владеет". Начиная с "куда смотреть, на что обращать внимание".

Но здесь он видит кучу необычного. И от этого — теряется. Не может уверенно просчитать последствия и варианты. Ему, в таком "тумане", в "болоте" непривычности, неопределённости — нужно срочно принять решение. Ошибка — катастрофа. И для него самого, и для его дела — для чести и безопасности его князя.

Ему непонятно: правду ли я говорю? Смог ли я реально построить функционирующую систему... распространения порочащей информации? Не в форме молвы, слухов — это-то знакомо, но в форме письменного документа? Не — "в уши", но — "в глаза". Доверие к информации зависит от формы её представления — написанному верят больше, чем услышанному, увиденному — больше, чем написанному.

Хохмочка принца Гамлета с представлением, устроенным бродячими комедиантами перед королевской семьёй — из серии про видео. Реакция убийцы — от наглядности. От собственной сопричастности к зримому. Вот выдержки и не хватило. У меня такой возможности пока нет, но Демьян знает, что здесь даже не показываемому — писанному — верят. Потому что главное здешнее писание — Святое.

А вот уверует ли кравчий? Явный зазор между истиной и правдой. Важно не то, что я сделал — важно, поверит ли он? Вопрос веры в чистом виде. Здешние люди с младенчества воспитаны в вере. В вере Христовой.

Ну, Ваня, нынче и узнаешь: годен ли ты в апостолы и пророки, в веро-внушатели и правдо-распространители?

И ещё: инстинкт самосохранения у него вполне развитый. Но несколько модифицированный по сравнению с 21 в.

Он — человек системы, а я "замахнулся на самое святое", что есть у всякого "янычара". Не на Родину, Русь — это-то фигня. Абстракция, изредка вспоминаемая по большим праздникам. На самого князя!

Демьян "с молоком матери" впитывал атмосферу служения. Служения князю. Именно этому, единственному и неповторимому. "Культ личности" — основа всей средневековой феодальной пирамиды.

"Увидев на экране кинохроники Генерального Секретаря, женщины в зале восторженно закричали: — Это Он! — и залились слезами радости и умиления".

Вне этого Демьян не только служить, просто существовать — не может, не представляет. Это — как дышать. Сказано же: "отставных разведчиков — не бывает". Здесь это правило — значительно жёстче и шире.

Я уже объяснял: фраза — "и хрен меня потом найдут" — здесь не работает. Рассуждения Курбского о праве аристократов "отъезжать" от одного государя к другому — о другой ситуации, побеги московских бояр в Литву и Крым — другая эпоха. В "Святой Руси" случаи перехода бояр к другому князю единичны. Исключая ситуации, когда они хором призывают князя. Не боярин бегает от князя к князю, а князь бегает от одного боярства к другому.

Если Благочестник узнает об этом доносе — Демьяну смерть. Поэтому он и зарезал своего человека — "салопа": уж очень "горячая" информация, уж очень велики ставки. Если об этом доносе узнают другие князья и вятшие, то Демьяну — смерть, Роману — позор. Что для Демьяна — тоже позор. Здесь верят в загробную жизнь: позор настигнет и после смерти.

"Гореть ему в аду".

Казалось бы, мне полезнее "оседлать" таким шантажом самого Благочестника. Но не получится. Потому что Ромочка — искренне верующий человек. "Щит веры православной" защитит его от последствий разглашения тайны. Точнее: от восприятия реальности последствий.

Я уже говорил: искренне верующий человек — опасен для окружающих. Просто у него другая система ценностей.

Если вы гоняете в Англии по правой полосе, то это не значит, что вы плохой человек. Просто для вас полосы основного и встречного движения — другие, континентальные.

Благочестник заставил меня ограбить бедную старушку — Евфросинию Полоцкую. Не потому что раритетную деревяшку можно хорошо продать. Даже не потому, что ею можно похвастаться. Нет, чисто ради обладания — этот кусок дерева спрятан, сокрыт. Он доступен лишь самому Ромику только по критическим дням, в годину тяжких сомнений. Для поддержания и укрепления только его истинно верующей души. При виде этого отщепа яблоневого полена дух его исполняет гигиенические процедуры: обливается благодатью и умывается просветлением.

Цель государя — забота о процветании подданных, цель верующего — забота о спасении собственной души. Верующий государь — гермафродит душой, расколотая личность, шизофреник.

Государь-материалист, организовав кражу чужого имущества и попавшийся, будет доказывать свою правоту, казнит клеветника, предпримет меры для восстановления своей репутации среди соседних правителей и народов. Ибо честь государя — благо подданных. Включая конкретные суммы недополученных доходов торговцами, налогов, битые морды и разбитые головы... вплоть до войн и мятежей.

В "Святой Руси", хоть и не часто, есть практика изгнания князей по основанию: "недостойное поведение". Потому что "недостойность" государя рикошетит в подданных.

Подданному бьют морду и выкидывают с торга на основании:

— Князь у вас — тать и святотатец! И ложки твои деревянные — краденные! Да вы там все — дерьмо и ворьё!

И никто не вмешается. Потому что связка первой и последней фразы — уже стала общепринятой и убедительной. "Каков поп — таков приход". Избавиться от конкурентов — желающие есть всегда.

Истово верующему государю это всё — прах и тлен мирской. Что ему суд человеческий, когда он каждый день перед судией небесным?

Благочестнику это — "суета сует". Он, совершив преступление, будет молиться и каяться. Поститься, валятся в рубище на полу перед иконами, сходит куда-нибудь на коленях к святым местам, сделает богатые вклады в церкви и монастыри. То есть, совершит ряд деяний (в реале), которые, по распространённому "здесь и сейчас" мнению, очистят его душу от греха (в виртуале).

Он — отмолит. Спасёт душу. Но не репутацию государя и государства.

На Западе сходная логика привела к очень удобной для клиентов системе: к торговле индульгенциями. Паписты просто развили международный принцип: согрешил — покайся материально. Здесь, в 12 в., новгородский епископ Нифонт отмечает, что у прихожан сформировался "ценник" на грехи: оскоромился птицей — поставь свечу, закусил не вовремя говядиной — тащи кусок ткани...

Причём прихожанам плевать на догматы вероучения — греховность определяется собственными, сиюместными и сиюминутными, обычаями и суевериями.

Новгородский поп Кирик десятилетие назад вопрошал:

"А ещё я прочитал, что если в воскресенье, субботу или пятницу ляжет человек с женой, и зачнет она дитя,— то ребенок будет либо вором, либо блудником, либо разбойником, либо трусом, а родителям — епитимья 2 года".— "А такие книги, — сказал Нифонт,— нужно сжечь".

Глупость, суеверие, особенно — написанные, воспринимаются как истина, становится общепризнанным и является основанием для реального наказания. Переломить это... Увы, не везде в иерархах столь смелые и могучие личности, как Нифонт Новгородский.

У Благочестника "страх божий" — сильнее "страха стыда". Логика... религиозная: Спаситель умер на кресте за всех нас. Значит, частица его креста — моя по праву. А если я не прав, то господь укажет, накажет и помилует. Ибо я — верую, молюсь и раскаиваюсь.

В такой системе ценностей "паутинки", связывающие с реальностью — ослаблены. Как у праотца Авраама, положившего под реальный жертвенный нож своего сына. Во имя творца виртуальной паутины — "паука" — бога.

Короче: приоритеты ценностей верующего... как бы это в рамках литературного... несколько смещены.

Забавно: можно "нагнуть" слугу — угрозой позора господина. "Паутинка" между "янычаром" и князем прочнее даже инстинкта самосохранения. Но нагнуть самого, вот именно этого господина, такой угрозой — не удастся. Выбирая между "честью" и "благочестием" Благочестник выберет... не в мою пользу.