Что же подают в лучшем!? Ай, там наверняка освещено все декоративными растениями, начиная залом и кончая комнатами, и магическими светильниками, да поди и волхв штатный есть. А здесь — раздолье! Для меня. Пусть комната обставлена аскетично, и бронзовый подсвечник лишь подчеркивает атмосферу косого потолка, но уют безусловно чувствуется в полотенчике на крючке рядом с умывальником, в лоскутном одеяле, в плетеной соломенной корзиночке на столе, в соломенных же оберегах в виде простецких куколок под потолком, над дверью и на стенах, в броско раскрашенном ночном горшке, яшмовое дно которого притягивает плохие запахи, не давая им вольно гулять по комнате, портя аппетит или настроение.
Построения касательно зала завершил до перерыва на перекус, превратившийся в незнамо что — живот раздулся и оттягивал, на языке еще плясал вкус миндаля в сливово-вишневом фруктовом салате с черешней, взбрызнутом абрикосовым маслом. Оставшееся время посвятил разбору плетения городской стены.
Мастер великолепно сплел кружево из разноцветных нитей, приятное не только для "глаза", но и для всех остальных пяти чувств. Несовершенство затесалось на более глубоких уровнях, но это уже не столь важно — при таком качестве совершенно не важно.
Да, древний маг защитил свое творение, выполнив множество мельчайших деталей, витиевато пронизывающих все его плетение. Чувствовалась груздевская школа, но не только, иначе подобные творения были бы сплошь и рядом. В чем-то это сродни высокоуровневому языку программирования, когда о машинном языке как таковом вообще неизвестно. Почти как у меня, только без многочисленных ассемблеровских вставок и подключаемых библиотек. Невольно всплыла ссылка на соответствующие лекции груздевской Школы Магии и Волшебства и секретные манускрипты и ушла в закладки — грех пренебрегать знаниями, пусть и доставшимися от врага и очищенными от эмоционального наслоения и лишнего ассоциативно-событийного ряда.
Трудно разбираться в хитросплетениях волшебства, доводя чей-то выверт до более-менее понятного вида с центрами контроля, энергонасосами и энерговодами, логическими узлами и сопрягающими связками, перейдя от многопотоковости мыслительного конвейера к допотопной очереди. И все же я справлялся, полагаясь на успевшую обостриться интуицию и уже наметанный внутренний взор, вычленяющий логически и структурно завершенные элементы, определяющий их функционал, раскладывающий на операции и блоки доступного мне низкоуровнего магического языка заклинательства.
Для начала я решил вычленить модуль, ответственный за реставрацию повреждений, дабы вплести его в собственную магическую картину. Самовосстановление! Как же эта идея старательно меня игнорировала!? Зачем городить непробиваемую стену, когда... Да ведь это сродни регенерации! Как похожи участки!..
Приемная выглядела как будто так же, какой ее запомнила рульфка: те же диванчики в черной коже, те же зеленистые веники в лакированных чернью кадках, та же хрустальная люстрочка. Вот рожи на диванчиках сменились, да. Часть постарела, часть заменилась. И все та же блондинка-секретарша. Нет, лицо-то другое, но то, что оно являлось натурально белобрысым и секретарским сомнений не вызывало.
Вошедшей с трудом удалось удержаться, когда она удостоилась лишь косых мужских взглядов, зачарованно уставившихся в противоположную от входу сторону — на девушку, смотревшуюся, как тут же определила идущая по черному мрамору пола походкой от бедра с грозным прицокиванием, не сулившем даже не оторвавшей взгляда ничего приятного, в зеркальце.
Секретарша гляделась непозволительно долго, и строила совершенно дикие рожицы, остервенело гладя и нажимая на большие и красивые камешки оправы, при этом, едва не высунув набок язык.
Почти подошедшая уже определила, что в руках у этой — дуры! — какой-то артефакт. Намеренно громко цокающая всегда презирала таких барышень — она до сих пор так и не понимала, да и не хотела понимать, отчего многие совы отдают предпочтения именно таким типажам, вызывающим лишь складку омерзительного презрения в уголке левого глаза.
Каждый цок заставлял человеческую эльфячку производить странные манипуляции все быстрее и быстрее, а на лица сидящих нагнетал все больше предвкушения какого-то поистине благостного события.
— Дорогуша! — голос по замыслу автора должен был выморозить всю комнату и заставить-таки перевести внимание, однако совершенное лишь подогрело общий градус, так же показался розовый кончик языка в уголку прелестного ротика, идеально подкрашенного ярко-красной помадой.
— Йейль, — произнесла рульфка ласково-ласково, аккуратно пристроив вытащенную голову оной твари не в специальный чарованный садок, а прямо в центр стола, точненько на частично заполненные листы и какой-то гербовый бланк, пачкая все свежей кровью и ее запахом с примесью разложения, сдерживавшегося чарами мешка, легко удерживаемого выложившей одной рукой.
Кровожадные очи со злым довольством наблюдали за чихом беленькой, громким и слюнявым, прямо на зеркало, которое в ответ издало трагичный звук. Очи налились яростным гневом — изменения на лице секретарши вызвал именно звук, а не действия владелицы очей.
А посмотреть было на что: губки надулись; выражение приобрело трогательную детскую обиду, умилившую мужчин, расплывшихся в улыбке кота, обожравшегося сметаны на валерьянке, одной на всех; из глазок побежали слезки; бровки сдвинулись; язычок спрятался, а губка закусилась, впрочем, не утратив искусственно наведенный сочный цвет. Секретарша скользнула глазками по безобразию на своем рабочем месте, мазнула ими по непроницаемому лицу со сверкающими миндалевидными очами, и:
— Уа-а-уа-а! — зарыдала, словно маленькое дитятко, у которого сломали куколку прямо на глазах.
Прижав к груди обеими руками заветное зеркальце, она побежала прочь из приемной в ту же дверь, в которую вошла страшная тетя с острыми ушами. Ее легкое бежевое платьице с узором из спелых вишен на веточках с листочками колыхалось, очерчивая соблазнительную фигурку, приковавшую взгляды всех присутствующих мужчин, среди которых затесались и юноши, старавшиеся выглядеть старше своих лет, с отвисшими челюстями и глазищами, полными детского незамутненного восторга.
— Кто обидел мою Лапусю!? — раздался из-за второй двери в приемную властно спокойный голос с нотками недовольства, звучащими как скорый реквием обидчикам.
Обитая черным булатом дверь из железного дерева открылась, словно фанерная, плавно и беззвучно. В проходе появился высокий бронзовокожий с огненно рыжими волосами и пронзительно зелеными миндалевидными глазами, в которых, если бы не предыдущая сцена, многие смогли бы рассмотреть смешинки.
— Отжистли, как тебе не стыдно? — наставительно, как отец нашкодившей дочке. — Кто же меняет йейльскую голову на детскую игрушку? Вроде взрослая девочка, век уж отжила, а так похожа на четырнадцатилетнюю Лапуссену... — назидательно покачав головой с распущенными прямыми волосами, заигравшими на плечах в закатного Ра лучах.
Все воробушки при первых звуках из-за двери тут же сели прямо, положили руки на колени и немного наклонили головы вниз, пряча лица за бровями и челками, выражая позой невинность. Два степенных грача раскрестили ноги, из рук сварганили замок и постарались придать лицам непричастно-отрешенное выражение со взорами, изучающими венкато паррацу(!!!), растущую в кадке напротив.
Отжистли зарумянилась ярко и быстро от самых кончиков ушей, пылая с досады и страдая из-за растущего пятна на безукоризненной репутации взрослой. Этот раунд она проиграла своему давнему сопернику, оба ушных кончика согласно опустились, признавая поражение.
— Нагренор! Прими уже у девочки трофейчики. Идем, Отжистли, у меня еще остались конфетки, не дуйся.
Красные уши абсолютно точно выцепили сзади тех, кто зажал рот руками.
— Гриндидо, твои... оставшиеся конфетки слишком малы, чтобы меня удовлетворить, — снисходительно, в достаточной мере овладев собой, стоя в коже как в бальном платье императрицы, передавая мешок подскочившему грачу как высшую милость.
Грачи поперхнулись, сова лучезарно улыбнулась, старшие воробушки перестали дышать, младшие уставились непонимающе.
— После охоты, должно быть, сильно проголодалась, да? Не стоит беспокоиться, я... удовлетворю любые аппетиты. Идем, аперитив уже ждет. И не обижай больше маленьких.
Отжистли не нашлась, что ответить. Последнее слово осталось за альфаром.
— Что это было, Грин? — не спеша выходить из образа, тут же заметив новую деталь кабинета — необычное настольное зеркало, неуловимо напоминающее секретарское, но на мужской манер.
— Тетрис, Отж, — с глубокомысленным смешком. — Новомодная игрушка с Раженя, — пододвигая налитый хрустальный бокал с резными боками, в котором плеснулось прозрачное оранжевое вино из особого сбора местных плодов с удивительно тонким букетом.
— С Раженя!? — образ осыпался осколками на толстый не ворсистый ковер, напрочь глушащий подкованную обувку. Рульфка даже первой присела на мягкий стул с высокой спинкой, обитый все той же кожей.
На залпом выпитый бокал альфар грустно покачал головой, вызывая очередное покраснение кончиков ушей.
— Представь себе, этрас Арье перед смертью сумел создать некий аналог портала. Угадай, что он использовал? Молчишь? — через паузу, выдерживая эмоции до нужной консистенции. — Проход через "Моара Крона-Ра", картину за миллиард платинов. Он ее поместил в центр павильона, над фонтаном, превратив в арку перехода.
— О-о-о...
— Красивый ротик, — ехидно.
Собеседница клацнула, поражаясь, как этот полуторавековой ею крутит.
— Он даже смерть свою превратил в незабываемое зрелище, — вертя в руках граненый топаз с ноготь в серебряной оправе брошки. — Такие события, а ты на три недели сбежала пугать йейлей. Кстати, хочешь совет? — втихую радуясь своевременному вложению в "Мечту".
— Бесплатный? — понимая тщетность надежд — рульфка сидела намели, оттого и взялась исполнять низко ранжированные заказы в отсутствие серьезных дел. Она никогда не залазила в свою кубышку, рассредоточенную по множеству схронов и банков, в самой гильдии она держала лишь малую часть. Отжистли предпочитала выполнять "грязные" заказы, порой голодая, и при этом с каждой полученной платы половину откладывала, не смотря ни на что.
— За йейльскую голову, — глава местной ячейки уже вычислил то, как сильнее досадить этой шельме, из-за которой он — серебряный сов! — вот уже которой год торчит в этой райски сливовой дыре.
— Облезешь. Вот золотой за просмотр мнемокристалла.
— Платин. Там еще парашюты и ролики, — смилостивился до пояснений рыжий.
— Три золотых.
— С тобой в город прибыл еще один человек, Отжистли, — добавив в голос металла, убирая брошку в нагрудный кармашек светло серых одеяний, приличествующих королевскому чиновнику высшего звена.
Воздушный элементаль, раб (и по совместительству слуга, охранник и соглядатай) одного из плечевых браслетов альфара, испуганно ретировался, давно завершив сервировку стола для романтического ужина на двоих.
— Он вошел в мой отряд, Гриндидо, — заранее отрепетированно.
— Кто ввел?
— Ариэль. За особые заслуги у него свободная птица, — опережая следующий вопрос.
— Оч-чень интересно, кондор. Птицу на проверку, — мысленно вызывая прикрепленного к ячейке мага-помощника, призванного зафиксировать процедуру.
Заслужить вживление купленного у Груздя магического таланта стоит не только баснословных денег, но и действительно незаурядной истории. Конечно, дар передается не в полной мере и не может быть развит сверх порога, определяющегося после того, как тело примет стороннее, максимально схожее с утерянным прежним.
Только прошедшие процедуру и выжившие после нее знают: о детях, специально выращиваемых для того, чтобы у них в итоге выдрали способности и развеяли их пепел над рисовыми плантациями; о том, что лучше проводить перенос в начале их полового созревания из-за риска отторжения более стабильной структуры.
Только заключившие контракт знают: о кристаллах, размер и чистота которых напрямую определяют качество передаваемых через них способностей при безопасном методе, гарантирующим выживание пациента и накрепко связывающим его с использованным камнем; о девственности переходного возраста, лишая которой можно изъять потребное в самом сильном виде и с возможностью развития или лишиться жизни самому, в зависимости от того, кто перетянет канат, из-за чего требуется добровольное согласие и специальное воспитание, потому как любые гипнотические установки с изменениями памяти в момент безусловной опасности слетают, приводя к смерти обоих.
Только продавцы знают о психоблоке, внедряемом в покупателя для гарантии сохранения тайны обретения им способностей. Никакая софистика с самыми изысканными методами допроса не добьется желанного раскрытия секретов, лишь смерти, после которой призрак вообще не будет помнить о деталях контракта. Механизмы обеспечения безопасности тайны сложны, они пестовались веками лучшими умами.
Отжистли безропотно подчинилась, сняв коллар — полностью раскрывшегося золотого кондора. Она уже научилась справляться с всепоглощающей завистью, которое десятилетие глодающею ее, лишенную всех прежних способностей, до сих пор вкладывающуюся в себя, таща за волосы саму себя к платине, открывающей путь к медной сове даже при простом наличии колоссальной суммы, требующейся для должного "омагичивания". Женщина видела бугорок на груди, соответствующий драгоценному минералу — это явный признак амулета, по слухам, дарующего способности к управлению магическими энергиями и разрушающегося после смерти владельца. Отжистли отчаянно хотела купить подобный прямо сейчас, не дожидаясь.
Манипуляции проводились под мелко решетчатым пологом, затеняющим процесс. Отжистли, перекипев еще в пути, смиренно ждала итогов проверки, доверившись слову Нора, не раз вытягивавшего членов ее группы из объятий смерти.
— Он должен прийти ко мне, кондор, — тоном, не предполагающим возражений.
— Не обязан, — кладя на стол самоскручивающийся кадастровый свиток(*), о котором едва не забыли, вспомнив на подъездах к Фосливу. — Достаточно меня, командира отряда "Отжиг", — твердо, с чувством превосходства.
— Все так же дерзка, — сузив веки. — Нагренор!
— Все сделано, бо... этраи Гриндидо. Вот... — подал уже немолодой платиновый грач с залысиной и жиденькими волосиками вокруг черновую бумагу, заполненную корявым почерком. Каждый командир обязан был знать грамоту.
— Два лахофа? — позволил себе удивиться альфар. Отжистли промолчала, соглашаясь с примерно шестьюдесятью зохофами в качестве более чем на порядок завышенного вступительного взноса нового члена отряда. — Деревар, занеси по форме, — лысый молчаливый помощник с болезным лицом, выдающим активно действующего алхимика, коротко кивнул, приступая к работе с кадастровым свитком и реестровой книгой(*) фосливской ячейки у специального бюро со встроенными пологами, закрывающими проход в специальную нишу, скрытую от простого взгляда иллюзорной картиной нынешнего хофохского правителя в полный рост.
