На столе перед сидевшей рульфкой звякнуло два кошеля с разномастными монетами на два лахофа, которые альфар достал из ящика своего письменного стола и ловко подкинул.
— Достаточно травить аппетит, — мягко улыбаясь, вновь сменив амплуа, — Отж. Индюшка, фаршированная маринованными персиками, не любит долго ждать, — элегантным приглашающим жестом показывая на отдельный стол с яствами, за которые еще предстоит расплатиться рассказом о встрече с Ариэлем.
— Как всегда мил и обходителен, — в тон. — Гри. Не откажусь... А денежки на счет, — кошели не удостоились и взгляда.
— Как всегда...
— А-ав! — довольно осклабившись и вильнув хвостом черный мастиф бодро потрусил через подворотню.
На земле в луже остался лежать подросток со спущенными штанами — разрыв в анусе настолько болезненно начал затягиваться, что он потерял сознание, не выдержав. В эфире витали остатки полога тишины, впрочем некому было приглядываться, чтобы заметить еще и действие инфэо, быстро заживляющего раны средней тяжести.
Шамольд убил первого попавшегося, казалось, всюду прыщавого, по двум причинам: оборвыша никто не хватится, его чувствительной коже пупырышек совсем не нравилось касаться, особенно на заднице, которую взял из-за нетерпения.
Покрутившись еще у "Черьмы", оборотень, преследуемый боязливой собачей тишиной и шипением немногочисленных домашних кошек в серую полоску, неспешно побежал в поисках третьего пацана для утех, устав считать подводы и не утвердившись во мнении, что Ариэль исследует город магическим глазом, а не лично.
Черная тень неспешно скользила мимо тысячелетних стен и новеньких заборов, на верхушках которых фонарики физалиса, элитарные растения, нуждающиеся в ежевечерней магической подпитке, зажигающей на всю ночь многочисленные оранжево-красные огоньки, скрывали вмурованное в строительную смесь битое стекло и острые стальные шипы в подражание внешней оборонительной стене Фослива. В этом облике Шамольд иначе чувствовал магию, не как при использовании истинного зрения, спонтанно открывшегося в юности после первого обращения.
Первые этажи многих зданий были возведены в далеком прошлом и до сих пор стояли как ни в чем не бывало. Город планировали с учетом развития, и в те времена северо-западная часть, дальняя от замковой горки, была отведена под большие участки, на которых плодили свиней и птицу. Сейчас вся живность и птица хрюкает и квохчет за городской стеной, а прежние участки застроены по тому же принципу, но уже не столь основательно и продумано.
Вторые и третьи этажи вместе с большими пристройками в богатых районах строились из тесаного камня, многим из них были уже века. Люд среднего достатка и многочисленные лавочники строились проще — камень, скрепленный строительным раствором и снаружи покрытый им, деревянные верха, сооруженные часто из сливовых стволов, были только у самых бедных горожан.
Шамольду на десерт хотелось барского сыночка, щуплого и не умеющего драться. Второй изворачивался ужом, его пришлось повалить и заложить руки за спину. "Какие рулады он выдавал... Жаль, строптивый..." — думал оборотень, крадясь за парочкой юных влюбленных, допоздна разгулявшихся, да так и не решившихся на поцелуй в губы.
Безупречный оборот в прыжке и парень оказался прижат в одной из пустующих ниш с ножом у горла:
— Рыпнешься или пикнешь — убью, понял? — оглушающим шепотом прямо в ухо.
— Мгм! — выдал дрожащий недоросль в дорогой суконной одежке с вышитой оторочкой под золото.
— Снимай все побрякушки и клади в кошель, — приказал он в другое ухо, чуть отстраняясь, давая жертве, прижатой к стене, простор. — Я их все вижу, не пытайся утаить, ялов потрох! — на шее показалась капелька крови, покатившаяся к ключице.
Шамольд забавлялся. Он чувствовал животный страх, исходивший от щенка, наклусившего прямо в штаны. Ничего, у насильника было очищающее тело колечко, для работы которому хватало одного-двух шкаликов воды, во фляге еще булькало достаточно. С этим купеческим неженкой, так неосмотрительно отославшим охранника, оборотень хотел как следует наиграться.
— Да не трясись ты, как йейльская губа перед поцелуем! — рука лежала на плече, пальцы щекотали горло, теребя порез. — Идем спокойно, хе, в тот скверик... — откуда и вышли влюбленные, наворковавшись.
Мешочек с серебрушками, как определил по звуку Шамольд, парой колец и шейным амулетиком давно скрылся. Прохожие старались не обращали внимания на странную парочку, спеша по домам, а стража тусовалась далеко отсюда, привлеченная ограбленной Шамом дамой.
— Раздевайся, паря, — поигрывая кинжалом, роняющим зелено-красные искорки с острого кончика, ножик был спрятан совсем незаметно для жертвы, с ужасом уставившейся на тускло светящийся кончик. — Эй! — помахал он им прямо перед напуганными глазами. — Живее!
— А...
— Ни звука! — коснувшись пореза. Чарованный кинжал простым касанием к ране в правильном месте заставил недоросля молча задыхаться от боли. — Снимай же все!
Скамейка стояла в окружении кустов, а магический фонарь был загодя выведен из строя. Собственно, его выключение и выгнало отсюда парочку.
Непослушными руками с мозолями от письма курносенький и с большими и далеко разведенными глазами на округлом лице сдергивал с себя одежку. Собственные испражнения никак не отразились на лице, полном ужаса и безнадеги.
Пушок едва образовался, кранчик от холода сморщился, гусиная кожа с крупной дрожью, руки инстинктивно обхватили ребра в попытке согреться.
— Прям лягушонок, — склонив голову набок. — Вертайся ко мне спиной, паря, и стой смирно.
Сглотнув, тот повернулся и описался — до него дошло, зачем его заставили раздеться.
— Иии...
Одежка исчезла в шейном амулете, с таким трудом доставшемся оборотню. Шам повернул еще одно кольцо, активируя, помимо полога тишины и ауры невнимания, согревающее поле(!!!), действующее на сажень-полтора вокруг кольца, в момент поднявшее окружающую температуру почти до уровня телесной. Однако недорослю это не помогло — он продолжал трястись, а когда его шеи коснулся камень кольца, упал на колени — ноги не выдержали.
— Эй! — заехав раскрытой ладонью по уху, из-за чего парень взвыл от боли, завалившись на левый бок. — Встать! — командным голосом, больно впиваясь пальцами с острыми ногтями в плечо и потянув наверх.
Всхлипывая, тот поднялся, держась рукой за распухшее ухо и судорожно дыша.
— Больше послушания — меньше боли. Кивни, если понял.
Тот остервенело кивнул, вздрогнув, когда по нему пробежалось водяная клякса, очистившая тело. Он только пискнул, когда к нему сзади плотно прижался насильник и зашарил жадными руками веде-везде. Слезы катились непрекращающимся потоком. Вскрик в ладонь, когда в него проник член черноволосого, и почти на каждое движение всхлипы, услаждающие слух оборотня, постаравшегося начать унизительное действо почти безболезненно для жертвы, с которой он планировал ну очень долго поразвлекаться в этом тихом уголочке, и уже потом, ободренным, пойти на дело — ограбление заштатного менялы, чисто для поддержания воровских навыков в тонусе и собственной репутации, хотя бы в своих глазах, ведь с приходом в группу Викзара за серьезные кражи босс пока еще не бралась, а уж с новеньким вообще ничего подобного даже не предвидится ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем — это он нутром чуял.
Когда-то давно с ним так же поступил младший партнер одного из заезжих купчиков, при помощи амулета подавив волю пронырливого мальчишки, примерно того же возраста, что сейчас дрожал в объятьях маститого вора, на фоне полного осознания всего происходящего. Тогда он впервые познал оргазм. Купчику одного раза показалось недостаточно, он наслаждался смесью унижения, боли и наслаждения, что испытывала беспомощная жертва его похоти. Если бы не его неуемная жажда, быть может, колесил бы и дальше по дорогам, да не судьба — повторный заход так всколыхнул мальчишку, что тот, сам не зная как, смог развеять силу, вложенную в простенький амулет, и, обратившись, насмерть загрыз обидчика.
Кровавые воспоминания о ночи первого обращения затмили собой изнасилование. И оборотень совершенно сейчас не осознавал, что уже давно превратился в подобие того младшего партнера заезжего купца, с которым столкнулась его дорожка в далеком детстве...
Викзар досконально знал свое любимое дело и смог сбыть шкуры не только за три лахофа, два из которых пойдет в его личную копилку, но и уговорить продавца воспользоваться его мастерской, чтобы тройку отобранных шкур подготовить к походной обработке — хватит на четыре обновки.
Воин понимал, что предстоит еще не раз наведываться в подобные мастерские для окончательной выделки, выкройки и закреплению результата, помимо прочего. Впрочем, он был готов платить за это из собственного кошеля — в его текущем отряде все так поступали и оказывались в большем выигрыше. Доля в общаг, доля себе, труды на общее благо окупались сторицей.
Человек не являлся мастером-убивцем, но прекрасно справлялся вместе с дварфом с ролью прикрытия или тарана, при крайней нужде мог вести себя столь же бесшумно, как остальные, и без всякой магии! Викзар недолюбливал полный доспех, предпочитая кожу, упрочненную клепками, пластинами и кольчужной сеткой, впрочем, у него имелся собственный комплект из весьма прочной и легкой стали, удачно сворованный и пришедшийся впору при выполнении одного из гильдейских заданий с прежним отрядом, после которого он получил медного кондора и получил рекомендацию в "Отжиг".
Оба кожевеника с двумя помощниками провозились в мастерской далеко заполночь, довольные друг другом и заключенной сделкой. Обоим было в радость работать над превосходными кожами с редкими качествами — из них выйдут легкие и удобные доспехи, по прочности не уступающие кольчужным, а уж если усилить...
Норадлун обошел все три лавки, торгующие ингредиентами для всевозможных зелий, порошков, притирок и мазей с пастами. Все собранное в походе частью продалось, часть натуральным обменом ушло.
За пробирку желчи одного из убитых монстров к его услугам хозяин самой богатой лавки предоставил подвальную лабораторию, оснащенную всем потребным для пополнения потраченных и изготовления новых, учитывающих новую цель отряда — диверсии в Мияргазе.
Маг выпаривал, осаждал, смешивал и сублимировал, совершенно забыв о времени. В конце-концов он за часть итоговой эссенции оставил длительный процесс на одного из помощников хозяина лаборатории, отправившись далеко заполночь на постоялый двор...
Диртуд как обычно отвел животин в стойла и заплатил аж три сехофа за то, чтобы отличающихся диким норовом скаковых единорогов почистили, накормили, подковали и подновили чары сдерживающих роговых колец, которые Норадлун мог лишь питать силой, а единорог их день ото дня подтачивал в попытках сбросить магическую уздечку и за все отплатить пленителям.
Сдав хитин, оставшейся после боя с насекомыми, где первую роль играли хитрые чарованные подковы с лезвиями, Диртуд выручил с полсотни зохоф, тут же потраченных на чечевицу, пшено, гречу, рожь, ячмень и другие крупы и муки, разнообразившие походное меню, помимо нежной свиной и телячьей маринованной солонины, сала и кусков жира с крутыми специями для наваристых похлебок и каш, ну и, конечно же, тройки бочонков отменного пива.
Город был достаточно велик, чтобы цены за еду не кусались, но все же сказывалось специфическое развитие сливового рая — остатки золота ушли за номера с ванными удобствами — фаянсовыми лоханками с подогревающими и очищающими воду чарами, спрятанными в кварцевых кристаллах, отполированных с внутренней стороны, и нуждающихся в подзарядки при каждом применении, с чем прекрасно справлялся местный магик.
Пришлого дварфа тут не многие знали, тем более эта публика предпочитала кабаки подешевше, впрочем, кружки ароматного и забористого эля вешали улыбки и на предпочитающих не пить слишком много. Сын прежнего хозяина с тревогой глядел, как дварф-балагур спаивает почтенную публику до поросячьего визга.
А Диртуд, знай себе, подливал пивцо да травил свои бесконечные байки. Язык у него был подвешен как надо — смех гулял по залу, волнами расходясь от очередного жертвенного столика, восполняющего наемнику недостаток общения. Смекалистые посетители сбежали в индивидуальные кабинки или убрались к себе в комнаты прежде, чем до них добирался выпивоха, выдувающий кружку за кружкой и не хмелеющий. Дварф три столика опоил, трижды бегая по нужде, а на четвертый его, наконец, самого проняло до самых печенок.
Зная за собой нехорошую черту, крушить все подряд в пьяном виде, Диртуд заранее обеспокоился, памятуя и о приличности заведения — сехоф ушел охране, чтобы вовремя и мягко отвела его в комнату, где ждала заранее заказанная дварфка — жутко дорогое удовольствие, обошедшееся в десятки сехофов. И это за одну только ночь! Но ему было не выбирать — с людками или худышками-гномками, а уж тем более с эльфками у представителя квадратно-бородатого племени не стояло, а до рукоблудства он никогда не опускался, с детства считая это святотатством чистой воды и уделом слабых...
Они встретились у главного входа трехэтажного с мансардами здания подковой, придя с разных сторон. Хмыкнув, разошлись по приготовленным спальням, где их ждали: поздний сытный ужин с соком колбандра, теплые лоханки, умело ласковые ручки, принявшиеся массажно растирать натруженные мускулы после раздевания и омовения, молодые горячие тела, призванные согревать огромные постели с мягкими перинами под балдахинами. Сервис "Миндаля" выдерживал критику вельмож, но все ж до королевского не дотягивал — внутренний дворик без фонтана...
— Рада видеть, Сливар, — внутренне напрягшись, внешне обманчиво расслабившись. Силы еще оставались, как и сбереженный сюрприз.
— Забавно, — одними губами улыбнулся человек, на голову ниже рульфки. Он проигнорировал обращение и его тон.
Светло-пепельный из-за обильной проседи, тонкий прямой нос, широко расставленные карие глаза в обрамлении пушистых ресниц и узкий подбородок в пику двойному под горбатым шнобелем между маленькими близко посаженными бледно-зелеными глазенками в редких ресницах и блестящей в факельном свете проплешине, стыдливо перечеркнутой промасленным зачесом с обеих сторон.
Он и бровью не повел, когда два самых свежих трупа, только что скончавшихся от полученных в ран, тускло мигнули огненным, и их одежда осела, оставив только юхрецу(*) в районе груди, там, где был знак гильдии наемников. "Воробьи!" — внутренне презрительно сплюнула пленница, удостоив их лишь периферийным зрением.
— Это она, господин! — визгливый голос и пухлый указательный палец с утопшими в жиру перстнем и кольцом уперлись в зажатую в тупике подземного коридора, стены которого пронизывала тройная невидимая магорешетка, первые два слоя которой в истинном зрении украшали безобразные дыры, и украшали как редкие черные пятна с оплавленным центром, так и зеленоватые разъеденные с многочисленными кровавыми брызгами, женщину, по шею облаченную в белесый кокон. Рядом с ней как два стража стояли огромные пауки, сверкая уцелевшими крупными и почему-то фасетчатыми глазами цвета бордо, хаотично разбросанными на голове, оставшиеся неопаленными ворсинки на не выдранных или частично торчащих из тел членистых лапах мелко вибрировали, а исцарапанные жвала двигались медленно-медленно, капая слюной, смешанной с черной кровью, пузырящей камень пола и плоть отрезанной руки, владелец которой валялся в наспех собранной куче из трупов личной охраны — гильдейским наемникам купец мало доверял — в боковом проходе, с потолка которого свисала разорванная паутина, а кирпичные стены были почти скрыты за ее многочисленными слоями. Вторая рука с новеньким браслетом поверх дорогой парчи была зажата в шарообразный кулак и потрясала дорогим артефактом. — Подлая убийца свата племянника моего троюродного брата по линии мачехи! — без запинки. — Да вы сами гляньте, ваше сиятельство! — в запале едва не двинув своего господина рукой с активированным экраном, показывающим вращающуюся призрачную голову пойманной и текстовые колонки.
