Зверь лютый. Книга 8. Догонялки

— Вот как сынок показал... правой ручкой... так и сделаем. Вели — чего кому. Хозяин.

Последнее — уже мне. И мужики все затихли. Разглядывают десницу моего холопа. Умершую, и колдовством "Зверя Лютого" к жизни возвращённую. Потаня понял — куда все смотрят, смутился, покраснел, руку за спину убрал. Убрал! Раньше не мог. Теперь все меня разглядывают.

Ребята! Да я ж не колдун! Да нет же здесь ничего такого! Просто каждое утро, просто стукнуть, просто... Блин! Теперь им хоть что говори... Но работать они будут.

Интересно: я же Потане всю жизнь поломал, ему же эту руку — из-за меня перебили, я же его похолопил, с женой развёл, он же каждое утро от боли зубами скрипит, когда в это лыко на заборе молотит. И меня же благодарит. И, на него глядя, и другие... переполняются ко мне уважением и почитанием.

Да уж... Чётко по старому еврейскому анекдоту: "купи козу, продай козу".

"Всё познаётся в сравнении".

И кому "спасибо" говорить — тоже.

Дальше пошло уже без глупых взвизгов. Но стыдно мне было... через слово.

— Вот там поставим корыта. Глину мешать. С песком и водой.

— Каки таки корыта, боярыч? Глину ж в ямах месят.

Заткнулся быстренько, попадун бестолковый, и дальше — не ценными руководящими, а осторожными и наводящими.

Из "напримеров". Я как-то говорил, что на здешний кирпич-плинфу наносят разные знаки. Так это — целая наука. Бывают знаки вдавленные — клейма, бывают выпуклые — в 21 веке никогда такого не видал, бывают царапины. Тоже — со смыслом.

Маленький пример: кирпич-сырец сушат. Сперва раскладывают заготовки рядами, потом собирают в штабеля-"банкеты".

"Банкет" — это не пьянка, где гости — штабелем, это — правильно организованная куча кирпича. А на торец одного из верхних кирпичей в каждом таком "банкете" наносят метку — когда этот кирпич сделан. Потому что, кирпич продолжает сохнуть, и загрузить его в печку для обжига слишком рано или слишком поздно... выкинь в мусор.

— А тута рассадим плинфотворителей.

Кого?!

— Ежели четверых — места, поди, хватит. А, хозяин?

И тут я ему высоко и глубоко аргументировано отвечаю:

— Лады. Попробуем.

Из этнографии знаю, что профессиональный лепильщик кирпича, с навыком, опытом, инструментом и правильной организации труда делает до 1500 штук этих заготовок за день. А непрофессиональный — 2000. За месяц. Делаем расчёт и получаем... по Самуилу, знаете ли, нашему, Маршаку:

"Задачу задали у нас.

Ее решал я целый час,

И вышло у меня в ответе:

Два землекопа и две трети".

— Да. Попробуем четверых... этих... плин-творцов...

Инструмент, оснастка...

— Чем там у вас, в Рябиновке, мой Прокуй занимается?

— Дык... Известно чем — прокуячит. И так, ты понимаешь, истово... Как с самого, стал быть, с утра звон с кузни пойдёт, так и безотрывно до самого, значится, дотемна. И прокуячит, и прокуячит... Молотками своими. Будто по голове. Вот прежний-то кузнец был...

— Скажи ему, чтобы четыре штыковых лопаты отковал. Я ему про них рассказывал — он знает. Надо эти буераки волхвовские раскопать. Ладно, мужики, пошли. Дорогой договорим.

От Пердуновки до НКЗ — Невестинского Кирпичного Завода по прямой — 10 вёрст. По тропе — 12. Каждое утро, ещё сильно затемно:

— Сухан, подъём. Домна — тормозок. Побежали.

Какой я молодец! В том смысле, что предыдущий месяц бегом занимался. Теперь хоть дыхалки хватает. Туда-обратно сбегал, там навставлял... Не то, что вы подумали, а ценных и руководящих. И больше уже никуда ничего вставлять не тянет. Даже без утяжеления сапог.

И тут ребята притащили кирпичника, Жиляту этого. Который прийти — пришёл, а вот почему, как, зачем... до сих пор понять не может.

Как и положено русскому или советскому мастеру среднего уровня, он начал с охаивания всего и вся, что на глаза попадалось. И лес-де, у вас не такой, и тропки кривые, и небо мутное...

* * *

Традиция давняя и удивительно устойчивая. Нормальный специалист в третьем тысячелетии, нанимаясь на работу где-нибудь в европах-америках, квалифицировано восторгается тем, что ему показывает потенциальный работодатель. А наш соотечественник пытается найти ошибки и недостатки в работе своего будущего хозяина. Типа:

— Мужик, ты, конечно, бестолочь безрукая-безмозглая, но я, так и быть, соглашусь поучить тебя уму-разуму.

Такой способ самопозиционирования в профессиональном пространстве эффективен, наверное, с точки зрения самоуважения. В чьём-то представлении. Но как элемент стратегии при поиске работы... А вам нравится, когда вам всякое... неизвестно что... разные гадости говорит да ещё и денег хочет?

* * *

Вот и я... Несколько... напрягло это. Улыбаюсь вежливенько всю дорогу, аж скулы сводит. Но когда этот... "мастер по здению" начал мне вычитывать перед людьми моими, уже на островке...

— Глина — не та, песок — не тот, кончайте смешивать — дерьмо у вас...

А у меня в работе тут уже человек тридцать: Фанг со старшим голядином — дерева валяют, из Рябиновки — четверо мужиков, гать строят, Хрысь молодых "пауков" десятка два прислал. Дел-то всем хватает. И тут все на этого... мастера вылупились.

Работа встала, ждут истины, "гласа божьего с небес". Жилята продолжает молотить в нормальном "святорусском", да и просто, без "свято", стиле:

— Всё — не так, всё — дерьмо, поломать-прекратить, толку не будет и вообще...

Факеншит! Цитатник ходячий! Из либераста-оппозиционера. Внесистемного, кухонно-диванно-сетевого.

Прямо на глазах моя команда скисает, трудовой дух — падает и скукоживается как... как на морозе, но не у волка. Вместо энтузиазма коллективного труда — сплошной "стрючок скрюченный". Все смотрят на меня совершенно растерянно и очень даже обиженно. А я...

А я тут кто?! "Зверь Лютый" или "сопля плешивая"?!

Тут мастер поворачивается ко мне спиной (а вот этого — никому не посоветую), делает, от лёгонького толчка в спину (так оступился ж я, с кем не бывает) шаг и, споткнувшись об корягу (натащили, понимаешь, мусора всякого) летит носом в болото. Не вообще во всё болото — оно большое, в длину вёрст 10-12 будет, а в конкретную лужу.

Где и загруз.

Жилята — в крик. Народ мой — бегом на помощь. Но я им сразу... перекур объявил.

— Эта... Боярич... А чего это? Кур-то... ну... нетути...

— Это просто: исчезни с глаз моих. До пока не позову.

Сел я на бережку, подпёр ладошкой личико своё белое и стал слушать: что ж мне этот добрый молодец говорить-то будет? До-о-олго слушал. Терпеливо. Так только, изредка, побрызгаю на него водичкой болотной, ну, когда уж он очень сильно распалится, и дальше жду-ожидаю. Пока по грудь не утоп.

Тут его малость сдавило, и стал он высказываться поспокойнее, ко мне, здешних мест владетелю, поуважительнее. Я его очень неторопливо и доброжелательно расспросил: кто тут, по его высокопрофессионально-кирпичному мнению, хозяин. И под чью дудку, с его точки зрения человека опытного и много повидавшего, кому плясать.

Путём нескольких последующих итераций, используя метод половинного деления, добрались мы и до консенсуса.

Правда, к этому моменту Жилята уже по плечи в болото ушёл. Но ведь не по ноздри же!

Сухан ему еловину свою подал, стали вытягивать мужика. А тот сапоги там, в болоте, оставил и начал об этом переживать. Сильно сокрушался-печалился. Пришлось Сухану еловину отпустить. Потом — снова, потом — опять. Сапоги, сами понимаете, от этого не вынырнули. А вот печаль об них — прошла.

Кто помнит разъяснительную беседу, которую проводил Добрыня Никитич со Змеем Горынычем в одноимённом мультфильме — тот понимает. О чём я.

Вытащили болезного. Стоит мокрый, холодный, весь трусится, траву болотную с ушей снимает. Потом я его вежливенько спрашиваю:

— Ну что, мастер-ломастер, сам работать пойдёшь, или тебе сперва ошейник одеть да плетями ободрать?

— Как?! Что?! Я — вольный человек! У нас ряд есть!

— Не ори. В ряде, тобой подписанном, сказано: "до отпадения надобности". Надобность моя — печи в избах. Пока вот эту, обжиговую, не сделаем — и домовых печек не будет. Так что, сидеть тебе в этом болоте... до морковкиного заговения. По ряду с меня — корм и кров. Ребятишки мои сейчас шалашик поставят, вот и кров тебе будет. В нём и перезимуешь. А ведро лягушек тебе на пропитание, они в один момент наберут. Как, дядя, будем дело делать или глазки строить?

Жилята долго отплёвывался, сморкался, губы надувал. Начал даже снова возражать и голос повышать. Видать, сильно привык к уважению окружающих. Понятно, на двести вёрст — единственный кирпичник. Пришлось Сухану свою оглоблю снова наизготовку разворачивать.

Эх, дядя, у нас тут не детская песочница, а средневековый техпроцесс. Или — делай, или — сдохни. Но когда в мокром да на ветерке стоишь, да озноб колотит... понты кидать — невесело. Я-то — в сухом. Могу и подождать-потерпеть.

Как у него зубы такой степ стали выбивать, что и ни слова не сказать — отвёл к костру. Народ мой подошёл, Жилята отогрелся, опять начал... "по местам боевой и трудовой".

— Да я... да мы...

Снова пришлось дрючком. В грудь упёр:

— Что ты всё о себе, любимом? Давай о деле.

Он снова рот открыл. И — закрыл. И это очень хорошо. А то я уже всерьёз заводиться начал.

Дальше пошло уже... конструктивно. Но как же был прав Урфин Джюс, уделяя особое внимание воспитанию капралов в своём дуболомном воинстве! Вот же проблема: и мужик, вроде, нормальный, и мастер, похоже, неплохой. А веры ему у меня нет. Нужен постоянный присмотр да проверяние. Или сбежит, или напортит, или шкоду какую сотворит. Потому что — он мною обижен. Я же часть решений до него принял. И, тем самым, поставил под сомнение его профессиональную исключительность и эксклюзивность. Теперь он будет старательно, но не прямо, а косвенно, доказывать, что и "глина — не та, и песок — не тот". Каждой ошибкой, задержкой, производственным браком — будет колоть мне глаза и самоустраняться.

Типа:

— Господин-то у вас, конечно... но в кирпичах — ни уха, ни рыла... вот кабы меня послушал с самого начала... а теперь-то что? Теперь-то только разломать да выбросить...

* * *

О-хо-хо... Мне ли не знать, как строится "верноподданнический" саботаж в иерархических системах! Когда старший и младший клерки, сидящие в соседних комнатах, гоняют друг другу "простыни" мейлов, напряжённо обдумывая каждое слово, каждую запятую, чтобы и уколоть побольнее, и не подставиться, потому как копия каждого сообщения автоматом идёт в головную контору в Москву.

Сходный, "верноподданнический", саботаж звучит и в персидском походе Стеньки Разина.

Типа: "Ай-яй-яй! Ахти мне, старому! Да что ж, ты, царь-государь батюшка, раньше-то не сказал... Я-то — со всей душой... каждое слово-повеление... но в грамотке царской про то ни слова не было...".

Для главного астраханского воеводы князя Прозоровского такие игры закончились смертью. А здесь как будет?

* * *

Другого мастера у меня нет, и этому доверять нельзя. У него нет мотивов работать на меня честно. Дружбы у меня с местными быть не может: разные мы, не понимаем друг друга. А дружбы без взаимопонимания не бывает. Любовь тоже отпадает. Во всех смыслах этого слова. Жилята меня невзлюбил. Да и я его... Преданность? — Вон, Ивашко мне предан. Но этот-то... думает о себе, что он хитрый. И будет хитрить. Глупо, мелко. Но — гадостно.

Устроить ему "великий перелом"? Выбить из него прежнюю "правду" и вбить новую, мою? Не тот типаж, условия не подходящие, времени нет. Да и уж больно сильно я для него неподходящий персонаж на роль "абсолютной истины". "Герой, но не его романа". Интереса особого к моим делам у него нет, прибыльность от сотрудничества... да ему его собственный гонор дороже!

Плохо. Нет хендлов. Чисто внешний, неглубокий страх. А у мелкого человека глубокий страх воспитывать... Может и не пережить.

Остаётся одно: спешно воспитывать замену. Тогда, утратив иллюзию исключительности и уникальности, мужик будет вести себя прилично. До тех пор чисто по Ленину: "Социализм — это учёт и контроль". И феодализм — тоже. В моём, в Ванькином, исполнении.

Честно говоря, мне просто повезло: сентябрь во второй половине был сухим и тёплым. В "Святой Руси" все каменщицкие работы, включая изготовление кирпича, идут с 20 мая до 1 сентября. Но... в Центральной России даже начало жатвы пляшет по погоде в месячном диапазоне. Кирпич-сырец должен сохнуть две недели. Как минимум. Вот для этого минимума — тепла и хватило.

Моей заслуги какой, какого-то геройства или изворотливости с прозорливостью — здесь нет. Чисто — божьим соизволением. Пошёл бы дождь, и всё моё "пердуновское зодчество" — накрылось бы "медным тазом" до весны. А не было бы у меня тёплого жилья в эту зиму... многое бы иначе сложилось.

Но мы успели.

Сплели из ивовых прутьев кружало.

Не хочу повторяться, но кто из моих современников видел конструкцию вроде туннеля, по которому опасных хищников в цирке на арену выпускают, но из ивовых прутьев? А кто делал? 8 локтей длиной, полтора локтя шириной-высотой.

Я сначала думал сделать не один длинный "туннель", а восемь одинаковых и коротких, на длину кирпича. Располагаем по прямой линии с промежутками... И получаем фигню: кружало становится неустойчивым. Потом кусок выгорит, а остальное завалится. Разбить процесс на части и зажигать по частям — не получается. Только "туннель".

В восьми местах по длине всё это аккуратненько обложить сырцом — арочные своды для семи внутренних перегородок и внешней стенки, где устье. Называется: "главный топочный канал"... Как у больших!

Поперёк, привязываясь к будущим сводам топочного канала, выложить внешнюю стенку и семь внутренних перегородок. Тот же сырец, на том же глиняном растворе, два с половиной локтя высотой.

Вот и решение "детской" задачи: расстояние между поперечными стенками-перегородками получается около 20 сантиметров.

Агрегат работает так: заготовка кирпича укладывается концами на эти перегородки, топочный канал набивается дровами, всё поджигается, и раскалённые газы гуляют между перегородками как пьяные дембиля по плацкартному вагону.

Нас спасло моё занудство и... несовпадение тезаурусов.

В мой время всякий завод, и кирпичный тоже — что-то под крышей. Мне вот такая конструкция — производство под крышей — довлеет постоянно. А местные такой идеи не понимают. Здесь все обжиговые печи — под открытым небом. "Открыты в небеси". Почему — не знаю. И так будет до 19 века. Крыши — нет, свода — нет...

Когда идёт загрузка кирпича для нормального обжига, два последних, верхних ряда заготовок укладываются плотно плашмя вплотную друг к другу. Они и образуют такую... временную крышку. Ещё сверху засыпаются песком или шлаком.

А я, со своими предрассудками и стереотипами, заставил поставить нормальный большой высокий навес над печкой.

Какой хай стоял!

— А!... Дурость!... Тяги не будет!... Печь не разгорится!... Кирпич не прокалится!...

— Встанешь раком перед устьем — будешь ветры пускать, тягу делать. Я тебя так горохом накормлю — ураганом дуть начнёшь.