— Спрашивай, — разрешил ее сомнения я.
— Скажи... а... ты человек?
— На одну четверть... ты боишься людей?
Девочка помотала головой:
— Нет, просто я никогда не видела людей... интересно какие они?
— Какие?.. разные... добрые и злые, милосердные и жестокие, абсолютно стабильные и очень непостоянные... разные.
— Вот бы их увидеть, — мечтательно прошептала она.
— Не стоит, — рассмеялся я, — многие люди не любят аякаси, а некоторые наоборот охотятся на них, убивая.
— Убивая? А что такое убивая?
Я на мгновение завис.
— Ты не знаешь что такое смерть?
— Нет.
— Хм... ясно... смерть это... когда кто-то уходит, уходит навсегда... это как сон, вечный и сладкий сон.
— А знаю, — обрадовалась девочка, — мои мама и папа тоже уснули, крепко-крепко уснули! Но тетя Мейя говорит что они однажды проснутся, и мы вновь встретимся... это ведь не смерть?
— Аль... — мое горло сжало, я ведь отчетливо видел две оборванные нити судьбы, нити принадлежавшие ее родителям — когда умирают... это навсегда... ты... никогда их не увидишь — последние слова дались мне особенно тяжело я не мог иначе!
Она мне сразу поверила. Вряд ли ей хоть кто-то говорил правду, но... детское сердце не обманешь. Она сразу поняла что я говорю правду, ведь где-то глубоко в душе она знала истину... только не хотела признаваться в том самой себе.
Спрятав лицо в ладонях девочка горько расплакалась, а я, неловко обняв ее принялся ждать. Слезы и время — лучшее лекарство для израненной души.
* * *
— Извини... за правду.
— Нет, — мотнула головой выплакавшаяся девочка, — не стоит... я ведь чувствовала что они не вернутся... — она всхлипнула. — я думала что мы и впрямь встретимся, мама вновь споет мне веселую песенку, а папа возьмет на руки... — ее голос затих.
— Аль... знаешь, воскресить мертвого можно... я могу воскресить мертвого...
— А ты...
— Они слишком далеко... но поверь мне, они счастливы, сейчас они счастливы... не стоит их тревожить. Но если ты хочешь... — я не договорил, представляя ей шанс принять решение самой.
Честно подумав несколько минут, она дрожащим голосом спросила:
— Они правда счастливы?
— Клянусь душой! Аливия, твои родители пребывают на Небесах, и они счастливы! Они счастливы потому что мы встретились, и они могут уйти... и клянусь я не позволю обидеть тебя! — это действительно было так. Мать всю жизнь приглядывала за своим дитя, но... я пообещал ей, что присмотрю за Аль... пообещал только-что, и усталая душа прекрасной белокурой женщины, ласково улыбнувшись, погладила девочку по голове, и невесомым облачком взметнулась ввысь. Прямо в Рай... туда где ее не достанет никто, ни злобный некромант, ни шаман, ни боги... туда где ее ждет чистый ласковый свет и тот — с кем она разделит посмертие.
— Спасибо... — прошептала Аль, и задумалась.
— Юто, а кто мы? Почему они счастливы, что мы встретились?
— Мы? Мы две половинки одной души, мы те кому суждено стать единым целым... но это будет нескоро!
— Почему?! — она с легкостью приняла эту новость. Интуиция? Возможно...
— Ты не выдержишь моей силы... умрешь, как только я подойду ближе... я не хочу этого!
— Значит подождем?
— Подождем, — согласился я, и протянул ей небольшой платочек — стереть слезы.
Смущенно покраснев, она взяла платок и принялась торопливо вытирать глаза. Нежное и невинное дитя... что хочется оберегать от всего мира, заслоняя своею спиной от суровых реалий настоящего и будущего.
Тем временем упомянутое дитя вытерев слезы, тихо попросило:
— Юто... пожалуйста, расскажи о себе.
— Что ты хочешь знать?
— У тебя есть близкие тебе... аякаси?
Я лишь улыбнулся в ответ на столь наивный вопрос, и мечтательно посмотрел на солнце.
— Конечно есть! Я живу в родовом поместье близ деревушки Ноихара. Нас много там живет... я, моя верная хранительница Химари, она бакинэко, девятихвостая кицунэ Тамамо-Но-Маэ, — мой фамильяр, мои дедушка и бабушка, Кая, наша зашикивараши...
Я рассказал ей все без утайки, рассказал про всех обитателей поместья, про наши будни, рассказал ей про своих ушедших родителей, рассказал про маму — при этом Аль расплакалась, и мне пришлось ее вновь утешать, — рассказал про деревушку для аякаси, возводимую нами для всех кто чист душой, рассказал про своих друзей и про самого себя... рассказал абсолютно все! без утайки, прикрас, попыток выставить все в ином свете и игр словами.
Она ответила тем-же. Предо-мною промелькнула вся ее недолгая жизнь. Сначала с родителями, а когда они... ушли, с ее тетей Мейей, — цуру. Они жили в небольшой деревушке среди гор, в маленьком аккуратном домике близ озера, в котором водились поющие рыбки и веселый пьяница каппа, на дереве совсем рядом с домиком жила маленькая птичка — которой она очень любила петь по утрам... Аль похвасталась своими успехами в пении, и исцелении других, сказала что очень любит растить цветы, поделилась со мною всеми мечтами, мыслями, и желаниями столь-же добрыми и немного наивными как и она сама. Наивными, но такими прекрасными...
Мне все хотелось ее назвать Нией... но я сдержался. Вместо этого я лишь сказал:
— Я очень хочу послушать, как ты поешь!
Просияв, она торопливо, с ногами забралась на скамью и прикрыв глаза... запела. Песня в которой невозможно было различить слова, затмила разум серебристой волной счастья, и любви ко всему миру...
Когда наваждение схлынуло, я стер ручейки слез и взглянув на встревоженно заглядывающую мне в лицо Аливию, искренне произнес:
— Твои песни прекрасны!
— Спасибо! — она крепко обняла меня, — Спасибо! Спасибо! Спасибо-о-о!
— Ну все все, — я со смехом поднял руки, — перестань уже.
Отстранившись она взглянула мне в глаза и честно сказала:
— Ты первый, кто похвалил мою песню! Спасибо тебе!
— Твои песни великолепны! — повторил я, — споешь мне еще?
Радостно кивнув, она вновь запела...
Ее пение было... родным... близким... прекрасным...
Сайны — земные сирены — никогда не пели чужим. И их песни действительно исцеляли душу...
* * *
— Держи, — я протянул девочке мороженное, купленное в ларьке, стоящем на горном склоне и смотревшимся откровенно дико на фоне окрестных гор и лесов. (В город, по здравому размышлению я не стал ее вести)
— Что это? — она непонимающе взглянула на лакомство.
— Мороженное, еда такая, вкусная, попробуй, — кивнул я, и подавая пример вгрызся в свой рожок.
Она осторожно попробовала.
— Ну как?
— Вкусно! — и помедлив добавила — и холодное!
Мы помолчали, с аппетитом грызя холодненькое мороженое.
— Жаль, что это лишь сон, — сожалеюще вздохнула Аль, доедая свое.
— Все, что ты съешь, будет абсолютно реально!
— Но ты сам сказал, что это сон!
— Сказал, — согласился я, — но эта еда будет реальной... если ты того захочешь!
— Хочу! — обрадовалась девочка и побежала к ларьку.
Проводив ее взглядом я весело хмыкнул, и пожав плечами пошел следом.
— Хочу это... и это, и вон то пожалуйста!
— Лопнешь, — рассмеялся с этой картины я
— Не лопну, — на миг обернувшись возразила Аль, и вновь ткнула пальцем, — и вот это!
Интересно, как она это все съест? Хотя мне не жалко... сил у меня еще достаточно.
— И вон то, и еще то...
Повернувшись я посмотрел на закатное солнце. Моя половинка души, я сделаю все чтобы ты была счастлива, и это мороженное лишь малая часть того что я могу. Но вот воскресить твоих родителей я уже не смогу, они слишком далеко, и они счастливы, не стоит их тревожить... тебе придется пережить эту потерю. Я посмотрел на счастливую сайну, увлеченно выбиравшую мороженки, и хмыкнул, — горечь не ушла, но она отступила... не без моей помощи, и я сделаю все дабы ты не страдала!
Я стоял и смотрел на солнце пока схватившая в охапку рожки Аль не подбежала ко мне и не протянула все это богатство:
— Выбирай.
— Спасибо! — изучив ассортимент, я взял банановое, — остальное тебе.
— Угу.
С ее лица не сходила эта счастливая улыбка.
Я дождался пока она не съест все что набрала, и помедлив, произнес:
— Мне надо уходить.
— Куда?
— Домой, мне пора просыпаться...
Улыбка слетела с ее лица и Аль жалобно спросила:
— А... ты вернешься?
— Разумеется, — рассмеялся я, обнимая девочку и с наслаждением вдохнув аромат волос, отстранился — мы можем встречаться каждую ночь, ты хочешь этого?
— Очень!
— Значит встретимся завтра, — усмехнулся я, — а сейчас — я хочу сделать тебе подарок!
— Какой? — она заинтересованно подалась вперед.
— Смотри и ничего не бойся, — с этими словами я ткнул себе в ладонь когтем, протыкая кожу и вызвав испуганный вскрик девочки.
— Тебе больно? Сейчас, сейчас я вылечу! — засуетилась Аль, обхватив мою ладонь, а по ее волосам пробежали серебристые искры.
— Не надо, — мягко отстранил ее я, — мне не больно, ты лучше посмотри, — я показал на свою ладонь кровь на которой собравшись в небольшой шарик ярко вспыхнула, и погасла оставляя небольшой пушистый комочек, светящейся внутренним теплым светом.
— Что это?
— Это? — я протянул комочек девочке и она намного поколебавшись взяла его, — это маленькая искорка... — я чуть запнулся наблюдая, как окружающий мир медленно растворяется в белоснежном сиянии, — ...искорка духа, что может стать верным защитником, другом или питомцем... зависит от того, кого ты захочешь увидеть... ну, а мне пришло время уходить! Увидимся завтра?
— Да! — вновь счастливо заулыбавшись, кивнула она, и крепко обняла меня напоследок. Погладив ее по шелковистым волосам я отстранился, наблюдая как исчезает сон.
Ее улыбка последней растворилась в свете.
* * *
Проснувшись, я первым делом аккуратно снял венок, и аккуратно поставил на тумбочку, секунду посмотрел на едва уловимо светящиеся в полумраке цветы и приняв решение коснулся пальцами лепестков, вливая в них частичку душевного огня. Цветы налились внутренним огнем и засияли ярче одновременно расправляя помятые стебли и лепестки, — сплетающиеся в единое целое. Несколько мгновений и на тумбочке лежит уже не венок, а обруч из абсолютно живых, белоснежных и неувядающих цветов. Удовлетворенно улыбнувшись, я повернулся к умиротворенно спящей рядом кицуне, провел рукой по пушистому хвостику, дернул за белоснежный кончик:
— Тама, просыпайся.
Недовольно заворочавшись, лиса развернулась ко мне спиной, попутно пробурчав: "Отстань Юто!"
Довольно рассмеявшись, я не став больше дергать лисичку поднялся и накинув плащ, — ставший теплой юкатой — прихватил с собою подушку, и вышел на свое любимое место — кресло из живого камня под сенью страж-древа. Ветви стража качнулись, сплетая у меня над головой непроницаемый для капель навес, и удобно устроившись, я стал ждать рассвета. Спустя несколько минут ко мне пришла Химари, удобно устроилась на коленях, замурлыкала... и дальше мы сидели уже вдвоем, слушая тихий шепот духов...
Комментарии автора:
Фурукава Аливия (16 лет) — https://pp.vk.me/c623928/v623928230/83a3/iEmox3XioFc.jpg
Глава 17. Испытание лишь для меня! (Часть 1)
Сегодня утром дед был подозрительно весел и ироничен. Он сыпал шутками, рассказал пару анекдотов, сделал пару комплиментов Таме, и расспрашивал меня о том не слышал ли я что-то о Изумрудном Хороводе Екаев, и их маленьком предводителе, так любящем раздевать экзорцистов.
Спешно ответив что: "Нет не слышал" (и невинный взгляд в конце), я еле досидел до конца завтрака, а затем, пользуясь случаем, испарился как туман на солнце.
Зайдя в комнату, облегченно вздохнул, вытер испарину и немного подумав, решил сгинуть до вечера. Сказано — сделано. Выгнав пинками Сураи, и подождав пока Тама переоденется, я вышел из дому.
Крупный пушистый снег, неторопливо падая за чертой, попадая в зону лета превращался в теплую капель, и не желающая мокнуть, а затем и ходить по снегу Химари, остановившись на пороге требовательно посмотрела на меня. Сокрушенно вздохнув я не останавливаясь, подхватил довольную кошку на руки и поделившись шарфом, надвинул капюшон куртки поглубже, подошел ко льву и уже сам требовательно взглянул на лису, непроизвольно копируя взгляд Химари.
Кицунэ умилительно посмотрела на меня, подсадила на послушно легшего льва, сама села сзади и мы отправились в путь на тихонько жалующемся на судьбу Сураи.
Впрочем, жаловаться лев, перестал почти сразу и дальше мы шли сквозь легкий снегопад в почти полной тишине, нарушаемой лишь тихим шелестом невесомых снежинок, падающих на ветви деревьев, землю, зонтик Тамы и теплую шерсть Сураи, — где они, чуть слышно шипя, испарялись.
Немного покрутившись и полюбовавшись зрелищем заснеженного леса, я потеребил рукав кимоно лисы:
— Там, а Там!
— Чего тебе?
— Слушай, если бы тебе нужно было набрать побольше кицунэ, как бы ты поступила?
— Зачем тебе кицунэ? — сверху-вниз посмотрела на меня лиса.
— Ну... — помявшись я все-же ответил — хочу храм!
— Зачем тебе храм? — от удивления Тама разжала руки, вынуждая меня спешно вцепиться в гриву Сураи дабы не упасть. Лиса быстро справилась с удивлением и вновь обняла меня.
— Хочу!
— Кхм... ладно, а какая связь между храмом и кицунэ?
Я посмотрел на нее как на ребенка, задающего глупые вопросы.
— Храм мой, а лисички в нем жрицы!
— А почему именно кицунэ? — все никак не могла понять лиса, — почему не люди или те-же нэко?
— Кицунэ лучше! Просто представь себе: большой храм с моей величественной статуей, в нем куча жриц-лисичек... и все мое! — я даже зажмурился от представшей картины.
Тама весело рассмеялась.
Из сладостного видения меня вывела резкая боль в руке.
— Я смотрю кому-то очень нравятся лисички? — промурлыкала мне на ухо "ласковая" и "милая" кошечка, все глубже вонзая когти в мою руку.
— Нравятся, — с упорством обреченного на костер грешника подтвердил я, чувствуя как ее коготки мееедлено входят в руку, — а что? Ты ревнуешь?
Кошка фыркнула и ничего не ответив отвернула мордочку.
— Химари, ну не ревнуй, если хочешь мы и нэко наберем... только скажи, — я постарался придать своему лицу самое умильно-просящее выражение, какое только мог, и не умеющая долго обижаться нэко, не выдержав улыбнулась — знаменуя тем самым, наше примирение.
— Договорились.
— В принципе, идея хорошая, — отсмеявшись решила Тама, — многие кицунэ выбирают путь служения богам, вернее божеству — Инари, но вот найти много моих сородичей — задача непростая. Юто, а зачем тебе храм посвященный лично тебе? Ты решил переквалифицироваться в боги?
— Избавь Всеотец! — испугался я, — нет!!! Просто воплощение моего мира забирает очень много сил, а энергия веры — великолепный источник их восполнения. Потому я и хочу храм, а кицунэ так, для эстетики.
Вернее сказать мой мир забирает у меня почти все, до дна вычерпывая душу и ауру. Это конечно великолепно качает резерв, но чувствовать постоянную ледяную пустоту очень неприятно! Я и так уже почти полностью отказался от использования магии и Творения в пользу лучшего самочувствия, и ускорения темпов воплощения.
