Зверь лютый. Книга 8. Догонялки

Одновременно — рыбалка. Тоже — не для развлечения удочками, а сетями, бреднями, мордами, вершами... Рыбка жирок нагуляла — самое время её брать. Одновременно — добирается позднее на полях. Лён надо дёргать, а для нашей вотчинки это — важнейшая культура. Одновременно — молотьба, одновременно — вот, птицу надо бить, одновременно — подготовка к зиме: дрова, крыши, сани, тара под заготовки, тёплая одежда...

Куча срочных крестьянских дел в эти два месяца. И тут я со своей печкой... Несколько не ко времени.

Так что, пришлось мне свой пыл несколько поуменьшить и людей распустить по домам.

Ну что сказать? — Сам дурак. Затянул время, не подумал, не предусмотрел... Грустно.

Но не смертельно, при ближайшем рассмотрении. Аким меня послушал, головой покрутил и согласился. Оставляю здесь на хозяйстве Жиляту. Даю ему в подмогу четверых стариков. Из "лесовиков" и из "пауков". Старуху-голядину оставляю для обихода. Пусть кирпичи лепят да обустраиваются. А что б не спали — "урок". В смысле — норму в штуках. Пока не сделает — "на Большую землю" не выпущу.

Когда печка остынет, и кирпич можно будет взять — нагоню мужиков, чтобы готовое на руках вынесли через болото. Много мужиков, но — на один день. Заново печку загрузим-запалим, кого-то из дедков старшим поставлю, а Жилята будет уже в Пердуновке домовые печи складывать.

Честно говоря, я расстроился: так хотелось побыстрее у себя тёплое жильё сделать, холодает же! Пришлось самых малых голядин "паукам" в семьи раздать. Не то позаболеют дети, помрут. Думал, тяжело пойдёт — кому охота лишние рты кормить, да ещё — "поганых нерусских".

Наутро ко мне Хрысь в Пердуновку пришёл, я ему так это осторожненько, типа: а что вы по этому поводу думаете?

— Это воля твоя боярская?

— Да нет, посоветоваться хочу. Возьмут "пауки" малолеток или нет?

— Ну... за всех не скажу... спросить надо, поразговаривать. А вон тех двоих малят я к себе в дом заберу.

— Хрысь, я ведь не про тебя именно...

— Чего? Стар? Не боись. У меня-то в доме теперь бабья полно. А с этими-то... хоть поговорить с кем будет по-мужски. Разным разностям научить. Опять же, Шарка, баба моя... Ну... Я ж её столько лет бил... сама-то она уже... а тут у ей перед глазами — матка с дочками... а так... вроде свои будут...

Дальше всю малышню разобрали в два дня. Причины... Разные. И просто человеческие:

— Замучишь ты их, боярич, поморозишь.

И экономические:

— Дык, с него ж, бог даст, годика через два работник будет. Чем от титьки до таких лет выкармливать... ну... дешевше же...

И вовсе непонятные:

— Хрысь-то... он-то... не дурень какой... видит, стал быть, каку выгоду... ну... боярич-то, мабуть, какое послабление даст... или там хлеба на прокорм подкинет...

Хотя я предупреждал, что детей отдаю не навсегда, а только на время, что никаких поблажек крестьянам от этого не будет, что за всякое упущение в части принятых детей взыщу сурово...

Я только троих самых старших, лет по 11-12, при себе оставил — надо же мне из кого-то себе дружину строить. Сверстников-то у меня тут мало.

* * *

Тут пошли гуси. И стало вообще ни до чего. Пух, перья летят, вонь, потроха кучами, от коптильни несёт...

Но первую стаю — мы взяли! По сказкам Андерсона или Сельмы Лагерлеф. Ну, "Удивительное путешествие Нильса Хольгерсона с дикими гусями по Швеции". Там такая классная групповуха описана! Это ж все знают! "Когда одна палочка и семь дырочек...".

Среди дня в версте от селища расстелили на голой полянке на берегу сеть, замаскировали травкой, из разных мест выдранной. И посыпали густо мусором с пердуновского тока. Всякая полова, что после молотьбы да провеевания остаётся.

Дальше вполне по детскому стишку:

"Гуси-лебеди летели,

На лужайку тихо сели.

Походили, покивали,

Потом быстро побежали".

Прилетели на закате гуси-лебеди, начали по полянке по нашей — похаживати, зёрнышко за зёрнышком — поклёвывати. Тут-то мы сетку и дёрнули. "Потом быстро побежали". Кто улетел — тот улетел. Но штук 70 осталось. Такой здоровенный вопящий рулон — гуси в сетке.

Птиц не режут — разбивают головы дубьём, сворачивают шеи. Они шипят, кричат, крыльями друг по другу бьют, клювами кидаются ущипнуть...

Дубьём по голове. Или куда попало, но без крови — запах будет, зверьё да вороньё соберётся. Всё равно — эту площадку в другой раз использовать можно только после сильного дождя. Клин журавлиный-гусиный-лебединый туда, где кровью или сильно помётом пахнет — не сядет.

Всю ночь птиц из сетки выворачивали, били, ощипывали, потрошили, пластовали для копчения-соления. На утренней зорьке пошли другие сети снимать — рыбацкие. Голавль хорошо идёт. Не такой уж и крупный, но густо. С рыбкой — аналогично. Она тоже ждать не будет — завоняется. Опять — чистить, потрошить, сушить, солить. Опять — вонь, грязь.

Половина селища смесью засыпана: перья с чешуёй. В природе чешуйчатых пернатых не бывает. Но мы же — хомосапиенсы! Мы ж и не такое можем... уелбантурить.

Шутки-шутками, но "сейчас не потопаешь — зимой не полопаешь". Сейчас эти птички улетят — будешь зимой перепёлок из-под снега выковыривать. Река льдом станет — сети не кинешь. Будут мужички по домам сидеть, ремёсла всякие ремесленничать. Разве что, по первому снегу, по пороше, пойдёт охота на лесного зверя. По чернотропью его брать тяжко. А вот по глубокому снегу да на лыжах... Когда от охотника даже и лось уйти не может: проваливается, устаёт.

Вот в таком режиме изо дня в день птицо-рыбо-комбинат. Как-то я раньше не встречал у попаданцев и авантюрников описания Чикагских боен как обязательного элемента их авантюризма-попадизма. Везёт, наверное. Им уже на стол готовое подают. А я как не любил рыбу чистить в своём 21, так и не люблю. Но выбор невелик: ещё можно подучиться малость и садиться сети чинить.

Сети, естественно, либо в рыбьей чешуе и слизи, либо в перьях, крови и помёте. Самое ГГешное занятие.

Я уже говорил, что между литературой и реалом есть принципиальная разница в мере связности? Довлеет нам, знаете ли, Аристотель с его "Поэтикой". В изложении одного небезызвестного Николо Буало из 17 в.:

"Одно событие, вместившееся в сутки,

В едином месте пусть на сцене протечет".

А как за нарушение этих принципов ругали Шекспира! Во Франции Шекспир считался "диким" и "необразованным" гением, не соблюдавшим классических норм, и его пьесы при переводе на французский одновременно переделывались с учётом "трёх единств".

Пушкин, в своём "О трагедии", советует оказаться от единства времени и места. Но:

"Поскольку занимательность — первый закон драматического искусства, единство действия должно быть соблюдаемо".

Жизнь, по моему мнению, всегда — штука очень занимательная. В отличии от литературы. Самая большая занимательность обеспечивается не "единством действия", а единством личности — меня, любимого. И занимает она меня аж 24 часа в сутки без выходных, праздничных и отпускных. Посему у меня "любовные истории" прерываются "печными", благородный мордобой — забоем дикой птицы, а юридические изыскания — сбором клюквы.

* * *

Кстати о клюкве. Ну, про то, как мы с Прокуем "хапалку" для клюквы сделали — рассказывать особо не буду. Просто в очередной раз удивляюсь человечеству.

Ягоды собирают... давно. Ну, не знаю, ещё с обезьяньих времён. Что клюкву с кочек болотных проще растопыренными пальцами собирать, будто причёсываешь эти кочки, а не выклёвывать поштучно щепотью — любому понятно. А вот простейшая приспособа, которая ту же человеческую ладонь с пальцами имитирует...

Ладно неандертальцы с кроманьонцами — предположим, тупые они. Но предки-то... "человеки как бы разумные". Тысячи лет, десятки миллионов людей, и никто не додумался, что "пальцы" можно сделать чуть длиннее, числом — чуть больше... "Душа не принимает"?

И не надо мне рассказывать как эти "хапалки" разрушают плодородный слой и экологию вообще. Это не вопрос приспособления — это вопрос человеческой дурости и жадности.

А клюква здесь... Можете тыкать в меня пальчиками и хихикать:

— Вот, де, дурень, ягодками озаботился. "Хапалками" всякими. Прогресс надо делать, ход мировой истории менять!

Кто ж спорит? — Надо. Поменяем. Только — "дела людьми делаются". Больными людьми, как лопатой деревянной — многого не наделаешь. А для здоровья люди должны получать аскорбиновую кислоту с пищей. Поскольку у нас, как у высших приматов, всяких "сухоносых обезьян", ген, отвечающий за образование одного из ферментов синтеза аскорбиновой кислоты, не функционален.

Понятно, что витамина С в клюкве раз в тридцать меньше, чем барбадосской вишне, но где я здесь Барбадос найду?

Поэтому мы, здешние "сухоносые обезьяны", очень заинтересованы в клюкве мочёной. Даже больше, чем в "клюкве развесистой". А уж как заинтересованы некоторые из нас, которые ещё маленькие, которые от холода и сырости уже совсем "мокроносые обезьяны"!

* * *

Местные тоже сперва хихикали:

— А боярич-то того... Заленился... Сбёг от рыбки потрошения... По ягодки собрался, быдто дитё мало...

— Да не... Это не с лености, это — с блудливости. Девок выглядает. Ну... эта... с которыми побаловаться... хи-хи-хи...

На "Святой Руси" практически каждое занятие предназначено для конкретной поло-возрастной группы. Взрослые мужчины и женщины почти никогда не собирают грибы и ягоды — другие дела есть, несерьёзно это. Девчонки не ходят на речку с удочками. А мальчишки — с лукошками по лесу.

Как всегда — бывают исключения. Не с кем пятилетнего малыша дома оставить и старшая сестра тянет братишку в лес с подружками на ягодник. Дети ещё не выросли, а малина в хозяйстве нужна — хозяйка сама в малинник побежала. С медведями конкурировать.

Из-за неприятия туземцами нового инструмента, я раздал сделанные два экземпляра своим рабыням. Им-то не отвертеться.

"Хозяин — барин" — русская народная мудрость.

Но возможность девкинского саботажа — предполагал. Поэтому, когда к месту, где мы снова растягивали сеть на гусей, прибежал младшенький голядина с криком:

— Йусу Елитса атейо невейкиа!

я решил, что девки, Елица с Трифеной, поломали или потеряли инструменты.

Щёлкнул малька по лбу, чтоб не забывал добавлять "Господин", вытер ему сопли рукавом его же рубахи, накрутил ухо, чтобы говорил по-русски, и пошёл себе не спеша на подворье.

Елица, раскрасневшаяся, без платка, растрёпанная и битая — синяк под глазом и губа уже опухла, сидела в поварне в окружении Домны. Именно, что в окружении. Припав к обширной груди моей поварихи, она рыдала в её объятиях. Мрачный взгляд Домны мгновенно избавил меня от иллюзий мелочности пришествия. Ну что, блин, у них опять?!

— Соку клюквенного налить, боярич?

Ежели так издалека, то... совсем скверно. При упоминании о клюквенном соке, Елица зарыдала ещё пуще. Чисто автоматически погладил девку по головке, по плечику. Вспомнив о её специфической реакции на мужское прикосновение, я, было, отдёрнул руку. Но девка ухватила её, воткнулась в ладонь лицом, прижала к столу и принялась бурно поливать слезами, сопровождая процесс соответствующими бессвязными жалобными звуками. Пришлось сесть за стол, принять другой рукой кружку от Домны, и ждать.

Женщины... они такие. Пока не справятся с эмоциями — никакой информации. Даже если они ещё не вполне женщины. Зато уж потом...

Мои переживания от всего этого... от ощущения неизвестной, но, безусловно, глобальной катастрофы... Ну кому это интересно? Потерпи, Ванёк, ты же у нас мужик, тебе же положено терпеть. Женщин. Вот сейчас сопли все вытекут, запас слёз закончится, и мы узнаем... "что день грядущий нам готовит". Какую именно подлянку, приготовленную окружающим миром, мне предстоит "вкушать" сегодня на ужин.

Наконец, девка начала просто икать. Домна подступила к ней со здоровенной кружкой холодной воды и заставила пить крест-накрест, то поднося ко рту, то отодвигая и поворачивая кружку, с приговором:

"Икота, икота

Иди на Акима,

С Акима на Якова,

С Якова на всякого"

Приговор этот мне знаком ещё по 20 веку: жена так у дочки икоту останавливала. Только здесь местный, явно адаптированный под наши Рябиновские реалии, вариант. В оригинале должно быть "иди на Федота". И в рифму точнее получается. Но цель приговора — концентрация внимания икателя на посторонних предметах. А местный владетель со своим верным слугой... ну что ещё может быть более посторонним при безудержной икоте?

Наконец, рефлекторные содрогания затихли, и я получил содержательную информацию. Катастрофа выглядела не настолько глобальной. Как всегда: ожидание неизвестной неприятности рисует нам картину более страшную, чем на самом деле. А так-то... Всего-то делов: Трифену украли.

Ё! Факеншит! Мда...

* * *

Эка невидаль: здесь постоянно воруют детей, девок и молодых баб. Нехорошо, конечно, но что поделаешь — "Святая Русь", дикое средневековье. Предки, одним словом.

О повседневности, рутинности покражи рабынь и рабов свидетельствует тщательность, с которой в "Русской Правде" прописана такая ситуация. Тщательнее чем, например, кража скота.

Глубокая и всесторонняя проработанность вопроса говорит о частоте и распространённости данного преступления. И о некоторых странностях "борьбы с преступностью": порядок поиска украденного "до третьей руки" — третий владелец краденного, даже если он был "добросовестным приобретателем", считается виноватым и обязанным компенсировать убытки из своего имущества.

О виро-обложении, при котором потерпевшему просто возвращается краденное двуногое имущество, а штраф идёт в княжескую казну.

О возможной замене и условии эквивалентности. Эквивалентность устанавливается на уровне половой принадлежности: украли робу — отдай робу, украли холопа — отдай холопа. А как звать, сколько лет, есть ли семья-дети...

О том, что украденная рабыня стоит в два раза дороже мёртвой. Поэтому, при возникновении предчувствия провала, преступникам дешевле убить женщину, чем живой вернуть её правообладателю.

* * *

Между тем, Елица, запинаясь на каждом слове, изложила суть проблемы.

С утра Мара послала обеих девочек за клюквой. Те полазили по луговой "тарелке" — там есть несколько мест, где достаточно сыро для ягоды. Но "хапалки" позволяют быстрее очищать территорию. Возвращаться раньше времени не хотелось — Мара бездельничать не даёт, выдаст новый урок.

Девушки нагрузили всё собранное на приданного им в качестве носильщика и защитника "мусорного куча", которому я мозги сотряхнул. Но не вышиб же совсем! Мозги его уже разложились по своим полочкам, ходить уже может. Парня отправили на заимку, а сами ягодо-сборщицы решили пройтись ещё по ягодникам вдоль реки. Должна же там тоже быть ягода. Или грибы...

В приречном осиннике набрали кучу подосиновиков, спустились к воде, чтобы перебрать грибы да напиться — время уже дошло до полудня, и малость вздремнули на последнем тёплом осеннем солнышке.