Откуда мне все это было известно? От перебежчиков, ежедневно выходящих на аванпосты. В обозе и тыловых службах у турок численно преобладают христиане, лишенные предубеждения против русского плена и знающие, что там точно накормят. А кто знает о комиссариатских делах больше обозника? Правда, иные завирались, рассказывая приятные, по их мнению, для нас сказки о полном несостоянии турецком. Но этих подручные фон Штофельна быстро научились выводить на чистую воду. После первого же выговора от меня. Так что, сведения изнутри вражеской армии я имел точные и с задержкой всего лишь в день или два.
По всему выходило: неприятели стали заметно слабее, нежели были под Фокшанами. Есть надежда выбить их из укрепленного лагеря без того, чтобы класть солдат тысячами. Ну, пусть не малой — но вполне умеренной кровью. В то же время, не стоит ожидать, что враги как-нибудь сами собою расточатся. После первых неудачных распоряжений Мехмед-паша, кажется, начал понимать, что погорячился (или ему сумели объяснить, с риском для жизни). Мои люди сообщали: среди константинопольских купцов нашлись-таки смельчаки, готовые поставить голову на кон за небольщие, сравнительно, деньги и подрядившиеся закупить провиант в Малой Валахии, Видине и Белграде, с подвозом на речных судах по Дунаю. При успехе этого предприятия сераскир сможет довольно скоро восстановить силу своего войска.
Стало быть, с атакой медлить не стоило. Устроил совет — почти все генералы за наступление. Фон Штофельн расписал порядок марша. Выступили вечером: дни все еще стояли изнуряюще жаркие, зато ночи дарили приятную прохладу, предвещая наступление осени. На пятьдесят верст от Браилова, до реки Калматуй, на которой стояли наши казаки, пути были размечены, и заблудиться опасности не было даже в кромешной тьме. Далее шли в светлое время: лучше пролить побольше пота, но избежать возможного нарушения строя вблизи неприятельской позиции. Вражеские наездники провожали от самого Калматуя, однако на выстрел приближаться не осмеливались. Русские егеря зело изрядно их обучили политесу.
А вот лагерь турецкий огорчил. Главная часть его располагалась за рекой Яломицей, в этом месте едва ли уступающей Пруту или Сирету. Все удобные для переправы локации — внутри самого лагеря, где османами выстроено целых три моста. Тет-де-пон, достаточно просторный для развертывания многочисленного войска, прикрыт редутами по системе Вобана, снабженными сильной артиллерией. Гораздо более сильной, нежели описывали шпионы и перебежчики. Через взятых донцами языков узнали, что дополнительные пушки, вместе с состоящими при них топчиларами, прибыли не далее как позавчера, снятые по приказу Мехмеда со стен Силистрии и других близлежащих крепостей. Обидно, дьявол! Сумей мы выступить парою дней раньше — положение бы оказалось совсем иным. Теперь же генералитет сомнения раздирали, стоит ли совать голову под сей топор. Осторожный фон Штофельн затребовал осадный парк и предложил добывать врагов апрошами. Однако устраивать правильную осаду, когда неприятель может невозбранно проводить обозы в свое расположение, означало бы ввязаться в предприятие весьма сомнительного свойства. Время будет действовать против нас.
Затяжные споры после рекогносцировки, временами доходящие до грубости, прервал наш главный драгунский начальник.
— Ну его ко псу, этот лагерь! Надо выманить турок в поле, и я это сделаю, если ты, Александр Иваныч, позволишь. Переправлюсь верстах в двадцати отсюдова, обойду и встану на силистрийском тракте. Куда они денутся? Выскочат, как миленькие — жрать-то хочется! А кормятся они прямо с подвоза, так что ждать не будут ни дня.
Скептически настроенный Апраксин состроил кислую мину на широком лице:
— Василий Яковлевич, стоит ли подвергать вверенных Ея Императорским Величеством людей столь неоправданному риску? Это будет повторение маневра Али-паши под Фокшанами, за который мы примерно его наказали; не боитесь, что на сей раз турки сделают ответную любезность и накажут нас с вами?
На мгновение показалось, что Левашов сейчас возьмет, да и треснет генерал-поручика костлявой старческой рукою по толстой роже. Но тот сдержался:
— Дражайший Степан Федорович, я старее Вас тридцатью годами с лишним — и годы сии не на печи лежал, а воевал с врагами отечества под рукою блаженныя памяти государя Петра Великого! Не трудитесь излагать мне начальные правила военного искусства, с коими только вчера познакомились. Чтобы понять, в чем разница предлагаемого мною маневра с эскападою злосчастного Али-паши, не надобно семи пядей во лбу. У турок сейчас кавалерия рассеялась в поисках фуража и провианта. Собрать ее и употребить против нас — потребна, самое меньшее, неделя. От превосходящих же сил пехоты драгунам уклониться нетрудно.
— А если сераскир не поддастся на брошенный ему вызов и не выйдет из-за редутов?
— Что его воины кушать будут? Обозных коней? На одном мясе, без хлеба, долго не протянешь!
— У азиятов желудки устроены Господом иначе, нежели у нас. Им конина — первейшее лакомство!
— Уймитесь, господа. — Мне показалась неуместной и несвоевременной разгорающаяся между генералами свара. — Мехмеда я почти не знаю, в отличие от Али-паши, и гадать о его действиях не возьмусь. Однако, выйдет ли он из лагеря, дабы воспрепятствовать нарушению своих коммуникаций, или нет, — в обоих случаях мы получаем существенный авантаж. Посему хотелось бы слышать рассуждения более предметные. Василий Яковлич, ты переправы на Яломице разведал?
— Нет, но ежели Вашему Высокопревосходительству угодно, немедля распоряжусь...
— Сколько лет мы с тобой знакомы? С Полтавы, вроде? И ты спрашиваешь, угодно ли?! Разумеется, угодно! Коли найдутся удобные броды, совсем хорошо. Не найдутся — тоже не беда. Салтыков собрал по берегам Дуная множество лодок, годных для постройки наплавных мостов. Только помни: все это надо делать быстро! Господин генерал-квартирмейстер, извольте совместно с генералом Левашовым составить план и указать маршруты полкам. Представить мне на апробацию не далее, как завтра поутру. Исполняйте!
Апраксин не был совершенно неправ. Опасность подвергнуться вражеской атаке на марше, в походном, а не боевом порядке, действительно имела место. Сие представляло лишний соблазн для сераскира: при успехе, он мог единым разом избыть угрозу сообщению своему с Дунаем и вынудить русских к ретираде, причем отдельные части нашей армии оказались бы разделены рекой и отступали бы по расходящимся направлениям. Только полная уверенность в превосходстве собственных войск над неприятельскими, особенно в части маневра, давала мне право избрать столь обоюдоострую тактику.
Не далее как на следующий день было найдено удобное место в половине дневного переходя вниз по течению реки. Казаки бросились вплавь, оттеснили скачущих на вражеском берегу буджацких татар, и наши саперы принялись с великим поспешением наводить мост. Работая не только днем, но и ночью, при свете факелов, окончили сие дело к рассвету. Не теряя ни минуты, двинулись вперед драгунские полки: барабанной дробью ударили подковы по свежим доскам.
Быстрота действий служила главным залогом удачи; соблюсти оную удалось в полной мере. Уже в середине дня передовые казачьи отряды вышли на силистрийскую дорогу, разбили большой караван с провиантом и подступили под самые валы турецкого лагеря с тыловой его стороны. Когда же османы кинулись их преследовать (малое число кавалерии у сераскира все же нашлось), то, напоровшись на драгун с легкими пушками, были опрокинуты и с позором прогнаны в лагерь. Мехмед-паша не обманул ожиданий: в расположении непрятельском началась суета и беготня, как бывает в разворошенном муравейнике. На другой же день турки выступили.
К этому времени мы успели доделать второй мост, а еще — вбить у берегов по дюжине свай и натянуть, наискось к течению, корабельные канаты. Цепляясь за сию поддержку, солдаты переплывали реку, в то время как повозки полкового обоза, со сложенною на них амуницией, ехали по мостам. Сей нехитрый прием чрезвычайно ускорил переправу: если османы надеялись застать нас неготовыми, они жестоко в сем обманулись. Вся армия, за исключением немногочисленного арьергарда и двенадцатифунтовых пушек с канонирами, успела перейти на южный берег и выстроиться к баталии.
Главные события развернулись на правом, примыкающем к реке, фланге. Яростная атака янычар прорвала и опрокинула нашу первую линию; не устояла бы и вторая, если бы я не бросил ей на помощь все имеющиеся в распоряжении резервы. Турки сделали верные выводы из недавних поражений: зная о нашем преимуществе в частоте и меткости огня, не стали ввязываться в перестрелку, а постарались как можно скорей схватиться врукопашную. Первые их ряды легли, как трава под косою, однако глубина строя была столь велика, что пушечные ядра вязли в мясе. Огонь сметал передовых, но по их трупам рвались вперед другие, с тем же бесстрашием и великолепным презрением к смерти. Артиллеристы на том берегу Яломицы выкатили к реке свои двенадцатифунтовки, сделали пару залпов... Бесполезно! Слишком тесно сошлись враги между собою. Бить в кучу — поразишь и тех, и других. Центр и левый фланг тоже оказались атакованы. Хотя здесь большой угрозы не было, развернуть связанные боем полки против глубоко вклинившихся янычар возможности не обреталось. Кое-где, выборочно, снять батальоны второй линии и спешно перевести на правый фланг — все, что допускал ход баталии. Этим занялся, по моему приказу, генерал-квартирмейстер. А мне оставалось только ждать.
Тяжелый, вязкий рукопашный бой длился, казалось, уже вечность. Исступленный вой атакующих, матерщина и хеканье, при ударах багинетами, моих солдат, исполненные ужаса крики уязвляемых беспощадным железом (даже не разберешь, турок кричит или русский: смерть страшна всем одинаково).
Тактика вражеская оказалась примитивной, но действенной. Бывают на войне положения, когда искусство, ум, хитрость — все это вдруг обесценивается, а исход баталии решает прямая, голая сила. Не только телесная, и даже не в первую очередь. Воинский дух, осеняющий армию и ведущий ее к победе, побуждающий солдата отдавать жизнь за веру и отечество, есть самая весомая гиря на весах судьбы. Стоит ли лгать, что лишь доблесть, желание славы и чувство товарищества рождают его, а страх наказания за трусость — не при чем? Увы, никому и никогда не удастся создать боеспособное войско на одних лишь поощрениях и наградах. Смерть неминуемая, лютая и позорная в случае бегства — и возможная (всего лишь) геройская смерть в азарте боя. Вот выбор, какой дает воину государство. И надобно признать, что безумное свирепство Мехмед-паши, который в опиумном угаре готов был хоть половину собственной армии обезглавить, колесовать, удавить или посадить на колья, возымело прямое действие. Османы лезли, как бешеные, совершенно не считаясь с потерями. Линия гнулась под напором превосходящей силы, но пока не рвалась. За долгий свой век я научился чувствовать, сколько могут выдержать мои люди, и где предел их силам. В те минуты предел был очень близок.
Труднее всего пришлось Гирканскому и Рящинскому полкам. Они более прочих потеряли в предшествующих баталиях, и до половины солдат имели молодых, прибывших с недавним пополнением. Не рекрут, конечно: после года гарнизонной службы; но все-таки не сравнимых по умениям и твердости с прошедшими огонь и воду ветеранами. Шаг за шагом уступая вражьему натиску, оглядываясь в напрасном ожидании сикурса, полки стояли на грани отчаяния и бегства. Похоже, сие не укрылось от янычарского аги: именно против этого участка на турецкой стороне, чуть за передовою линией, на глазах оформлялась плотная масса воинов, готовых по мановению руки своего предводителя ринуться вперед и окончательно сокрушить неверных.
Оглядывался и я: не на предмет ретирады, которая в сем случае означала бы гибель всего, а в поисках фон Штофельна с подкреплениями. Внутренне клял чертова немца, который и на пожаре, наверно, действовал бы с такой же невозмутимой и неспешной педантичностью. Не успеет! А если фрунт рассыплется — его никакою силой не восстановить!
Привстал на стременах, обернулся: моя свита и полуэскадрон охраны, — все, что у меня еще есть. Ничтожно мало для такой баталии; горстка людей сгорит в секунды. Вот собственное присутствие в линии — это ресурс! Ничто иное так не укрепляет волю и дух солдат. Недаром король великобританский Георг Второй не далее, как в позапрошлом году, лично водил свои войска в атаку. А тоже ведь не молоденький: почти мне ровесник. Так что дело не в юном задоре, а в той незримой связующей нити между знатью и чернью, которая только и удерживает в единособранном виде раздираемое враждебными страстями человечье стадо. Одно дело — посылать людей на смерть, и совсем другое — вести...
А если выпадет черная карта... Что ж, гибель в бою — не худшее окончание жизни. И уж гораздо лучше, нежели позор неудачи! Я оглядел жмущихся ко мне штабных:
— Шпаги вон! За мной!
И послал жеребца вперед.
Полверсты проскакали в минуту. Чутье не подвело: как раз в этот самый момент последний резерв неприятельский брошен был в отчаянную атаку. Однако и русские все, от штабистов до рядовых солдат, видя главноначальствующего генерала в гуще боя, рванулись навстречу туркам: оттеснять врагов от моей драгоценной персоны. Даже не дали шпагу напоить кровью. Когда уже отпихнули за линию, заметил внимательный зрак чужой фузеи, пригнулся — верный конь вскинулся, захрипел, раненный в шею, и грянулся оземь. Едва увернулся, чтоб не придавило; упал, больно ударившись плечом о что-то твердое. Адъютант Измайлов помог подняться.
— Коня!
Измайлов безропотно отдал поводья. Генерал жив и может держаться в седле — армия должна это видеть! Огляделся вокруг. С тыла бегом и без строя, против всех воинских правил, спешили солдаты.
— А ну, стоять! Кто командует?! Построить в три шеренги!
— Полковник Румянцев, Ваше Высокопревосходительство! Привел второй батальон Воронежского полка!
Юный полковник вполне оправдывал свою фамилию: щеки его, и без того румяные, пылали краской стыда за непорядочный вид батальона. Впрочем, мне было не до строевых артикулов.
— Первым успел на сикурс — молодец! Отпишу государыне. Подкрепи гирканцев, от них и половины не осталось!
— Слушаюсь! — Мальчишка обернулся к солдатам, уже и без его усилий успевшим встать, как положено. — Умр-р-рем за Ея Императорское Величество! Впер-р-ред!
Солдаты отозвались дружным ревом и кинулись, куда он указывал.
— Тьфу, дурень! — Пробормотал я про себя. — Умирать-то зачем?! — Однако сын моего старого знакомца ничего не слышал, со всею страстью бросившись на врага. Схватка закипела с удвоенной яростью. Теперь туркам пришел черед пятиться! Когда же подоспели еще несколько батальонов и вступили в бой, то сей малый, сравнительно, довесок переломил неприятельское устремление к победе, как соломинка — спину верблюда. Вражеские силы так же, как и наши, напряжены были до последней крайности. Стоило одному отряду не устоять перед русскими багинетами, как за ним устремились соседние, потом следующие по фрунту; вскоре все левое крыло показало спину. Артиллеристы мои за Яломицей дождались, наконец, своего часа и вбили в толпы отступающих турок хорошо нацеленный фланговый залп. Те кинулись прочь от реки, смяв и увлекши за собою центр своей армии. После сего, отступление перешло в бегство.
