Устроив смотр полкам и проведя совет с генералами, оценил готовность к действию. Нашел возможным, при необходимости, в самый короткий срок привести наши силы на Дунае и Альте как в оборонительное, так и в наступательное положение. Скорой нужды в сем не ожидалось: зима была на носу. Но дело в том, что Порта заключила-таки мир с Надиром. Персиянин не получил ничего, и винил в том российскую императрицу, якобы его предавшую. Как будто не он первый начал сепаратные переговоры с османами! Он раньше начал, я раньше закончил — где тут повод для упреков?! Только этому безумцу на троне бесполезно что-либо доказывать. Коли взбрыкнет, может и с турками супротив России соединиться. Надо держать порох сухим.
Проинспектировав Дунайскую армию, отправился дальше на восток. Еще накануне минувшей войны гаупт-квартира ландмилицкого корпуса была передвинута в Таванск, поближе к Перекопу. Городок, тридцать лет назад представлявший собою небольшую крепостцу на Днепре, оброс посадами и слободами, обзавелся пристанями и магазинами, обрел большой каменный собор и солидную войсковую канцелярию. Здесь удобней всего было собирать запасы для планируемого на весеннее время похода в Крым. Разумеется, сам я не сидел в Таванске безвылазно: то ездил на чугунолитейный завод, то на верфи в Анненхафен, то в Азов для переговоров с черкесскими князьями. Как раз, в Черкесии завязался весьма интересный узелок.
Лет десять назад, в ходе еще миниховой войны с Портой, сильные и многочисленные кубанские ногаи были разбиты и покорены союзными России калмыками. Покорились не все: часть откочевала на левый берег Кубани, где издавна обитал родственный им народ, и заняла полосу шириною верст, примерно, сорок — до реки Лабы. Из-за нехватки пастбищ сии беглецы беспрестанно воевали с живущими ближе к горам черкесами. Успеха, однако, не имели, потому как противники их по праву считаются лучшими воинами Востока, уступающими по боевым способностям разве что регулярной армии. В последнюю турецкую войну те ногаи, кои остались под калмыками, воспользовались уходом калмыцких сил на Дунай, чтобы попытаться вернуть себе свободу. Они начали резать своих властителей, забирать их женщин и отгонять скот. И тут ушедшие вернулись (я калмыков пораньше отпустил, снисходя к их настоятельным просьбам). Ох, что началось! Кровь лилась рекою. Бегство за Кубань приняло повальный характер. Давление на соседей удесятерилось.
Беда черкесов заключается в их разобщенности. Будь у них единое государство, при столь воинственном народе оно могло бы сделаться этакой азиатской Пруссией, способной бросить вызов даже и османам. Сотня горцев на равных бьется с тремястами ногаями; но теперь против сотен были тысячи. К тому же, некоторые из горских князей обрадовались случаю сквитаться с кровниками, ставши на сторону ногаев. А когда тех возглавил Шахин-Гирей, вытесненный из Крыма многоопытным интриганом Селяметом, черкесам и вовсе пришлось туго. Десятки аулов обратились в пепел, стада и табуны сделались добычею победителей, прежние богачи стали нищими. Презрев былую гордость, вожди сего народа обратились за помощью к русским.
Я уже как-то раз упоминал, что хотел учредить в Темрюке духовное училище для осиротевших туземных детей, коим прежде была одна дорога: продажа в рабы в Константинополь. Конечно, инославным (да и православным тоже) вельможам сие не подвластно, ибо такие дела решаются Синодом. Однако разумным и богоугодным начинаниям архиереи, как правило, не противятся, и мою идею поддержали. С единственною поправкой: училище было создано в губернском городе. Ректором утвердили прирожденного черкеса, иеромонаха Симеона. С большим трудом утвердили, только по слову государыни. А дело в том, что монах сей — во-первых, был воспитан преосвященным Феофаном, коего после смерти начали упрекать во множестве грехов, не исключая склонности к лютеранству; а во-вторых, казался молод для ректорской должности. Он из тех малолетних пленников, коих я выкупил en masse, возвращаясь в двадцать седьмом году из Персии. Правда, сейчас Симеон возводил свое происхождение к роду кабардинских князей. Тогда среди моих черкесят княжеских детей, вроде бы, не водилось. Может, скрывал, надеясь на выкуп и не желая возвышать цену? А может, выдумал. Не брошу в него камень, как во лжеца, ибо знатные люди сего племени считают простолюдинов за грязь под ногами, и не станут слушать проповедника, ежели он подлой породы.
Так вот, сей ректор, будучи привлечен к переговорам губернатором Бахметевым, сумел как-то незаметно сделаться главною их фигурой и объявил князьям: чтобы получить помощь, надо креститься. Те захотели посоветоваться со своими дворянами. Пока советовались, неугомонный Шахин-Гирей еще полдюжины аулов успел разорить. Черкесы явились в Азов — и сказали, что согласны! Все это случилось еще до меня, а вот когда пришло время исполнять обещанное... Словно нарочно к моему приезду подгадали! Пришлось брать драгунские полки, брать свободную от службы на Перекопе часть ландмилиции, да по декабрьскому морозцу идти гонять ногаев. Самому идти: черкесам нужно громкое имя, дабы служило знаменем, под коим собираются воины. Чем имя громче — тем больше народу будет в войске. Шайтан-паша, победитель самого могущественного из магометанских владык, был просто идеальным объединителем. Горцев пришло столько, что хватило бы на вполне приличную армию: сумей они сами собраться таким числом, задавили бы своих врагов даже без русской помощи. Но помощь сделала викторию на реке Лабе убедительнее: бегущих черкесы преследовали целый день, до самой Кубани; переправиться удалось очень немногим. Шахин-Гирей не посрамил своего рода и, как положено джигиту, пал в бою.
Молодой иеромонах валился с ног, снова и снова совершая таинство крещения. Не знаю, много ли взял Феофан от лютеранства, но ученик его уклонялся скорее к латинству, обходясь, вместо погружения в воду, окроплением. Я спросил, не грех ли такое упрощение обряда; Симеон ответствовал, что грех, и что ему теперь всю жизнь оный замаливать, но еще худшим грехом было бы оставить в лапах диавола тысячи душ, лишив их надежды на спасение. По зимнему времени, погружение в ледяные струи Кубани отпугнуло бы всех или почти всех.
Позже нашлись случаи узнать бывшего моего раба ближе и понять движущие им силы. Распространение магометанства среди соплеменников приводило его просто в отчаяние, лишая сна и покоя. Наши победы над турками поставили военный престиж христиан несравненно выше, нежели у адептов полумесяца — и пошатнули позиции мулл, ибо в глазах любого черкеса образцом для подражания всегда служит храбрый и умелый воин. Иеромонах воспринял сие, как последнюю возможность остановить продвижение ислама, пока еще не пустившего глубоких корней в душе народа. При таком остром, как в Черкесии, соперничестве религий, погрешности в обрядах казались ему не самою страшною бедой.
Формальное крещение Симеон считал лишь началом долгого пути, лежащего перед принявшими его воинами — пути трудного и, возможно, исполненного страданий за веру, ибо вера христианская в сей стране была, по его словам, как огонек лампады среди свирепой ночной бури. Действительно, в здешнем благородном сословии магометане продолжали преобладать многократно; простой народ оставался, скорее, языческим. Однако теперь на землях, отнятых у закубанских ногаев, возникло пока еще рыхлое сообщество, не вовсе чуждое христианства. При умелой, тонкой политике оно вполне могло превратиться со временем в надежную опору и полюс противостояния турецким клиентам среди горцев. Замечу, что весь берег между Таманью и Сухум-кале по нашим трактатам с Портой оставался неподеленным, а стало быть — открытым для соперничества.
Кубанская баталия в военном отношении малоинтересна: бесхитростное сокрушение заведомо слабейшего неприятеля. Зато ее косвенные политические эффекты оказались весьма значительны. Сильнее всего оные сыграли в Крыму. Не только хан Селямет, но и все знатные люди крепко задумались: ну, как победитель теперь к ним явится? Голоса, призывающие отнять у неверных приморские города, волшебным образом стихли, нападения на аванпосты почти прекратились. Хан прислал письмо с уверениями, что хочет жить в мире; а что касается грабежа прибрежных селений, так это дело неведомых ему разбойников, коих предоставляет моему правосудию.
Чудесное превращение волков в овечек не миновало и турецкую столицу. Неплюев писал о смятении в Диване, о бесконечных дебатах по поводу контрибуции. До прибытия моего к армии всерьез обсуждались предложения, чтоб ничего русским не платить, а дунайские княжества возвратить силой; сейчас трактовали о том, где бы взять денег.
Срок у них был — до конца марта. Чем ближе к весне, тем очевидней становилось: османы обязательства не исполнят. Значит, земля меж Бугом и Днестром перейдет в русское владение. И княжества — Молдавия вся, от Валахии примерно две трети — останутся под нами впредь до уплаты. Искушение разорвать мирный договор прямо-таки сжигало приближенных султана. Но страшный Шайтан-паша — вот он, рядом. Сидит и ждет, как ворон крови, первого враждебного шага, чтобы наброситься и рвать, подобно злобному псу, чистое тело Блистательной Порты... А еще Венский двор сыграл нам на руку. В обмен на русскую помощь в Южных Нидерландах, согласился-таки гарантировать Ак-Кадынларский трактат! Я искренне поздравил Бестужева с блестящим успехом. Надо знать себе цену и говорить с союзниками пожестче, тогда и от них бывает толк.
Сокрушаясь душою, великий визирь призвал Неплюева и начал переговоры об отсрочке контрибуционных платежей. Приведенная в полную готовность Дунайская армия подкрепляла требования резидента. Итогом стал дополнительный протокол к мирному трактату, утвердивший границу по Днестру, а сроки платежей сдвинувший на полгода. Теперь следовало удовольствовать кредиторов. Елизавета охотно согласилась на частичную замену внешнего долга внутренним, и голландские толстосумы получили деньги, возврата коих не чаяли (а многие — и не хотели, надеясь получить нечто более ценное). Во владениях Порты лютовали сборщики податей. Налоги собирали за два и за три года вперед, в оправдание беззаконий кивая на русских — и на вашего покорного слугу, в первую очередь.
Тем временем, пришел черед Крыма. Как только растаял лед в Азовском море и Днепровском лимане, началась переброска войск в Чембало и Кафу. Опираясь на эти крепости, очистили от враждебных шаек пространство до Инкермана с западной, до Судака — с восточной стороны полуострова. В удобных пунктах строились укрепления. Если брошенные жителями села виделось возможным защитить при внезапном нападении, то занимали их, если нет — выбирали другое место. Желающих записаться в поселенцы нашлось немного, поэтому на первом этапе я предпочел удерживать подвластную часть побережья путем расквартирования войск. Неплохо показали себя егеря: на пересеченной и заросшей местности действия строем не всегда возможны, а вот дальняя меткая стрельба дает большое преимущество. Казаки, привычные к 'малой войне', и особенно черкесы, которые в горах, как дома, тоже приносили много пользы. Разумеется, если бы крымцы всем народом принялись оспаривать у меня берег — без долгой борьбы не удалось бы справиться; но хан, похоже, и впрямь хотел мира. Против нас были немногочисленные и разрозненные партии — скорее всего, действующие самовольно.
Имея милостивое соизволение императрицы на получение в собственность обширного участка в Крыму, мне никак не удавалось подобающим образом сие оформить. В указе говорилось о покупке у прежних владельцев, а вот их-то и не нашлось. Неподалеку от моря виднелись руины — однако слишком давние, византийской либо италианской эпохи. На старинных генуэзских портоланах между Кафой и Судаком изображались обычно три селения: Поссидима, Каллитра и Меганом. По всей вероятности, развалины относились к первому из них. Турки ли его погубили, казаки, татары, или жители сами собою вымерли от чумы — было покрыто мраком неизвестности. Мое стремление повсеместно восстановить древние, до-турецкие, названия возымело, применительно к сему пункту, забавный оборот. Солдаты прозвали шанец Поссидима 'Сядем-посидим' или, попросту, 'Посиделки' — как по созвучию, так и вследствие того, что после марша через горы из Кафы именно в этом месте делался обыкновенно роздых. Однажды неподалеку от Посиделок наемные черкесы поймали неизвестного человека: доставленный пред мои очи, он беспрестанно крестился, хотя спрашивать его приходилось по-турецки. Вот этот бродяга из урумов, сиречь наполовину отуреченных греков, и оказался единственным обитателем долины. Трепеща перед грозным русским пашою, туземец дрожащею рукой поставил крестик под купчей крепостью и совершенно ошалел, когда ему отсыпали целый мешок турецких акче. Так я стал владельцем значительного имения на берегу. Не приносящего совершенно никаких доходов — но способного тысячекратно возвыситься в цене при успешном умиротворении Крыма.
Сие важнейшее дело не могло быть произведено в сколько-нибудь разумные сроки одною лишь грубою силой: требовалась найти такой баланс интересов с соседствующими татарами, который бы удерживал их от враждебных действий. Обретение территории между Днестром и Бугом дало мне в руки весьма привлекательный для крымцев ресурс. Едисанская орда, населявшая эти края до войны, вместе с соседнею буджацкой была изгнана Левашовым за Дунай, а на недолгое время — даже за Балканы. Утратив тучные стада, сии народы влачили нищенскую жизнь во владениях султана, частью перебиваясь поденной работой, частью — обратившись к малопочтенному в их глазах земледелию. Кое-кто пробрался на старые кочевья, обойдя казачьи посты — но едва ли десятая часть от прежнего народонаселения. Богатые пастбища пустовали. Пространством оные почти равнялись всему степному Крыму. Планы по колонизации у меня имелись на два пункта: Очаков и Хаджибей. Все остальное было не надобно. Вот по поводу этих земель и вышел очередной спор... Догадались, с кем? Правильно — с канцлером!
Предоставив широчайшие полномочия, государыня отнюдь не имела в виду вовсе лишить меня наставлений, присылаемых из Санкт-Петербурга. Когда Бестужев узнал о перемене статуса бывшей едисанской земли, то рекомендовал перепускать туда помаленьку ногаев и татар с полуострова, готовых уйти из-под власти Селямет-Гирея и присягнуть российской императрице. Дескать, сие ослабит ханство, внеся разделение в ряды магометан. У меня было иное мнение о том, что надлежит делать, и я откровенно его изложил государыне. В-первых, надеяться на верность присяге, вымученной нуждою, не приходится, особенно у иноверных народов. Во-вторых, полагаю более желательным не сохранять ханство враждебным себе, хотя бы и ослабленным, а привязать оное к России некою выгодой, которая может быть отнята в случае ссоры. Для этого предоставить помянутую землю крымцам под летние пастбища, без дозволения оставаться на зимовку. При сезонном перегоне стад, им трижды придется проходить под дулами наших пушек: у Перекопа, на Таванской переправе и возле крепости Орловский шанец, что стоит на Витовтовом броде. Кого хотим, того и пустим; кто неугоден — пусть пеняет на себя. Сим приобретем сильнейший способ влияния на крымских беев, без совета с коими хан важных дел не решает. Вражда и разделение неизбежны и в этом случае, именно между крымцами и едисанскими ногаями, тоже претендующими на указанные пастбища. Возможно оказывать предпочтение той или иной орде, смотря на поведение оных.
