Сия история побуждала задуматься: подлинно ли эта империя представляет собою бездонную прорву, способную поглотить любое количество товара без малейших признаков насыщения спроса, или в ней, как и везде, редкости стремительно дешевеют при утрате сего статуса? Второе представлялось более близким к истине, и следовало исходить в дальнейших расчетах из ограниченной емкости рынка. К тому же, чрезмерная охота может нанести невосполнимый ущерб звериному поголовью: постепенное сокращение добычи соболя в Сибири, почти вовсе исчезнувшего в наиболее обжитых местах, дает нам явный пример. Моря кажутся бескрайними — но ведь звери не живут посреди океана! Их дом — прибрежье, узенькая полоса! Посему надо брать не больше, чем натура может восполнить, и по возможности равномерно в пределах территории, на которой обитает предмет добычи. Истребляя живность дотла на каждом участке по очереди, можно и при малых размерах промысла обратить в пустыню обширные пространства — если зверье наполняет сию пустоту медленнее, чем движутся охотники.
Из этих простых рассуждений следует столь же простой и очевидный вывод. Дабы меховая коммерция не страдала ни от истощения угодий, ни от падения цен вследствие чрезмерного предложения, должна действовать строжайшая монополия — и обладателю оной крайне желательно взять под свою руку все территории, где водится предмет охоты. Сие необходимо нужно как для устранения соперничества сторонних промышленников, так и для регуляции объемов предлагаемого товара. В американских владениях Испании морские бобры совершенно точно отсутствуют; к северу берег ничейный. Его вполне можно взять под себя. Главное — не медлить! Правда, испанцы до сих пор держатся за смехотворный Тордесильясский трактат, отдающий им даже и те земли, где нога европейца сроду не ступала. Дополненный Сарагосским соглашением, он разграничивает моря и земли в Пацифическом океане примерно по меридиану Охотска. Между прочим: сей раздел проведен столетием раньше, чем русские появились в тех краях; так что, при некотором усилии, один из пиренейских народов мог сделаться обладателем Камчатки, другой — Охотского берега! Но ежели сейчас новый испанский король вдруг заявил бы претензию на полуостров, то ничего бы, кроме смеха, не снискал. Так почему на другой стороне моря эти древние артикулы должны иметь юридическую силу? Разве потому, что могут быть подкреплены силой военной, и только в той мере, в какой могут быть подкреплены.
Впрочем, есть еще англичане. В незапамятные времена Фрэнсис Дрейк приплыл, за каким-то дьяволом, к американскому материку несколько севернее испанских владений, высадился и объявил эту землю собственностью британской короны. Больше полутора веков прошло, а корона сия шагу не сделала, чтобы вступить в реальное владение мнимой собственностью. По мне, так 'право первооткрывателя', часто употребляемое как основа территориальных притязаний в колониях, являет собой чистейший вздор. Только действительная колонизация, или, хотя бы, подчинение туземцев своей власти распространяют на новооткрытые земли суверенитет метрополии. Найдется на тысячах миль побережья хоть один индеец, который на вопрос 'кто твой вождь?' ответит: 'кинг Джордж' — извольте, готов принять во внимание сей факт. Не найдется — идите к черту, Ваше Величество!
Взять, скажем, Новую Голландию. Само название острова — говорящее. Голландцы больше ста лет ходят мимо него в Батавию; не раз оказывались на берегу, вследствие кораблекрушений. И что? Ничего, ровным счетом! У них на сказочно богатую Яву сил не хватает, а тут — кусок пустыни посреди моря. Наличие здесь, кроме пустыни, вполне привлекательных мест лучше скрывать, сколько обстоятельства позволят. Вот, появилось в одном из таких уголков состоящее в моей власти поселение. Могу ли я претендовать, благодаря этому, на обладание всем островом? Если б имел в полном распоряжении Royal Navy — пожалуй. Не владея столь замечательным инструментом... Представьте: даже не на другом конце острова, а в какой-нибудь сотне верст от моей фактории любая европейская нация ставит простенький форт с деревянным палисадом — и что прикажете делать?! Корабли у меня торговые, на них команды впятеро меньше, чем на военных такого же размера. Стало быть, для десанта людей нет. Поселенцы? Их тоже немного. Да и станут ли биться против чужаков? Земли немеряно, места всем хватит. Соблазнить их возможностью пограбить? Не пойдут и на это, если есть шансы встретить сильное сопротивление. Остается жаловаться в Петербург, где сей вопрос попадет к Бестужеву, который не упустит случая сделать гадость.
Единственный действенный способ подтверждения своих ревендикаций, к тому же испытанный всеми ост-индскими компаниями, это завести приватную армию. Флот пусть остается, какой имею: предусмотрев размещение на торговых судах морской пехоты, я свои возможности достаточно сильно расширю. Кстати, французы в Восточных Индиях, испытывая сильный недостаток в людях, стали нанимать в войско туземцев. Офицеры и унтера — европейские; часть рядовых — тоже, но большинство составляют индусы! Надо будет с камчадалами попробовать... Вот только Авачинская (по-новому, Петропавловская) гавань, как место размещения воинских сил, — настоящий кошмар интенданта. До меня, хлеб возили вьюком из Иркутска, за три тысячи верст, в Охотск. Оттуда — морем в Камчатку. Сейчас доставили первую партию напрямую из Санкт-Петербурга, сие оказалось примерно вполовину дешевле. Но все равно — безумно дорого! Не растет хлеб в Камчатской земле: тепла ему не хватает. И в Охотске тоже не растет. Императрица Анна, располагая всею казной имперской, могла себе позволить содержание экспедиционных служителей; я же, возложив сие бремя на коммерческие обороты Камчатской компании, непременно оную разорю.
Поэтому для главной квартиры компанейской надо искать иной пункт. Новая Голландия — не выход. Слишком далеко от промысловых угодий. Хотя морские коты там тоже водятся. Но гораздо более ценные морские бобры обитают лишь в холодных северных водах. Требуется место в умеренной полосе, притом сочетающее все нужные качества. Вот, скажем, бухта Авачинская: лучшего укрытия от штормов и желать невозможно! Обширная, с узким и глубоким горлом, почти при любом направлении ветра позволяющая кораблям входить и выходить, не употребляя шлюпок для буксировки. Однако, хотелось бы вести корабельное строение прямо на месте — а с деревом в этих краях туго. На побережье ничего путного нет: от холодных ветров стволы вырастают кривыми и горбатыми. Только в укрытой горами долине реки Камчатки можно найти годные лиственницы. Да и те мелковаты: на промысловые суда еще сойдут, а на серьезный корабль — и не мечтай. В Охотске при Анне была верфь; часть мастеров и поныне там осталась. Но как туда доставляли бревна через перевал... Это страшная сказка, европейцам расскажи — не поверят!
Словом, нужна удобная гавань с поросшими корабельным лесом берегами в годном для хлебопашества климате. И чтобы 'свободная от постоя'. На западной, азиатской, стороне до недавних пор оставался не исследованным на сей предмет лишь известный по голландским сообщениям остров Эдзо. Сейчас мои люди на пути из Камчатки в Кантон, во исполнение данных им указаний, осмотрели и положили на карту его восточные берега. Остров и впрямь большой; японцами, кроме южной оконечности, не занятый. Малочисленные туземцы вовсе не похожи ни на подданных сегуна, ни на сибирских инородцев: разрез глаз скорее европейский, густые бороды... Бог знает, откуда они такие там взялись. Землю сии дикари, однако ж, не обрабатывают. Навряд ли это говорит о ее негодности: соседствующие японцы живут лишь там, где вызревает рис, гораздо более требовательный к теплу, чем привычные для русских злаки. Так что, климат должен быть подходящим. Только вот берег... Ни единой бухточки, хотя бы полуоткрытой, не нашли. В тихую погоду стоять на якоре можно, а любой шторм, даже не самый сильный, для кораблей смертельно опасен! 'Святой Марк', возвращаясь весною в Камчатку, должен был обойти остров с запада и завершить картирование. Эти планы, надеюсь, будут у меня через год; но уже сейчас обозначился один нежелательный признак. Слишком близко к японским владениям. Сей многочисленный и воинственный народ, волею своих правителей, избегает сношений с чужеземцами. Терпеть их по соседству, в пределах одного острова, — скорее всего, не станет. Значит, начинать дело с войны? У меня средств для нее нету! Я только еще планирую их создание, и предполагаемая гавань занимает в этих планах важное место. Сначала войско, флот, укрепленные городки — потом уже конфликты с соседями. Здесь может выйти наоборот. При этом нет ни малейшего сомнения, что торгующие в Нагасаки голландцы ради сохранения монополии и добрых отношений с хозяевами сделают все, чтобы устроить конфузию русским.
Так что — ну его к бесу, остров Эдзо. Может, когда-нибудь будущие поколения сочтут возможным на него посягнуть. А теперь он годится, самое большее, для небольшой заимки с пашнями, какую не жалко бросить при нужде. Лучше всего обучить земледелию туземцев: они бы, не возбуждая ничьи страхи, растили хлеб и продавали нам, в обмен на железные изделия.
Волей-неволей, приходится обратить взор на американский берег. Моряки, ходившие на 'Святом Петре' и 'Святом Павле', видели высокие, поросшие густым лесом, горы. Настоящим лесом, а не кедровым стлаником, как на Камчатке! Уже одно это дает американской стороне океана громадное преимущество над азиатской. Оба капитана не спускались там ниже пятьдесят шестой широты. Поскольку восточный океан гораздо холоднее Атлантического, наиболее привлекательные области должны лежать намного южнее. Согласно подробным описаниям, окрестности Авачи весьма напоминают по климату Кольскую губу, хотя разница между ними по широте — шестнадцать градусов! Если сия пропорция сохраняется при движении на юг, то московскую, примерно, степень теплоты надо искать около сороковой параллели. Кстати, вот там уже испанские галеоны издавна ходят: при плавании с Филипповых островов бывает выгоднее отклониться к северу, где преобладают западные ветры, и лишь в виду земли повернуть в сторону Акапулько. На месте вице-короля Новой Испании, я бы непременно устроил в удобных пунктах сего побережья несколько селений, где моряки могли бы отдохнуть после столь долгого перехода. Думаю, они еле ноги таскают и мрут, как мухи. Почему граф Педро де Фуэнклара, как и все его предшественники, сего не сделал? Видимо, благородные гранды никогда не ведали тех проблем с комплектованием команд, которые мне, увы, слишком знакомы. У них — сколько ни перемрет матросов, охотники на их место не переводятся!
Войдя в соприкосновение с потомками конкистадоров, которые уж точно по воинственности не уступят японцам, не окажемся ли мы втянуты в такую же преждевременную войну, только с Испанией? Ну, слишком приближаться к Акапулько, разумеется, не стоит. Мыс Мендосино, под сорок первым градусом широты, представляет ориентир, на который движутся манильские галеоны. Севернее испанцев заносило только случайно, раза два или три за двести лет. За этой границей их притязания становятся совсем эфемерными и casus belli, уверен, не породят. К югу от Мендосино... А есть ли там что-либо ценное? Известно, что после Акапулько мексиканский берег переходит в пустыню. Может, она там продолжается? Среди моряков испанских, как и в морских архивах сего королевства, я не имею достаточных связей, чтобы вызнать хранимые в тайне сведения. Вот доберутся мои люди до Калифорнийского острова — будет материя для размышлений. Пока укажу лишь одно принципиальное различие американского и азиатского вариантов. Япония, она вся тут рядом на своих островах, причисляя к ним и краешек Эдзо. Наше поселение оказалось бы достаточно близко к сердцу государства. Испания от западной стороны Америки весьма удалена. Мощь любой державы закономерно слабеет с увеличением расстояния от ее жизненных центров, и сожженные солнцем брега Калифорнии составляют, по-видимому, тот рубеж, на котором испанская сила истаивает совершенно. Одного — всего лишь одного — британского корабля хватило, чтобы прервать сообщение Новой Испании с Манилой! И допрежь того коммодор Энсон творил в сих морях любые безобразия, совершенно не встречая препятствий. Вот, его приключения и побуждают думать, что на занятие пограничных с американской колонией земель ответ Мадридского двора будет весьма сдержанным. Возможно, и вовсе ограничится словесным протестом.
Кроме того, не стоит забывать, что Испания участвует в нынешней европейской войне, причем без особого успеха. Еще полгода назад казалось, что Изабелла Фарнезе подтвердит славу самой заботливой мамаши среди коронованных особ, подарив своему второму сыну Миланское герцогство. За цесарцами в нем оставалась только Мантуя, да обороняемая с безнадежным упорством цитадель в занятом испанской армией Милане. Но город сей опять сослужил роль приманки в капкане на незадачливых завоевателей. Когда-то, в дни моей юности, в него попался баварский курфюрст; теперь — королева Испании. А железными челюстями послужили цесарская армия и пьемонтская. С Карлом-Эммануилом Третьим надо было либо делиться добычей, либо сразу, не давши передышки, бить его так, чтоб уже не поднялся — вместо сего, с ним вступили в переговоры и позволили оные затянуть! Разве можно верить человеку, коий родного отца в тюрьме уморил?! Сардинский король смекнул, что после замирения с Фридрихом Прусским Мария-Терезия сможет направить крупные подкрепления в Италию, усыпил бдение вражеских генералов миролюбивыми речами, а сразу по окончании армистичного срока объявил, что руки его свободны, и напал превосходящими силами на гарнизон в Асти. Девять батальонов сдались сардинцу, Прочие войска бурбонских держав, не приготовленные к сей оказии и неудачно расположенные, почли за благо отступить — тем паче, цесарцы и впрямь не замедлили явиться. Ссоры между союзниками усугубили конфузию. Через несколько месяцев Филипп Пятый Испанский скончался. На престол взошел сын его от первого брака Фердинанд, откровенно и явно ненавидящий мачеху и сводных братьев. Между вдовствующей королевой и царствующим пасынком отношения, как у точильного камня с железом — только искры летят! Совсем немного до гражданской войны не доходит. Кому там заботиться о пустых землях сомнительной принадлежности?! И если даже партии примирятся или одна другую осилит, мало ли у Мадрида хлопот в Европе? Неудовлетворенные притязания в Италии, Менорка, Гибралтар... В решении сих вопросов российское мнение хотя не имеет решающей силы, но составляет заметную гирьку на весах мировой политики. Есть, о чем поторговаться. И впредь будет.
Итак, на первую очередь сейчас выходит подбор места для будущей столицы пацифических владений Компании, средоточия ее военных и морских сил. Будь я более стеснен в средствах, порядок действий был бы иным. Пришлось бы долго и упорно наращивать капиталы, постепенно расширяя область промысла, и лишь затем увенчать естественно выросшее древо богатства железными цветами воинской доблести. У меня на это времени нет. Ни у меня, ни у Российской империи. В персональном смысле, сему причиной старость (предоставив прожект естественному ходу, боюсь не дожить до его важнейших этапов), в государственном — молодость. Россия, как молодая держава, к пиршественному столу всемирной коммерции опоздала. Лучшие куски уже растащили по тарелкам. До некоторых, впрочем, не дотянулись: полагаю, проще взять именно их, чем со скандалом отнимать у кого-то уже поделенное. Но если осовевшая от избытков колониального серебра и золота Испания или являющая завидный аппетит на сии лакомства Британия наши поползновения заметят, они непременно возжелают и последнее выхватить из-под носа.
