— Завтра мы уезжаем, — сказав это, Келли слегка вздохнул.
Джош посмотрел на Лейси:
— Пожалуйста, не рискуйте.
— Вы же хотели, чтобы я выпустила им кишки, разве нет? — простодушно промолвила она.
* * *
— Что ты думаешь об идее Келли? — спросил меня Джош по пути домой.
— Это может сработать. По меньшей мере, идея искренна и оригинальна.
— Это чертовски рискованно, — произнес он. — Не только потому, что их могут обнаружить полицейские, черт возьми, их могут избить. Какие-нибудь головорезы могут узнать, кто они и ...
— Ты сам хотел все драматизировать, Джош.
— Господи, я не хочу, чтобы Лейси рисковала своей глупой шеей!
— Я думаю, она из тех женщин, что могут постоять за себя.
— Она чертовски своевольная женщина, у нее более крепкие нервы, чем здравого смысла, — раздраженно ответил Джош. — Не понимаю, какого черта я не настоял, чтобы она занялась организацией женских батальонов.
— По очень простой причине, как говорил Пенрод.
— И что это за причина?
— Она могла бы запустить в тебя чашкой чая, швырнуть пирожное и уйти.
Несколько минут он правил в молчании, потом коротко рассмеялся.
— Может, ты и прав, Финн. Во всяком случае, на несколько недель Келли не будет занимать наши мысли, пока мы будем работать с Вилли. Если возникнут проблемы, мы обговорим их со стариком.
— Ты сказал ему о Вилли?
— Он не хотел знать, кого мы используем. Единственно, что он сказал, так это то, что не возражает, если мы будем подслушивать Ватикан, коль скоро это поможет получить материалы на Сондерса, Ремингтона и Джентайла. Вернемся к Келли и Лейси, нам надо просчитать, как мы сможем использовать их материал. Его можно будет драматизировать.
— Ты знаешь, это не ново. Келли не первый богатый человек в политике, который жил с бедными, чтобы получить материал для законодательства.
— Кто был другой?
— Айзек Ньютон Стоукс.
— Это не из времен Ла Гардиа?
— Он был в правительстве задолго до администрации Ла Гардиа. Он боролся с трущобами и бедностью аж в 1890-х годах. Как и Келли, он отправился в дешевые многоквартирные дома и жил там. Никакой рекламы; люди не знали, кто он. Но Тедди Рузвельт прослышал о нем и побудил его написать Акт о найме жилья. Кажется, это было в 1901 году. Позднее Рузвельт говорил, что взял Стоукса, так как он был единственным человеком, который действительно знал о жизни в трущобах и бедности, хотя и был богатым человеком.
— Так это тот старый закон о жилье? — спросил Джош.
— Правильно. Работа Стоукса была величайшей помощью Рузвельту в разрешении позорного скандала вокруг жилища для людей с минимальными доходами. А Таммани боролся и издевался над Стоуксом как только возможно.
Я не удержался и добавил:
— К Стоуксу было привлечено общенациональное внимание. Будь он политиком, он бы далеко пошел.
— Если он не занимался политикой, что же он делал?!
— Когда мы в следующий раз будем дома, — сказал я, — напомни мне показать тебе шеститомник под названием "Иконография острова Манхэттен", который он редактировал. Это классическая работа в своем роде. И, между прочим, ты найдешь ее в библиотеке Шеннона. И там ее явно кто-то читал.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
МАГНИТОФОННЫЕ ЛЕНТЫ
Через пару недель наши апартаменты в Вулворт-Билдинг стали до того тесными, что мы перебрались в отель "Рузвельт" и сняли большой номер от имени несуществующей промышленной компании. Если бы у кого-то возникли вопросы, мы бы ответили, что готовим ежегодный отчет компании и проводим подготовку к большому ежегодному собранию. Я давно обнаружил, что в большом городе на все нужно иметь готовые и логичные ответы. Если вы будете уклоняться от ответов, вас начнут в чем-то подозревтаь. Мы взяли некоторых людей, в основном из фирмы Лютера Робертса с Мэдисон-авеню. Многие работали с нами и раньше, и им можно было доверять.
Первые опросы Дайка Шорта и Фрэнка Шиа подтвердили не только то, что нам говорили другие — поле для избирательной кампании было открыто, — но также показали, что добиться избрания Келли было бы довольно трудной задачей. Хотя опросы доказали, что привлекательность Джентайла стала слабее, они также е свидетельствовали, что он по-прежнему сохранял популярность среди женщин-избирательниц. Мужчины же чаще всего пожимали плечами, когда упоминалось его имя, и говорили: "Это еще кто?"
Многозначительным и удивительным фактом, выявленным из нашего анализа, была реакция молодых избирателей — они совсем не интересовались Джентайлом. Похоже, они чувствовали, что он не оправдает их надежд, и жаждали нового лидера.
Джош только улыбался, кончив читать анализ.
— Если ты скажешь "Я же говорил", я тебя стукну, — предупредил я его.
— Закажи на сегодня обед, и я не произнесу ни слова. Но если серьезно, Финн, мы должны развить эти положения: молодой, бесстрашный, обладающий богатым воображением борец не только против преступности и коррупции, но и против всего, что имеет привкус конформизма. Он не принадлежит ни к одной группировке.
— Что может быть лучше того, что он делает прямо сейчас?
— Ты имеешь в виду инспектирование гетто?
— Совершенно верно. Мы можем долго использовать эту тему: газетные публикации, появление на телевидении, речи на обедах...
— Думаю, это чертовски хорошая идея, — задумчиво сказал он. — Между прочим, как у них дела?
— Прошлым вечером я говорил с Пэм. Она, конечно, беспокоится, но Келли звонит ей каждые несколько дней.
— Он поддерживает контакт с Люком и Лютером?
— Каждый вечер. Люк говорит, что Келли теперь эксперт по тому, как принять ванну в кухонной раковине, а Лейси знает, как протирать пружины кровати керосином, чтобы уничтожить постельных клопов.
— Боже, каких фотографий мы лишились!
— Так уж они хотели, Джош. Этот мальчик искренен в том, что делает...
— Если бы мы отправили с ними фотографа, он не стал бы менее искренним.
— Это имело бы привкус рекламного трюка худшего пошиба, ты же знаешь.
— Как идет подготовительная работа в штате?
Я дал ему краткое описание последнего отчета, который я получил от Лютера только утром:
В штате разные команды под управление Люка и Лютера выполняли большую работу. Звонили некоторые лидеры графств, возмущенно спрашивая, кто этот птенец, имея в виду, конечно, Люка, и что он делает? Но Лютер Робертс был старым профессионалом. Каждый раз, когда Люк хладнокровно разделывал какого-нибудь провинциального политика на кусочки, Лютер склеивал его добрым словом, хлопком по спине и обещаниями.
Позднее, когда Лютер позвонил, он сказал, что из Люка получится трезвый, безжалостный стратег. Сон и еда мало значили для него. Лютер сообщил, что Люк превратился в кожу да кости, но, похоже, он расцветает в вечерние часы и на провинциальных обедах, где подается пюре из курицы. Он был также чертовски разносторонен, рассказал Лютер; он проводил встречи на лыжных склонах, в сельских барах, в городских политических клубах, в конькобежных обществах.
— Чудесный парень, — сказал Лютер. — Один из местных влиятельных людей катался на лыжах. Люк арендовал пару лыж и отправился с ним. Он даже принял участие в состязании по прыжкам!
— Надеюсь, он не выиграл.
— Несколько недель назад он мог бы сделать это, — с ухмылкой сказал Лютер. — В этот раз он позволил выиграть местному. Но он произвел на них впечатление. В этом месте есть проблема с железной дорогой. Люк обнаружил, что у одного парня, с котором он учился в школе, отец важное колесико на железной дороге. Он вытащил его из кровати и добился, чтобы тот представил его отцу. Завтра они встретятся в Олбани.
— Он разносит кругом имя Келли?
— Вначале он старался запихать им его прямо в глотку, но после нескольких бурных обсуждений он успокоился. Теперь он дает имя Келли в умеренных дозах. Но он старательно разносит информацию.
— Как насчет лидеров?
— Они задают вопросы, — ответил он. — Я пока не даю точных ответов, единственно, что я спрашиваю, это — в чем их проблемы. И, друг мой, конечно, они у них есть!
— Вам следует намекнуть, что Келли Шеннон тот человек, который решит их, — заявил Джош.
— Полно, Джош, — энергично возразил Лютер. — Чем, по-вашему, мы занимаемся?
Лютер посвятил нас в их проблемы, предложения, препятствия и достижения. Я никогда не забуду, как он суммировал свои впечатления от Люка, перед тем как повесить трубку:
— Если вы понимаете старика, вы сможете понять и Люка. Вопрос не в том, находится ли Люк в вашем загоне, а в том, находитесь ли вы в его.
Мы тратили деньги так, как никогда не делали этого в прежних кампаниях. Мы смогли нанять только три больших самолета, так что два других мы купили. Они прибыли не только с пилотами, но были оснащены всем: от замечательного бара до мест для печатных машинок прессы. В каждом самолете был профессиональный стенографист, который умел также использовать стенотипию, и любая речь Келли могла быть напечатана и размножена через несколько минут после того, как он бы закончил ее.
На севере штата Люк и Лютер оставляли после себя хвост счетов, которые ошеломляли меня и могли бы загубить любую другую политическую кампанию в зародыше. Но не эту. Мы просто отправляли счета в подставную корпорацию, созданную юридическими умниками сенатора, и забывали о них.
Странно, но в эти первые лихорадочные недели не было никаких утечек информации. Один раз политический обозреватель "Вашингтон пост" поинтересовался будущими планами конгрессмена Келли Шеннона, а ветеран-репортер с Севера написал заметку с секретной информацией о странной активности в пользу Келли Шеннона. Но его газета не обратила на статью внимания; она была глубоко похоронена где-то на последних страницах. Джош внимательно проверял каждое издание, потом бросил это занятие. Я всегда удивлялся таким причудам судьбы. Предположим, был бы проницательный, политически мыслящий редактор в большой ежедневной газете крупного города. В спальне его старого политического обозревателя рано утром прозвенел бы звонок (это была вечерняя газета), и редактор стал бы основательно расспрашивать его о заметке. Откуда он взял информацию? Что все это значит? Не было бы это важным политическим событием в важный политический год?
Редактор, убедившись, что в этой краткой заметке содержится крупная статья, превратил бы политического обозревателя в литературного обработчика, и вместе они бы создали нечто более значительное. Редактор, восхваляющий себя за проницательность, поместил бы информацию на первую полосу и отправил бы вырезку издателю. Городские редакции других газет последовали бы за ним. Где-нибудь раздраженный политик выдал бы информацию, и по стране пошла бы новость: сын сенатора Шеннона баллотируется. Такая история была бы очень опасной, но, к счастью, заметка не отпечаталась в памяти ночного редактора (возможно, в тот вечер было слишком много заметок, ждущих, чтобы их проверили на наличие клеветы; слишком много страниц, которые надо отправить) и телефон так и не зазвонил в спальне политического обозревателя...
Так шли дела в течение трех недель. Мы несколько раз встречались с сенатором, а Пэм сообщила нам, что Келли звонил почти каждый день. У нас было несколько почтовых открыток и коротких писем, их тон говорил, что дела идут замечательно. Однажды Лейси написала Джошу записку, предлагая ему проверить слухи о том, что на севере штата министерством обороны будет закрыт пороховой завод. Закрытие должно было оставить без работы пятнадцать тысяч мужчин и женщин и расстроить всю жизнь общины. Джош проверил и обнаружил, что информация Лейси верна. Ликвидация должна была совершиться в течение года; информации было дано первостепенное значение в нашем списке того, что надо было сделать для Келли.
В середине воскресного дня четвертой недели Джош и я находились в наших апартаментах в отеле, проверяя и перепроверяя наши карточки в досье на графства штата и местных лидеров. Мы работали с раннего утра. На ланч у нас были сандвичи с ветчиной. Зазвонил телефон. Джош небрежно снял трубку и повернулся в своем вращающемся кресле, что можно было посмотреть в окно на опустевший внизу город. Неожиданно он напрягся.
— Да, Вилли... Конечно... Где?.. Тет Никки Минолли? Дискотека в Вилледже?.. Во сколько?.. К закрытию? В два? На что это похоже?
Он медленно отнял телефонную трубку от уха.
— Ублюдок повесил трубку.
— Чего он хочет?
— Того, чего мы ждем. У него есть записи.
— Нам опять придется прогуляться к центру Земли?
— Он хочет встретиться с нами в дискотеке в Вилледже. У Никки Минолли. Насколько я знаю, она громадная. Между прочим, подготовься и захвати блокнот. Я хочу узнать, что в этих лентах.
Мы работали до сумерек, потом пообедали и взяли такси до Гринвич-Вилледж. Я несколько лет не был в Вилледже и был потрясен тем, что увидел. Здесь не было смущающей атмосферы мятежа; теперь, казалось, здесь была атмосфера подавленного насилия и гнев на лицах молодых людей, которых я видел.
Мимо нас прошла пара, которая спрыгнула с мотороллера. Молодые люди были одеты в замшевые куртки с большими пуговицами. Они напоминали мне рекламные пуговицы в политических кампаниях, только на этих были большие квадратные буквы на белом фоне: "НАМ НРАВИТСЯ ПЕКИН". Когда я заметил, что все это оставляет жуткое впечатление, Джош кивнул.
— Предполагается, что мне следовало бы быть ближе к их поколению, но я думаю, что не смог бы найти с ними общий язык, — сказал он.
Я отступил в сторону, чтобы избежать удара гитарой по колену.
— Я знаю человека, который сможет.
— Келли? — спросил Джош.
— Так или иначе, я считаю, он получит здесь много поклонников. Не думаю, что они будут испытывать отчужденность.
— Вот, Тет Никки Минолли. Самое большое заведение в Вилледже.
— Что, черт возьми, значит это слово "Тет"?
— Это азиатское слово для обозначения праздника всевозможных причуд, карнавал*. Мне говорили, название подходящее.
* Тет — вьетнамский праздник Нового года.
Так и было. Когда мы вошли, нас встретили дикие, ритмичные звуки оркестра, исполняющего рок-н-ролл. Направо находилась танцплощадка размером со станцию подземки, а на ней, казалось, тысяча молодых пар качались туда-сюда или вскидывали свои руки и сжимали их в лучших традициях ацтеков, поклоняющихся богу-солнцу. Хорошенькие азиатские девушки в глубоком декольте и в юбках с разрезами прогуливались между столиками, ловко управляясь с подносами, на которых стояли бутылки пива и стаканы. Стойка была окружена молодыми изящными мужчинами с напомаженными волосами и тугими воротничками, которые оценивающе смотрели сквозь дым на каждого новоприбывшего. На меня они не обратили внимание, Джоша встречали улыбками. Мы сели за столик размером с мою ладонь и заказали джин с тоником, который оказался по большей части плохим тоником. Шум становился громче и громче.
