Орешников поймал ее взгляд.
— Это из кино, — пояснил он чуть напряженно. — Может, ты видела... Хотя неважно. Не о том сейчас. Расскажи о себе. Можешь?
Теперь, наверное, могу. Наверное...
— Сначала ты.
Мама бы на такое взвилась. Отец тряхнул головой и неожиданно улыбнулся.
— Наверное... да конечно, ты имеешь право. Что ж, слушай.
История была простой и обычной. И очень, очень похожей на мамин нрав. Парень по имени Данька вернулся из армии. Он был счастлив и безудержно весел, их компания переходила из кафе в бар и из бара в ресторан, в сердце кипела радость, в руках пел аккордеон, каким-то образом в очередном ресторане он оказался на сцене... замер, увидев зачарованный взгляд красивой блондинки.
Компания незаметно исчезла, остались только Данька и девушка, и они всю ночь бродили по Санкт-Петербургу, целовались на разводном мосту под непривычно светлым небом, потом и вовсе оказались непонятно где. В Питере просто не могло быть такого теплого моря и крупного, белого, чистого песка. Но в ту ночь Даньке ничего не казалось странным. Он был влюблен и счастлив, как тогда казалось, на всю жизнь.
Отрезвление пришло нескоро. Мимо сознания Дани как-то проскальзывали мелкие странности типа нежелания любимой знакомить его со своей семьей или невесть откуда появляющиеся ножи. Он не думал, куда она все время исчезает, почему не рассказывает о своей работе и отчего пришла в такой бурный восторг, когда он, Данька, раскидал компанию приставших к ним хулиганов. Почему постепенно перестала появляться вместе с ним в людных местах. Отчего старалась пристроить его на работу в армию, в телохранители, называла "мой воин", все нетерпимее относилась к его успехам в студии. Пришла в ужас, когда режиссер вместе с Данькой пригласил на съемки и его подругу.
И наконец, все рухнуло. Лиза уже носила ребенка. Может, поэтому она стала такой раздражительной и откровенной? Но когда однажды после съемок он примчался в их маленькую квартирку, девушка вывалила ему на голову все о фениксах, заказах и традициях. И то, что из-за него она нарушила закон. И что теперь ей не быть главой клана. А он стоял как оглушенный. Лиза — убийца? Феникс... Ведьма. Ведьма... Это было дико.
Она выкричалась и умолкла, напоследок расшибив о стену принесенный им торт и испепелив словарь имен — вечером они собирались подобрать имя будущему ребенку.
Они не сразу разошлись. Он пытался примириться с новым знанием о любимой, она боролась то с ним, то с собой. Но ничего не вышло. Лиза хотела в мужья воина. Хотела стать главой фениксов. И это все разрушило.
Однажды она просто исчезла и в следующий раз Даниил увидел ее лишь через полгода. Она сказала, что ребенок не родился.
И еще велела прекратить поиски — они, мол, ее компрометируют. Она наконец получила того, к чему шла с детских лет, поэтому любовь ей больше не нужна. И муж тоже. Так что он может считать себя свободным. Если она снова услышит про розыски Елизаветы Орешниковой, то он об этом пожалеет.
Даниил прекратил розыски. Не потому, что испугался. Просто та женщина с ледяными глазами уже не была его Лизой.
Охрана не спала, а дремала — чутко, вполглаза, с пробуждением на каждый шорох. Но времени не было. Без еды его и так невеликие силы тают с каждым часом, и скоро он просто не сможет телепортироваться.
Голова кружится уже не только на подъем, а на любое, даже крохотное усилие. Но он... должен... увидеть солнце.
Ян зажмурился, глубоко вздохнул... так, что перед глазами замелькали радужные пятна...постарался максимально четко представить то тихое место с фотографии... только одна попытка...
и "шагнул". Как был, не вставая.
Мир выцвел. Рассыпался бледными искрами. Погас.
Как же она должна была меня ненавидеть. Изо дня в день, каждое утро, перед глазами живое напоминание о твоем проступке. Подрастает маленькая копия бывшей любви и каждой черточкой, каждым движением бьет по панцирю, за которым ты спрятала свою вину. А заодно и сердце спрятала.
Лиз от всего отреклась. Постаралась забыть свое небезупречное прошлое. А оно жило рядом. Смотрело карими глазами, такими похожими... пробовало танцевать. Удивительно, что Лиз меня вообще не убила за это.
Лина шагала по плиткам бульвара, неосознанно стараясь ступать по солнечным пятнам. Но они гасли. Солнце садилось...
Даниил не хотел ее отпускать. Рвался проводить домой, расспрашивал, уговаривал не пропадать, дать адрес. Убеждал, что его семья не против новой дочери — он поздно женился, его детям, мальчикам, всего десять лет, они будут рады...
Но ей очень, просто очень надо было сначала привыкнуть. Уложить в своей голове мысль о том, что у нее есть отец. Доброжелательно настроенный родич, который, если ему верить, готов принять ее в свой дом и семью. Да нет, верить, верить... у отца были такие виноватые глаза... теплые и виноватые. Ей надо привыкнуть.
И поговорить кое с кем.
Здесь было темно... Темно. Жестко. Больно. Где он?... Ян приподнялся на подламывающихся руках... и рухнул обратно.
Пещеры. Опять.
Слабость после голодовки сыграла с юношей злую шутку — телепорт сбился. И ему очень повезло, что не вплавило в камень.
Где он?
Неизвестная пещера, хотя стены знакомо-серые. Если это чужая территория, убьют. Надо как-то выбраться... Телепортом нельзя, он не знает точки опоры. Надо... надо встать.
Стены кружатся серым покрывалом.
Надо встать. Встать. Но получается только сдвинуться, обдирая локти. В скопище серости мелькают какие-то цветные пятна, словно мох пропитали разноцветными смесями, словно он горит в несколько цветов... сияет. Бред, бред...
Но впереди и правда что-то блестит. Близко и одновременно сумасшедшее далеко. Не достать... Какой ослепительный алый блеск. Не может быть... Оно ведь желтое, а не алое. Но.. неужели?
— Вот он!
— Хватай!
— Ах ты!...
На плечах, на запястьях смыкаются чужие руки, а он пытается посмотреть еще раз, увидеть, навсегда запомнить это, удивительное...
Солнце.
Собираться на Уровни дома было совершенно невозможно. От отцовской телепатии, положим, можно было защититься блоком -Леш, к примеру, с детства освоил это средство защиты, причем даже пораньше Дима, — но как спрячешься от всевидящих маминых глаз? Младшее поколение магов-Соловьевых опытным путем установило, что глаза Людмилы обладают каким-то сверхъестественным даром мгновенно постигать любые, самые мелкие неприятности, которые случались весьма и весьма часто. Ну куда денешься от неприятностей, если ты — маг, причем юный и неопытный? Вспомнить хоть, как мальчишки развлекали малышню, формируя из варенья довольно миленькие подобия зверюшек. Особенно старался Вадим — среди малышни сидела тогда одна девочка... Перед восхищенными девчонками уже дефилировал целый зоопарк, когда в комнату вошла мама. Лужицы из варенья пришлось отдраивать самим мальчишкам, пока мама в ванной отмывала пищащее стадо девочек — незадачливым зрительницам дождь из варенья тоже не прибавил красоты.
Дим неожиданно улыбнулся, чувствуя, как теплеет на душе от этого неожиданно всплывшего воспоминания. Теплеет. И словно стало легче. Словно тяжесть, не отпускавшая его с того утра у барьера, подтаяла. Тот взгляд двойника, тяжелый и бесконечно усталый... взгляд, словно переливший в мозг Дима драконье пламя.. он отступил. За последние несколько дней это было первое светлое воспоминание. Все можно поправить. Все еще можно исправить.
— Дим, что-то не так?
— Нет.
Сейчас мама смотрела точно так же, как в детстве, словно предчувствовала, что ненаглядные сыновья снова наладились в опасные места. Прости, мам. Так надо.
Не убежденная, но временно примирившаяся с секретами мама отступила и принялась. кормить семейство, одновременно выведывая новости остальных и пререкаясь с рыбками... Вообще-то рыбок, памятуя об их нраве, покормили первыми, но Екатерина с сестрами никогда не успокаивались на достигнутом. Характер у них был не тот. Больше всего они напоминали старушек, вечно сидящих на скамеечке у подъезда. С теми милыми дамами дому и охраны почти не надо — каждый входящий взвешивался-просвечивался-обсуждался так, как и Стражам порой не под силу. Да еще и воспитывался на ходу...
— А можно еще немного того вкусного корма из пакетика?
— И витаминок?
— И червячков?
— А потом — аквариум побольше? Вы на такой кормежке в этот помещаться перестанете.
Рыбки негодующе растопырили плавники:
— Могли бы и аквариум, кстати! — бросилась в атаку Екатерина, — У вас отдельные комнаты есть, а у нас? Коммуналка!
— Все бы вам наговаривать на бедных рыбок...
— Вот писать научимся — жалобу на вас настрочим. В общество защиты прав животных.
— Марина, сыпани этим вымогательницам добавки.
Привычная полушутливая перепалка тоже была теплом. И якобы небрежные вопросы Игоря и Маринки. Молчаливое присутствие Лешки. Щебетанье Маргариты о новостях. Дом грел... Интересно, почему того Вадима не остановили его родные?
— Гизур! — слово хлестнуло вместо плети. — Вытвар.
Тварь. Выродок. Ян принял это почти равнодушно. Болела голова, ломило тело — охрана налетела так, словно хватала не ослабевшего от голода юнца, а воина-диверсанта с другого Уровня или команду мародеров. Про перчатки даже не вспомнили, сразу кинулись считаться за побег...
Раньше его никогда не били. Даже братья. Алтарь не в счет, на первых обрядах была не боль даже, а ослепительная сеть из боли, жуткая в своей безысходности и размеренности. Кулак в лицо — это совсем другое...
Но боль — это не важно.
Ему не удалось вырваться. Он не смог скрыть телепорт. Не смог даже перенестись за пределы своего Уровня. Его схватили всего в нескольких шагах от выхода.
Что теперь будет, Ян не думал. Уже не важно. Дорога все равно была одна. Больше с нее не сойти. Как именно его убьют, здесь ли, в запале, или все же оттащат на алтарь? Подпорченная жертва, кажется, все равно годится. Только сил с нее получают меньше. Ян слизнул с губы кровь — каждая капля драгоценность — и увидел взгляд Старшего. Глава рода смотрел так, будто Ян отбирал что-то, принадлежащее именно ему, отцу, что-то редкостное и ценное. Ну да... Яну не принадлежит даже его кровь. Ему ничего не принадлежит. Он никто. Одно из золотых пятнышек на родословном дереве — тупиковых.
Выродок...
Пусть. Зато... зато он все-таки видел солнце. Алый кусочек света.
— Ты... — холеные губы Долински-старшего буквально выплюнули это слово. — Ты... ходячий амулет, жертвенный агнец, как ты посмел удрать?
Я хотел увидеть солнце.
Но Ян не стал отвечать. Нет смысла...
— Ты ушел из пещер. — снова проговорил старший демон. — Удрал! Зачем?
Тон чуть изменился, это был знакомый раздраженный голос отца, который интересовался, какого ангела сыну понадобилась очередная человеческая книжка. Привычный голос. Может, поэтому у юноши вырвалось:
— Я хотел...
— Что?! Что-то подсмотреть? Стащить? Попасться в лапы пришлым тварям? Мы едва не лишились... Чего ты хотел?!
— Жить... — устало ответил Ян. Он не ждал, что отец поймет. Что изменится хоть что-то. Просто сказал. Но и такой реакции тоже не ждал. Долински-старший вдруг шагнул к сыну — резко, вплотную, и голос его стал яростным шепотом:
— Как ты смеешь? Ты никто. Ты вещь! Специально выращенная вещь. Как ты посмел думать, что имеешь право на какие-то желания?
Вещь... Младший сын молча смотрел на отца. И не мог понять, почему не попытался уйти раньше. Почему слушался этого демона? Всю жизнь. Почему? Пещера качнулась, странно выворачиваясь из-под ног.
— Вещь? — проговорил он онемевшими губами. — Вот как. А ты, значит, отец вещи...
— Ян!
— У вещей не бывает имен. И отцов... тоже.
Секунду — целую секунду — он смотрел на летящую к лицу узкую ладонь. Почему-то секунда растянулась в длинный, почти зримый кусок времени, и ладонь летела медленно... он даже глаз не закрыл. Это не важно. И не больно...больше нет.
Но его так и не ударили. Наверное, пожалели портить вещь еще больше.
— Алтарь возьмет тебя и такого, — наконец сдавленно проговорил глава рода Долински. — Мы, конечно, могли дать тебе еще... еще времени. Но ты сам выбрал. Готовься.
Лина глянула на часы — время пока есть. Можно вернуться домой обходным путем, так и так успеваешь. Но может, удастся что-то узнать? Время есть, а информация, даже ненужная, может при случае оказаться кладом. Например, сегодняшняя. Использовать ее Лина пока не может... не может... Но ад и пламя, как же странно и интересно, что в мире есть еще один твой родитель! И ему от тебя ничего не надо, только знать, что ты есть...
— Я понимаю, что тебе трудно привыкнуть... и не за что меня любить, — вид у отца был виноватый, — Ты выросла без меня, ты взрослая... ты феникс. — карие глаза снова скользнули по ее запястью, — И вы... неважно. Пусть тебе не нужна моя помощь, но ты должна знать — она твоя, когда б ни понадобилось. Я об одном прошу — не пропадай. Приходи.
Она придет.
Попозже. Может, даже с Лешем... Попозже, когда прояснится вопрос с серыми пришельцами. И с ней самой. И... и с Алексеем.
Лина отломила сухую ветку — все-таки без ножей непривычно, руки занять нечем — повертела в пальцах. Понять бы...
С Лешем опять что-то не так? Или у нее уже паранойя? Бред же... она Леша знает всего несколько недель, а родные всю жизнь, и никто ничего не заметил. Бред... Но когда они с Димом вернулись тогда, с барьера того, ей показалось...
Нет, это был Леш, и внешне, и глазами Феникса, аура один в один, но он так смотрел тогда... Сначала — будто она сама жизнь. Словно не видел демон знает сколько и не надеялся увидеть снова. Будто она самое дорогое в мире... Сначала именно так. Нет, это еще более-менее понятно, а вот потом... потом...
Это были всего лишь взгляды, Леш не сказал и не сделал ничего такого, всего лишь взгляд... но Лине стало холодно.
"Ты не она... ты не моя.. не та..."
Всего лишь секунда. Ощущение непонятной чужести, какой-то подмены быстро прошло, может, она бы и забыла. Но были и другие мелочи, от которых тоже ощутимо тянуло странностью. Например, тот резкий поворот, когда с экрана включенного телевизора на полную мощность грянул волчий вой. Не просто поворот, а мгновенная боевая стойка, и оружие в руке. Отработанная такая стойка... Будто Алекс последние лет пять не на гитаре играл, а из боев не вылезал.
Лина закусила губу.
Да нет, бред, бред. Родные бы заметили.
Ладно, сосредоточься. Пора немного побродить. А то не заметишь, как из боевого феникса превратишься в кисель.
И Лина "шагнула" в тупичок-переулок. На вид самый обычный, таких в каждом городе навалом. Разве что необычно пустой для людного города — местные не знали, что их отталкивало от попыток погулять по здешним тротуарам, но желающие ступить на изрисованный граффити тротуар было мало. А если человек все-таки забредал сюда (под кайфом, под градусом или на спор), то команда дежурных из охраны живо указывала заблудившемуся правильный путь и придавала ускорение.
