Проклятье. Ну, Симон с его уродами уже на том свете, а дальше? Кого приставить к Лешке? Кто тут удержится?.. У кого хватит терпения на... назвать это Лешкой язык не поворачивался. И у кого хватит характера послать лесом озверевшую Зойку?
Хотя... есть такой человек. Точнее, нечеловек. Феникс...
Лину ко мне.
Сегодня он помиловал губернатора вместе с его городом. Вообще-то обоих стоило б наказать, но сегодня не до них. И не до приговоров. И не до Зойкиных фокусов.
Лешка заговорил! Он приходит в себя...
Этот новый Лешка — он совсем другой. И тот же... словно время отмоталось назад, и младшему снова восемь лет, и можно заботиться о нем, защищать — он это примет. Не скажет ни слова против. Рядом с ним так... спокойно. Как тогда.
Воспоминания кружат и кружат. Леш и его феникс... его бегство, собственная ярость... поимка феникса, злоба, наконец-то обретшая выход. Неутолимая, ненасытная ярость...
Он ведь едва не убил его, Лешку. Своей рукой. Чуть не убил...
Если бы не феникс...
И еще, еще... как он открывает глаза в той проклятой комнате. Лешка смотрит ему в глаза. В первую секунду Дим не понимает — почему Леш так смотрит. Почему у него седые виски. Холодок сгорел, и связанная с ним память проснулась не сразу. Он еще успел недоуменно оглядеть комнату — пустую каменную коробку.
— Ты как? — бесцветно спрашивает Леш.
А что случилось? Дим прислушивается к себе — тело ломит и в горле сухо, как в Сахаре, но в целом ничего такого.
— Нормально....
— Тогда пошли. — Леш оглядывается назад, туда, где незнакомая седая женщина склонилась над телом девушки. — Пошли. У нас очень много работы... Повелитель.
Кто? Леш, ты смеёшься? Какой пове... И тогда память рушится водопадом. Нестерпимым грузом. Впервые в жизни он чувствует, где сердце — потому что оно сжимается, рвется под этой тяжестью.
Свет всемогущий, что я наделал...
Он выступает с обращением к народу. Он ставит задачи перед лучшими сотрудниками службы пропаганды — надо во что бы то ни стало добиться ассимиляции народов, добиться единства. Он прижимает вампиров. Он не возражает, когда сеть и телевидение снова и снова светят его лицо, приписывая ему всевозможные проекты и изречения. Лепят образ повелителя мудрого и доброго, защитника и прочее. Надо — пусть. Нужна миру единая власть — нет возражений. Нужно им олицетворение зла в виде серых? Человечество хорошо сплачивают угрозы. Пусть. Он и бывшее подполье тем временем перетряхивают службу за службой, добиваясь эффективности на новый лад. Он работает как проклятый, чтобы исправить, искупить хоть часть вины...
Нет, это не помогает.
Это никогда не поможет.
Но у него отныне нет права ни что-то выбирать, ни чего-то хотеть. Он должен. Точка.
Дим открывает глаза. Встречает взгляд двойника.
Свет...
— Ты как? — спрашивает низкий голос. Очень усталый голос. Двойник. Или как его теперь называть? У них теперь не только лица похожие. Общая память. И правда двойник...
Что он спросил? Как он, Дим. А правда — как? Как можно себя чувствовать после такого?
Он лежал на этом непонятном вроде как полу из тумана. Болела голова. Словно кто-то наложил на виски тяжелые горячие ладони. Гулко шумело в ушах. Радужная пакость — теперь он знал, что это видимая часть потоковых энергий, задействованных в плетении барьера — плясала как заведенная. Как он? Да хреново, как еще? В ушах гул, в голове сумятица — толкотня из мыслей и картинок. Чужая память словно сражалась с настоящей. Всей пользы — воспоминания про повелительство и комплексы "я-сволочь". Так что паршиво.
— Не знаю, стоит ли извиняться, — проронил Вадим. — Я бы не хотел...
— Нормально.
Сам хотел. Кого виноватить? Себя только. Себя... во всех смыслах. Толк-то хоть будет? А ну собраться.
Дим сел. Перед глазами снова заплясала радуга — уже не на стенах, а прямо в воздухе. Спецэффекты, блин. Дим с усилием вдохнул предгрозовой воздух. Встать. Некогда рассиживаться... Подъем, Дим.
Чертова радуга. Маг помотал головой, отгоняя искры перед глазами. Ничего, пройдет. Пройдет...
Двойник ему не помогал — энергия, какой бы сильной она не была, не может протянуть руку.
Энергия... Маг замер, не додумав.
Потоковые энергии... он их еще не изучал, это уровень Координатора, но сейчас перед глазами сама собой возникла-развернулась схема данного плетения, замелькали цифры исходных... И еще голос прозвучал — Лешкин, усталый, но с легкой подначкой: "Опять дикой силой берешь? А немного подкорректировать переменные — слабо?". Это было, когда они ставили барьер... основу барьера...
Небо было синим. Облака — белыми. Неровная площадка на одной из вершин Алтая — серой, в зеленых и белых пятнах. Белое — это снег. Зеленое — неистребимая трава. И Алекс, опустивший руку в горный ручей, тоже был будто из камня. Как статуя на этой его Ангъя.
— Опять дикой силой берешь? А немного подкорректировать переменные — слабо?
И кружится перед глазами цветная сетка — почти такая же, как в задумке, такая же... только инеистое "кружево" плетений реже... Реже, но эффективней, потому что линии сдублированы, и нагрузка распределяется так, что... а ведь должно получиться. И энергии уйдет меньше, будет запас! Не на двадцать лет, конечно, но... должно получиться.
— Леш, ты гений?
— Нет, я просто держал глаза открытыми. На Ангъя, — поясняет он, — Там похожая система, только с поправкой на дополнительный континент. Думаешь, хватит?
— Нет. Но тянуть больше нельзя. Надо ставить. Иначе рискуем опоздать. Мы же не знаем, когда прошел первый прорыв из Дайомоса. Лучше подстраховаться.
— Да... Рискнем, — Леш подставляет лицо солнцу. — Я считал, должны уложиться.
На его плече снова (как часто в последний год) сидит янтарная птица. Та самая, из мира ан-нитов. Камень, но живой. У кого она будет сидеть, когда их не станет?
— Ты сегодня уходил, — Дим отвел глаза от птицы. — Считать?
— Нет. Разговаривать. С одной женщиной, Анной. О воспитании детей. И внуков. Все откладывал... а теперь некуда. Потом не поговоришь.
— И как?
— Поговорили, — по губам Алекса скользит тень улыбки, — Думаю, запомнит. Будешь за удачу?
— Что это? — Дим недоверчиво смотрит на фляжку в руках трезвенника-Алекса. В рот не брал же.
— Коньяк... — брат протягивает ему стеклянную флягу в серебристой оплетке, — В подарок получил когда-то. Все берег. А теперь можно.
Глоток жаркой горечи, потом второй... Теперь можно. Все, что откладывал на потом. Потому что "потом" не будет.
Все это: горы и синее небо, и мурлыканье ручья в расщелине, и колкая трава под пальцами — в последний раз.
Они не могли забрать энергию у Координаторов — у Свода Небес и так были проблемы с источниками. Они не могли, как раньше Вадим, забирать себе часть сил у окружающих. А барьер требовал мощного вброса энергии при установке... Пришлось брать ее в повелительском дворце — там Дим приспособился качать силу на трофейном талисмане из мира Саисса. Брать и копить, пропитывая энергией каждую клетку тела.
А теперь — отдать. Всю. До атома.
Больше тел у них не будет...
Воспоминание, окатив на прощание усталой печалью, растаяло, и Дим хватнул губами воздух... Так вот как это было... Будто кулаком в живот эта спокойная обреченность. Они так решили. Решили, что мир того стоит. Решили и сделали...
Неужели не было другого выхода? Неужели жизнь стала двойнику настолько нетерпеж?
Ты правда хочешь это знать?
Дим сцепил зубы. С такой памятью все может быть.
А еще это значит, что память и правда свалилась на него вся, целиком — не только мысли-чувства-кошмары альтер-Дима, но и его знания. Пусть он и считает себя недоучкой, но сплетение потоков, к примеру, сам Дим еще не изучал... И много еще чего не изучал, похоже. А еще это значит, что память вдвое большая по объему... и память эта в любой момент может выдать фейерверк воспоминаний на любое ключевое слово.
То есть в принципе тебя может "накрыть" в каждую минуту. И где угодно.
— Мне пора.
— Погоди. Если серые и правда проникли на Землю... то у нас проблемы.
Неужели все напрасно?
— Супер!
— Как они, а?
— Лина, а ты чего это творила такое? Это ж с ума сойти...
— Лично я уже сошел. Кто вызовет "Скорую?"
— Сошел? А проверим! Видишь белых мышек? Как это каких? А во-о-он там, стайка порхает...
— Все понятно! Вызываем две "Скорых".
— И вместе — пьем! За успех!
Они буквально вывалились с этого концерта — веселые, немного хмельные. Беспредельно, невероятно, сумасшедшее счастливые. Группа — от успеха. Как же свистел и вопил зал, требуя еще одну песню, еще один танец! Леш — от ее счастья. Сама Лина — от вернувшейся силы. Ей хотелось каждую секунду доставать ножи, плести из них кружево стали, танцевать в пламени... ей хотелось показать все, что она может, ей хотелось...
Какое это счастье — стать собой. Целой... Целостной... О Пламя!
Феникс тоже буйствовал, прибавляя к ее желаниям свои хотения и эмоции. Он то путал ей зрение, расцвечивая ауры всех окружающих сквозь маскировку (Лина чуть не споткнулась, завидев в одной из групп двух вампиров, а чуть дальше холодную улыбку темного эльфа), то рвался в клан, посчитаться с обидевшими его и хозяйку, то вдруг начинал ворковать и намекать ей, как здорово было бы остаться сейчас наедине со своей парой...
Так что трезвой она, наверное, не выглядела. Да и насчет вменяемости были временные сомнения.
Нормальным фениксам не кажется, что блики витрин превращают тротуар в танцпол. Нормальным фениксам не приходит в голову сравнивать обычных музыкантов с энергетическими вампирами, причем перевоспитавшимися. Нормальным фениксам полагается замечать, когда спутники куда-то деваются, и остаешься один на один с ним...
Нормальные фениксы...
Стоп.
А это кто? Три неподвижные фигуры на краю сквера. Знакомые ауры в беспокойных сполохах алого... Седые волосы Анны.
Лина замирает на полушаге, и недавнее счастье улетает, как облачко дыхания на морозе. Кто тут скучал по нормальным фениксам? Вот они —
настоящие. Явились по ее душу.
— Феникс Лина, нам необходимо поговорить... — начала Хранительница Анна... и сбилась, широко раскрыв глаза... — Ты?
Не поняла. Это к чему?
— Вы, — послышался голос рядом. Леш не спрашивал — утверждал. И смотрел на Хранительницу так, будто на давнюю знакомую, очень давнюю... и очень знакомую. Не добрую, но и не врага.
Еще больше не поняла. Это когда они успели так познакомиться? Лина перевела взгляд с одной на другого. С темных, широко раскрытых глаз — на вызывающе-веселый прищур. С полуоткрытых удивлением губ на чуть насмешливую полуулыбку. Погодите-ка...
— Значит, не показалось... — Анна быстро пришла в себя. По крайней мере, настолько, чтобы обрести дар речи. — Мне не показалось. Это ты вломился в нашу пещеру во время суда.
— Ага, — кивнул злостный вторженец.
Что-то не так. Что-то странное в тоне... и еще...
— И это ты приходил ко мне тогда... почти шестнадцать лет назад. Так?
— Я, — снова усмехнулся Леш, чуть склонив голову, — Рад видеть вас в добром здравии, Хранительница Анна.
Шестнадцать лет? Преисподняя! Шестнадцать... Лина едва удержала на лице невозмутимость. Дьявол. Это не Леш. Шестнадцать лет назад...
Алекс.
— Откуда ты знал?
— Что? — Алекс, судя по всему, прекрасно чувствовал себя в пещере Родового Пламени. Вошел как положено, склонил голову в знак уважения, уверенно присел на пол как раз там, куда полагалось усаживать редких (очень редких!) гостей... Он явно бывал в пещере раньше. Ну конечно, бывал... они ведь поженились с той, прежней Линой. Здесь...
С той. Не со мной. Когда Алекс смотрел на нее из глаз Леша, Лина чувствовала себя обманщицей. Или — вот же глупость! — захватчицей, занявшей чужое тело. Хотя захватчиком, если разобраться, был кое-кто совсем другой. Проклятье, когда это кончится? Лина, внутренне кипя, с невозмутимым видом отхлебнула чай из древней чашки еще китайского фарфора.
Вряд ли она обманула своей невозмутимостью эмпата Алекса и бабушку, которая знала строптивую внучку как себя. Но звание феникса обязывает.
— Знал? — чуть-чуть, на волосок, изогнулась темная бровь.
А Пламя засыпает его лицо золотыми отсветами...
— Ты... я думала о тебе все эти годы. Вспоминала. Не понимала. Ты пришел ко мне... и говорил так, будто знал. Ты и сейчас так говоришь. У тебя на руке был знак... наш знак, приемыша Пламени, Избранника феникса. А я точно знала, что не смешивала твою кровь ни с кем из дочерей Пламени. Ты пришел и потребовал свободы для одной из фениксов... не девушки — девочки, ребенка.
— Не свободы.
— Ну да. Возможности выбирать. Любви. Жизни, — темные глаза не отрывались от лица мага.
Для меня?! Подождите... Алекс изменил ее судьбу? Поэтому бабушка вмешивалась в ее воспитание? Поэтому? Но если это уже исправленный вариант, то какой же была моя жизнь там? В прошлой реальности? Словно ледяной ветер коснулся ее обнаженных рук — значит, было хуже...
— А еще ты сказал, что клан мой вымрет.
Что? ЧТО?!
Лицо Лёша снова показалось чужим. Старше и резче.
— Не вымрет.
— Нет? — Анна улыбнулась дрожащими губами, — Окажется на грани... из всех моих останутся лишь трое. Лишь трое... а я это допустила. Что я сделала не так, пророк?
Зеленые глаза снова сощурились.
— А мне показалось, что этому вы не поверили.
— Тогда не поверила. Ты напугал меня, но я не поверила. Тогда. И потом не поверила. Хоть мне и было стыдно, что чужак знает мою внучку лучше меня... что я не догадалась сама присмотреть за воспитанием Лины. А потом... — она замолкла и машинально протянула руку к многоцветному живому огню. То послушно потянулось к Хранительнице, обвило руку, будто лаская, утешая.
— А теперь?
— А теперь верю. Каждый раз, когда я вхожу в Пламя, мне видится... страшное. Каждый раз иное, разное. Мертвые поселки... мертвые Стражи... драконы над городом. Лиз на коленях перед человеком в короне. Потом и Лина. Серые чужаки. Мои сестры, сгорающие у границы эльфийского леса. Пламя словно видит то, что не вижу я, что-то недоступное... и хочет показать. Уберечь, помочь? Я не знаю. Но мне страшно...
Честно говоря, Лине тоже стало не по себе. Злость растаяла в недобром предчувствии. Пламя видит иной вариант развития событий? Прежний вариант? Кажется, примерно в это время Вадим уже должен был что-то завоевать. Любопытно... а на что еще оно способно?
По лицу Алекса прошла тень, словно он "услышал" что-то нехорошее, он даже шевельнулся, будто собираясь сорваться с места, но пересилил себя и остался. Только бросил взгляд куда-то вверх и головой качнул — видимо, Дим опять влип в какую-то передрягу, но уже выпутался.
— Серые... — наконец выговорил он после паузы, — это интересно. Хотел бы я поближе познакомиться с этим Пламенем.
Лина едва удержала чашку. Ничего себе у тебя желания, Алекс. Ты б поосторожнее с ними. То, что ты сейчас сказал... ну, вообще-то Анне полагается за такое оторвать тебе голову. Неужели та-я тебе об этом не говорила? Хотя, если у тебя есть знак приемыша, то... нет, я точно сойду с ума! Откуда знак-то? Ведь Алекс только памятью поделился. Или не только?
