Острова. Шаанджита

— Аккуратно! Там порожек...

Ну да, споткнулась. Но не рухнула же!

"Руки наши цепки, а косяки крепки!" — думала, вновь обретая равновесие и показывая язык насмешливому Ильгизару. Еще подумалось, что он странно приободрен. Уж не от ожидания поездки, право.

Булочки, принесенные им, оказались дивными.

Ближе к вечеру выяснилось, что Хелен времени даром не теряла. На постоялый двор заявились очередные постояльцы, и я с замиранием сердца узнала в них старых знакомых: Дерека, Грега, и, конечно же, Ника. Гиз тоже узнал. Он откинулся на лавке, опираясь на стену, и молча смотрел на мальчишку, на то, как тот заметил меня, улыбнулся неловко, но радостно, перевел взгляд на него самого — и замер. Светлые глаза парнишки потемнели, и сам он напрягся, а когда женщина положила руку на плечо и что-то коротко приказала, сдулся, как несчастный проколотый мяч.

— Здравствуй, Ник, — приветствовала я его.

— Салют, — хмуро отозвался он. — Ты опять... с этим.

— Да.

Говорить, казалось, не о чем. Он стоял, худой, голубоглазый, лохматый: расческа и ножницы по нему не плачут — рыдают, а я смотрела на него, и слова застревали в горле. Извиняться мне было не за что, а спрашивать, как он, бессмысленно — жив, и так видно же. Наконец, мальчишка встряхнулся, так что с волос полетели капли, и вместо того, чтобы пройти к столу, как сделали мужчины, прыжками унесся наверх.

— Пойду, поговорю, — выдохнула я и отправилась следом.

Сначала я подумала, что он занял одну из комнат — коридор был пуст, но потом прошла до конца и обнаружила лестницу, ведущую на чердак. Оттуда-то он и взирал на меня глазами несправедливо обиженного кота. Я поднялась на несколько ступенек и присела у его ног. Света из маленького оконца под потолком падало мало, к тому же день неудержимо гас, но я осталась довольна — это лучше, чем полная темнота. На светильники в коридорах тут решили не разоряться.

И вновь — молчание, лишь слышны отголоски разговора внизу.

— Я рада тебя видеть, Ник.

— Ты с этим зунгаром!

Он выпалил это с таким напором, что я потеряла равновесие, отпрянув, и наверно упала бы даже, не ухвати он за руку. Поерзала на ступеньке, усаживаясь удобнее, потерла запястье — хватка у Ника дай бог каждому, даром что подросток.

— Объяснись, — велела я.

Парнишка отвел глаза.

— Тебе не нужно с ним общаться, — пробормотал он.

— Почему?

— Потому.

Я почувствовала, что начинаю закипать.

— Ник, я смирением не отличаюсь и терпеть не могу, когда вот так кидаются фразами. Или ты говоришь, в чем дело, или молчишь себе в тряпочку и делаешь вид, что все чудесно. И если вы оба будете моими спутниками, то ссориться вам не дело.

— Не дело, — передразнил Ник. — Что мне теперь, обниматься с ним, что ли?!

— Хм. Не, ну если только очень хочется... мой маленький извращенец.

Я улыбнулась, парнишка фыркнул, кривя лицо, но не выдержал и улыбнулся в ответ. Я оперлась подбородком о его колено и велела вновь:

— Рассказывай, чем тебе так не люб Ильгизар.

И он рассказал. Я потом долго хмурила брови в наступившей темноте и терялась между желанием учинить допрос Гизу, утащив его в комнату, и необходимостью посидеть в одиночестве и обдумать все.

Как я и подозревала, нелюбовь Ника началась с того дня первой встречи в Валоре, когда он, желая пленить меня, был пленен сам. Господин Солл мальчишку тогда связал, запугал и передал своим подручным. Принадлежность Гиза к Лунным Псам тоже не добавляла симпатии. А еще он был зунгаром. Впервые услышав это слово, я не обратила на него особого внимания, но теперь...

Зунгарами звался один из народов Островов. Свои традиции, свой диалект сперато, свой остров — то, за что многие их не особо жаловали. Охотно путешествуя по миру, к себе они звали не столь рьяно, пуская лишь торговцев, и то, с правом временного поселения. А еще их мужчины могли обладать Даром. Не таким сильным, как у женщин, но быть не просто "слышащими", ауданто.

И все же в Валоре, городе свободы, как сказала Хелен, Ильгизар устроился хорошо. Хотя это не показатель радушия, а скорее деловой хватки и личных способностей.

"Гиз тот еще жук, — сердито думала я, — конспиратор хренов. И вот как ему верить?"

Ответ казался простым: никак. И все же отчаянно хотелось положиться на кого-то сильного, смелого, знающего. Такого, кто бы помог в любой ситуации. Хех.

Поднялась на ноги, рука прошлась в задумчивости по заднице, отряхивая штаны. Я обозвала себя дурой — в который раз — и спустилась вниз, в общий зал. Мужчины что-то тихо обсуждали, Хелен внимательно слушала, худая, с безупречной осанкой, будто глотатель шпаг. Кольнула мимолетная зависть: сама-то я за столом могу и согнуться знаком вопроса, еда — это отдых и удовольствие, а кто в них себя контролирует? Правильно, лишь госпожа Альмуро, железная женщина. Да еще, быть может, Ильгизар Солл, мой друг-монгол. Зунгар по-местному.

— Гиз, можно тебя на минуточку?

Пристальный взгляд, вежливая полуулыбка. Да, его можно, и не только на минуточку. И, чую, не только поговорить.

Оставляя за спиной Хелен с товарищами, я думала, что для них настало время сговоров. Ну и пусть. Я так устала — от неведения и чужих желаний, что мне уже все равно, как много их будет.

Пройдя в комнату, плюхнулась на кровать, откидываясь навзничь. Хлопнула ладонью рядом с собой, мол, топай сюда. Гиз не заставил себя ждать. Улегся набок, подпирая голову ладонью, замер в ожидании, весь — сплошная невозмутимость. Я молчала, разглядывая потолок, не шибко высокий, с мощными балками. Дерево потемнело от времени, а в углу у окна завелся паук, и паутина его, порванная с одной стороны, едва заметно колыхалась от сквозняка.

На миг забыв, кто рядом, я толкнула мужчину в грудь, заставляя опрокинуться на спину, а сама повернулась, укладываясь головой ему на плечо. И тут же, смущаясь, хотела отпрянуть, но он не дал, приобнимая и удерживая. Ладони его были горячими, такими, какими мои никогда не будут.

— Знаешь, я звала тебя сюда, чтобы ругаться. Потому что ты врешь... или же недоговариваешь — постоянно. А сейчас не могу. Ты страшный человек, Гиз. На тебя даже сердиться долго не получается.

Я почувствовала его смешок.

— Разве это плохо?

— Да. Ты зунгар и лунный пес. Я еще не поняла, нужно ли мне тебя ненавидеть, но то, что ты не сказал об этом сам, однозначно плохо.

— Сказать значило испугать тебя.

— Я не настолько пуглива, поверь. И снова ты врешь. Ты не сказал потому, что тебе было невыгодно, так ведь? Ладно, молчи.

И мы лежали почти что в обнимку, в тишине, пока я не спросила:

— Гиз, ты обладатель Дара, да?

— Да.

— Хорошо. Как у меня?

Новый смешок.

— Нет. Ты сильнее.

— Угу, как же.

— Только хуже обучена. Вернее, не обучена вовсе. Вот почему я считаю, что идти к Башне — безумие. Туда много лет никто не входил.

— Откуда ты...

— Знаю. Башня для одного. Для Хозяина Острова, не иначе.

— Ну хорошо. Но я-то смогу?

Он промолчал.

— А если в Витуум? Хотя нет, мне туда не надо.

— В Витуум без меня. Эти, с Хвоста, ко мне не слишком расположены. А я обещал быть с тобой.

— Пока что обещание ты сдерживаешь через раз, — проворчала я и добавила громче, — так что, до Башни?

Он обнял меня крепче, и страх в груди вытеснило радостное ожидание. О том, что будет, когда мы дойдем, я предпочла не думать.

Дождь кончился утром, и уже к полудню сияло солнце. День стоял душный, влажный, земля парила, и дышать становилось труднее. Хотелось за город, в дорогу, бегущую меж гор, лесов и полей, но вместо ветра свободы меня ждали монастырь и разговоры с настоятельницей.

К счастью, леди Евгения не стала отговаривать от безумной моей затеи, но то, что она сказала, заставило серьезно задуматься.

— Не прирастай к нему слишком сильно.

— Что?

— Не все могут войти в Башню, как и не все из тех, что вошел, могут выйти.

— Почему?

— Он не отпускает.

— Он?

Я чувствовала себя дурочкой, которая задает детские вопросы, но остановиться не могла. Женщина схватила меня за руку, сказала серьезно:

— Да, он. Остров. Ты еще слишком молода для таких жертв.

— А чтобы умереть в мучениях, я достаточно взрослая? — спросила я резко.

Она вздрогнула, отпуская руку, и я добавила:

— Не принимайте близко к сердцу, это в любом случае скоро разрешится. Так или иначе, но теперь я имею наглость надеяться, что разрешится в мою пользу. Хех. Наивная. Кстати, леди Евгения, могу я взглянуть на Лик Острова? Да? Отлично! Но лишь после беседы с сестрой Мариникой. До встречи.

Я поклонилась коротко, по-мужски, и поспешила прочь, похрустывая гравием дорожки. Мысль, занимающая голову, не давала покоя. "Предсказательница" говорила про Злые Острова, но... вдруг не только там возможно...

Мысль эта казалась весьма соблазнительной. Добраться до Башни, найти способ войти в нее и — излечиться? Хех. Сказка для наивной девчонки. С другой стороны, и в моем мире бывают случаи "чудесных" излечений больных и увечных. Только имя этим чудесам — упорство. А еще — сила воли, такая, какая мне и не снилась. Что человек, отчаянно жаждущий жить, способен сделать... с собой? С другими-то понятно: мы всегда радостно жертвуем кем-то ради собственного благополучия. Здоровый эгоизм, ага. А вот выстроить себя заново, игнорируя вопли "невозможно" и "бедная ж ты, несчастная", гораздо сложнее.

Размышляя подобным образом, я выбралась из сада и прошла галереей до дверей, ведущих в правое крыло здания. Встреченные по пути женщины улыбались мне, как старой знакомой. Я кривила губы в ответ, кивала, и шагала дальше, не позволяя вовлечь себя в разговор. Сегодня боль в голове казалась лиловой астрой, маленькой и колючей, но оттого не менее ощутимой и неприятной. Хотелось разобраться уже с этой женской обителью и уйти — прочь, прочь за город!

Хелен, возжелавшая составить компанию, ожидала у фонтана, я кивнула и ей и скрылась в прохладе коридоров. Нашла нужную дверь, постучалась, выждала положенное и вошла.

У сестры Мариники посетителей не оказалось. В комнате с последнего моего визита ничего не изменилось: строгая аскетичность убранства, строгая же фигура в сером платье-тунике на лавке у стены. Лишь в лице обитательницы наметилась перемена — узнавание. Оно тронуло улыбкой губы, поселилось в глазах теплом. Я улыбнулась в ответ и спросила разрешения присесть. Женщина взглядом указала на место недалеко от себя. Стоило мне устроиться, оправив ремень неизменной сумки, как она взяла мои ладони в свои, приятно гладкие, прохладные и сухие. Не знаю, чего я ждала — откровений ли, или предостережений, а услышала лишь:

— Хорошо, что пришла. Спрашивай, что хотела.

Что же, спрашивать — мое любимое занятие!

Я открыла рот и... снова закрыла его. Что спрашивать, я не знала. Чтобы задать правильный вопрос, надо знать большую часть ответа, так ведь? Так вот: я не знала.

— Я боюсь, — сказала я и невесело усмехнулась: как на исповедь пришла, право!

Женщина легонько сжала мои ладони, подбадривая. Продолжай, мол, ты нашла свободные уши. И я продолжила.

— Боюсь, что путь к Башне станет последним. Страшно отчасти от того, что... время течет не в мой сосуд, так у вас говорят? Так вот, воды моей жизни осталось немного, хорошо, если умыться хватит. И что — потом?

— Великая Мать нальет твою воду в новый сосуд, — мягко ответила сестра Мариника и вновь замолчала.

В другое время я покрутила бы так и сяк их версию перерождения душ, но сейчас единственным желанием было сбежать... а я лишь прятала глаза, рассматривая запястья, и продолжала говорить:

— А еще я ничего не знаю о Башне. Нет, знаю, конечно, где она должна быть и как выглядеть, но почему меня так тянет туда? Неужели я — шаанджита, и Остров примет меня? Я не чувствую в себе сил и уверенности — совсем, никак! И в то же время хочу туда. Где-то тут, в груди, шевелится во мне новое чувство — общности. Будто я не одна. Наверное, так чувствует себя женщина по отношению к своему ребенку. Нет, иначе. Хотя, у меня нет детей, мне сложно сравнивать. А еще он зовет к себе. Видениями, звуками, мимолетными прикосновениями: ветра, случайных прохожих, подрагиванием земли. Иногда мне кажется, что я схожу с ума... но игнорироваться все это не могу.

Хотелось воскликнуть: Боже, что я несу?! Но теперь и я затихла, все так же наблюдая за голубыми полосками на запястье. Пристально, словно те могли убежать. Лиловая астра боли за время разговора выросла, захватила весь затылок и выпростала лепестки-иголки в виски. Подташнивало, но от ощущений в желудке я отрешилась легко. То ли дело голова... голова-а-а.

Видимо, я скривилась, потому что женщина вновь стиснула мои ладони.

— Это твоя ноша и твоя судьба.

Я рывком подняла голову, встречаясь с ней взглядом.

— А хоть кто-то удосужился спросить, хочу ли этого я?

— Она никогда не спрашивает, — ответила, качнув головой, сестра Мариника.

Я вновь опустила подбородок. Рот полнился горечью.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала я. Голос звучал глухо, будто из бочки.

Она удержала, так и не выпустив моих ладоней.

— Стой. Если... — она замялась, но все же продолжила, — если ноша эта тебе не по силам, ты можешь отказаться. Еще не поздно.

— Что не поздно?

— Отказаться от Дара.

— И... это возможно?

— Да. Ты больше не услышишь Остров и проживешь спокойно отпущенный тебе срок.

— Так просто?

— Не просто. Но возможно. Ты хочешь этого?

Я молчала долго.

— Нет. Пусть все будет, как есть.

Мне показалось, она выдохнула с облегчением. Когда я поднялась, она не стала удерживать.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я. — Я еще хотела спросить, можно ли... хотя нет, не отвечайте. До свидания. Надеюсь, путь мой не станет последним.

И я ушла, так и не задав вопрос, который меня волновал. Будто чувствовала, что не нуждаюсь в ответе. А может, просто захотела поверить в лучшее.

Двое в проулке мне сразу не понравились. И не только мне — Хелен, завидев их, легонько дотронулась до моей руки, сквозь плотно сжатые губы вырвалось:

— Не спеши.

Я и не спешила. Выйдя от сестры Мариники, успела пообщаться с девчушкой и навестить настоятельницу. Лик Острова вновь показал Башню — ближе, отчетливее. Но я так и не смогла в нее войти, чем немало огорчила себя и насторожила леди Евгению. Она спросила про витологов, и мы поговорили еще и о них. Предложила помощь, материальную и не только, убеждая, что прихватить в дорогу одну из сестер — мысль правильная и разумная. Я отказалась, посоветовав взамен присмотреться к сестре Глории. Время близилось к вечерней молитве, Хелен давно осела в библиотеке — понимая, что беседы затянутся надолго, она перебралась туда — и я поспешила откланяться и уйти.

Быстро темнело, как и всегда в горах. После дворика монастыря, освещенного щедро и даже стильно, городские улицы казались мрачными. Дома сторонились сестринской обители, вокруг "зеленого забора" имелось пространство вроде мощеной аллеи, а уж после начиналась путаница улочек и тупичков. Не самый бедный район — хозяева харчевен и постоялых дворов, магазинов готового платья, сапожники и прочие в соседстве со странноприимным домом хоть немного, но зарабатывали. Но и не самый богатый — те же портные, к примеру, предпочитали селиться на улицах гильдий, где и покупатель солиднее, и атмосфера поприятнее будет.