Глава 7. Творец безобразий. (Завершена)

Лейтенант в белом положил своему приятелю руку на плечо и тот, вздрогнув, сник. Обернулся, посмотрел на друга, замер на пару мгновений, а затем расслабился и щелкнул пальцами. Захваченные и крепко зафиксированные токами Ци воздушные массы обрели свободу. Сотник, которому едва не сломало шею, кашляя и хрипя, рухнул на пол.

— Не буду простить прощения за моего брата. — сказал лейтенант в униформе Единства, пока его приятель подбирал брошенный бокал, наливал вино и жадно пил, заглушая в себе остатки вспышки убийственного бешенства. — Он ведь выразил мои мысли тоже. Задолго до недавней северной войны, было очень много... — он покрутил пальцем в воздухе, подбирая подходящее слово. — ...Инцидентов. Оскорбления, попытки зарезать на дуэлях. Ноль авторитета. Ненависть снизу, презрение сверху. Ни малейшего просвета, ни одной отдушины, только бесконечная тьма, издевательства и злоба со всех сторон. Всем плевать, что в данный момент уродуются сотни детей. Нет, вам, таким умным натуралам, нужно дождаться, когда эти изуродованные дети вырастут, а потом начать гнобить, издеваться над ними и пытаться убить. — легким движением пальца, лейтенант обвил пограничника кольцами замершего и уплотнившегося воздуха, вздернул его вверх и поставил с колен на ноги. — Когда-то, лет пять-шесть назад, я мечтал о нападении шиамов на нашу страну, с той мыслью, что встряхнуть ее всю и заставить людей очнуться может только сильнейший шок. Война. Угроза гибели государства и всего населения. Сможет ли то, что осталось от блистательной империи, мобилизовать хоть какие-то силы для очистки от паразитов? Сможет ли правительство под угрозой потери власти провести реструктуризацию на всех уровнях, вытравить паразитов и попытаться подняться из грязи? Или наша сгнившая страна будет только пускать кровавые пузыри в грязной луже, как спившийся мастер боевых искусств, которого избивает злейший давний враг? Мне хотелось на это посмотреть. Но это было давно. Теперь я видел достаточно, чтобы понять... не будет никакого очищения. Будет крик, паника и повальное бегство до тех рубежей, за которые шиамы не пойдут. А за теми рубежами все быстро придет в привычный ритм и всего через пару лет пьяные сыновья восьми педофилов в новом общежитии пойдут ночами выламывать двери комнаты новых Сиро и Риндзо. — белая маска с черными провалами глаз и глумливо ухмыляющейся пасти приблизилась к лицу человека. — Нет, на этот раз, кое-что изменится! На вашем пути встанет стена! Вас всех, с вашими стервозными озверевшими бабами и слюнявыми, безвольными мужчинами, мы не пустим на юг, а тех из вас, что успели просочиться на земли Токугава, вышвырнем к остальным, и оставим на растерзание шиамам! Сгорите! Сгорите же до костей, твари! Я хочу увидеть, как ваши визжащие толпы будут гореть!

В глазах сошедшего с ума имперского офицера плескался фиолетовый туман. Перед пограничником, не один десяток лет защищавшим живые земли от ужасов зараженной зоны, стоял йома. Ходячий мертвец, пришедший не из могильников, не с вызывающих оторопь полей кричащих фигур, а из глубоких тылов.

Из сияющей и цветущей империи.

В стране Болот даже самым ярким, солнечным днем, царила мрачная полутьма. Было многократно научно доказано, что эта "мрачность" — не физическое явление, а эффект искажения человеческого восприятия из-за отравления отрицательным зарядом, но воздействия на психику это не меняло. Сложно испытывать радость, улыбаться и шутить, когда вокруг мрак, грязь и безысходность. Земля без радости, над которой угасает свет. Свет солнца днем, и свет звезд ночью.

В тягучей, словно кисель, ночной тьме, старенький паровоз пограничников с несколькими грузовыми вагонами пыхтел и скрежетал, на пределе сил спеша с востока на запад, по ровной каменной дороге с двумя рельсовыми линиями. След прошедшего здесь совсем недавно тяжелого бронепоезда еще хранил в себе остаточный заряд Ци, который путепрокладчик-самоучка пограничной заставы брал под контроль и обеспечивл устойчивость каменных рельс под стальными колесами еще ровно настолько, сколько требовалось для прохода локомотива. Позади поезда, под колесами последнего вагона, рельсы и полотно крошились. Рассыпались острым гравием, но никого это не волновало. Гораздо больше пограничников беспокоило то, что они на своей колымаге безнадежно отставали от бронепоезда, увозившего их командиров и жреца все дальше в глубину болот. Кто-то подал всем отчаянную надежду, что ублюдки из благородов не зарубят и не повесят пленников, а прикуют их к столбам посреди проклятых болот. Оставят на верную смерть от кошмаров. Тогда, если преследователи смогут примчаться вовремя, если жрец продержится хоть час или два, то побратимов, отцов-командиров, можно будет спасти.

Золотой Бог, отдавший приказ двигаться на запад, не собирался распылять внимание на горстку неудачников и не стал останавливать самураев, когда те принялись грузить паровоз оборудованием и припасами, готовясь к ночному рейду. Рабы выполнят приказ, доберутся до Ржавой Крепости, или умрут. И то, и другое, его вполне устраивало. Он даже с большим интересом начал посматривать в их сторону, когда второй вариант обрел почти гарантированную вероятность. Поведение людей, на грани своей гибели, это всегда любопытно.

После полутора часов пути, заряд в каменных рельсах перед поездом пограничников внезапно исчез и путепрокладчик, продержавшись на своем запасе Ци всего десятка два секунд, с отчаянным криком уронил локомотив в грязь с разрушившегося под стальной махиной полотна.

Паровоз увяз намертво. Его можно было еще вытащить с помощью дзюцу земляного элемента, но зачем, если надежных путей для него больше нет? Организовать оборону и попытаться дожить до утра? Едва ли тот, кто развеял остаточную Ци в камне полотна, будет так долго любоваться издали на свою добычу. Йокай, тот самый, что был отогнан от заставы обстрелом с бронепоезда, кружил рядом и каждый чувствовал его злобный взгляд, даже сквозь проржавевшее железо и изломанное дерево грузовых вагонов.

— Все ценное, что можно — на спины. — скомандовал самый авторитетный из десятников. — Забрать гражданских, все "пугалки", обереги и "свечи". Оружие, воду и еду — по минимуму. Идем вдоль полотна. На запад от нас два крупных поселения болотников, если полотно приблизится к ним или пересечет тракт, можно будет всех, кто не сможет идти дальше, укрыться в мельхванской крепости. Я, и... самые сильные добровольцы... продолжим преследование бронепоезда по полотну.

После недолгих сборов, старенький паровоз был брошен. Сотня пограничников, посадивших себе на спины гражданских из обслуги поезда, устремилась дальше на запад. Длинными прыжками, даже с поклажей, они развили скорость перемещения не меньшую, чем на оставленном ими транспорте. На первое время. Минут на двадцать.

Час бега... второй... третий...

Силы покидали людей, что хоть и были довольно выносливы сами по себе, но уже давно, десятками лет, не разорялись на подобные взрывные силовые нагрузки. Кто-то уже не первый раз прикладывался к фляжке с сильнодействующим стимулятором, кто-то применял собственные дзюцу, мобилизующие ресурсы организма. Это было нормально. Это не вызывало тревоги. Было кое-что, что угрожало пересекающим болота людям куда сильнее. Это нечто следовало за ними, кружило рядом и не нападало до сих пор только потому, что сильно пострадало от обстрела и берегло силы, а добыча, вместо попытки прорыва к спасительным зонам, почему-то все глубже и глубже уходила на те территории, где у сил зла была абсолютная, безраздельная власть.

Группа уплотнялась. Мешая друг другу, люди толкались плечами, налетали на бегущих спереди или запинались, из-за чего на них налетали бегущие следом. Им бы расступиться, удлинить колонну, но... из ночной тьмы, по обе стороны от дороги, на живых людей смотрели мертвые. Тысячи и тысячи фигур, что исчезают, если посмотреть в их сторону, но возникают снова и устремляют на тебя свои взгляды, стоит только отвернуться от них. Ни отогнать, не убежать, с какой бы скоростью ты не двигался. Можно лишь ослабить морок силовыми схемами с положительным зарядом, что пограничники и делали, каждые полчаса подзаряжая свои маски и плащи от накопителей, называемых "свечами".

Жрец из месяца в месяц заряжал эти накопители, поддерживал три, хоть никогда больше одной в рейд с собой никто не брал. Увы, даже с тремя "свечами", уверенности, что запаса хватит на весь путь через проклятые болота, ни у кого не было. Случалось, что ночами в этой грязи терялись даже не сотенные, а тысячные отряды, с поддержкой жрецов и мощнейшими амулетами. Одна надежда была на спасение в том, что бежать приходилось по твердой и надежной поверхности, а не увязая по колено в раскисшем мертвом болоте.

— Зараза! — при очередном длинном прыжке, продолжающий вести отряд десятник едва не налетел на неподвижную каменную фигуру, полулежащую на дороге. — Осторожно! Крикуны!

Все дружно остановились и сгруппировались, окружив троих солдат, что несли три бесценных накопителя. Лидер отряда развернул карту и принялся изучать ее в свете фонарика.

— Зараза... мы на краю могильника. Эти ублюдки, на железке, прут вообще не разбирая дороги?!

— Похоже на то. Обойдем?

— По грязи, ночью? Самоубийство. Если зарядиться до предела и попытаться с разбегу прорваться через красную зону, будут хоть какие-то шансы.

— Вижу крикунов в грязи, справа и слева. Вроде статичные. Нет! Движение!

— Движение! Движение! Крикуны поднимаются! Нас заметили.

— Ну еще бы аномалия не была бы взбудоражена! Сквозь нее стальной снаряд промчался, круша все на своем пути!

— Чистюли тупорылые! Попробуем здесь в оборону до утра встать?

— Нет шансов. Ни единого.

— А не думали, что бронь в могильник впоролась, чтобы наших в самом центре к столбам прикрутить? Если жрец там...

— То он и остальные — точно мертвы.

— А если нет? Все сможем выжить...

— Мы йокай с собой привели! До середины могильника не дойдем! Обложимся пугалками в пять рядов, сгруппируемся в центре и будем свечи экономить, может и протянем до зари...

Десятники спорили, оценивали ситуацию и принимали решение что делать, а один из самураев отряда, вдруг застыл, словно зачарованный глядя на "Крикуна". На скопление камней в форме угловатой человекоподобной фигуры, мучительно извернувшейся в агонии и раскрывшей для беззвучного крика рот.

— Лидер! — раздался крик. — Йокай! Йокай впитывает заряд могильника и приближается!

— Периметр! Периметр! — закричал командир. — Пугалки развернуть! Встать в оборону!

Вокруг столпившихся людей, над грязью ночных болот, скользило бесплотное нечто, похожее на облако тумана, что было темнее тьмы. Это облако вдруг, обретая материальную структуру, устремилось к людям и распахнуло десятки алых, переполненных злобой глаз, но словно налетело на невидимую стену и начало клубиться, терзаемое противоречивыми инстинктами — жаждой уничтожить живых, и стремлением к самосохранению, навеваемым сотнями силовых схем, что были для йома и йокай всего лишь обманкой, но тем не менее вполне эффективной. В обычных ситуациях. А сейчас? Сколько пройдет мгновений, прежде чем злая сила преодолеет сомнения и пройдет напролом?

Секунд пять, или десять...

Самурай, что продолжал смотреть на "Крикуна", вдруг присел на корточки и... крепко обнял уродливую статую. С тоской, состраданием и любовью. Словно отец собственного ребенка, прижал к себе и погладил ладонью по голове.

Земля зарокотала, дрожь побежала по болотам, раскачивая поднявшиеся вокруг тысячи каменных, земляных и грязевых статуй. Тоскливый плач, неслышный уху, но давящий души, сменился вздохом облегчения и тишиной.

От простейшего действия, от крошечного приложения сил, произошла масштабная поляризация отрицательного заряда.

Все сотни тысяч людей, отравленных в газовых камерах, загруженных в контейнеры и сброшенных в этот могильник, до последней минуты надеялись на чудо. Что свои, отцы, мужья и братья, не погибли. Что что-нибудь случится, кто-нибудь ворвется в лагерь смерти и спасет их всех. Порвет колючую проволоку, устремится к баракам, вырвет засовы и распахнет стальные двери газовых камер...

Никто не верил в смерть. Все мечтали о жизни. Мечты отпечатались на костях. Растворились в протравленной химикатами липкой грязи.

Маленькая девочка, чье тельце выпало из проржавевшего и мятого контейнера на подлете дирижабля к громадной могильной яме, подняла каменные ручки и обняла плачущего старого солдата. Она верила... они все верили, что кто-нибудь, когда-нибудь, обязательно придет...

Черный туман, преодолевая влияние бессильных оберегов, хлынул к людям, окружил их и... обнял, как родных.

С хрустом и звоном разорвались силовые схемы. Искры зеленого света рассыпались и бесследно истаяли во тьме. Все умерли. Золотой Бог потерял контроль над сотней своих рабов, а йокай, вобравший в себя мертвые тела, поднялся на десятках столбообразных лап и повернул бесформенную голову с широкой пастью в западном направлении. Теперь он знал, где его враг и что надо делать. Разинув пасть, исполинский монстр издал протяжный свирепый вой.

Монстр обрел разум, сознание и цель.

Его война... началась.

* * *

Великая императрица Тэнно Мичиэ, держа на руках спящую дочь, вошла в комнату сына и подошла к своему мужу, стоящему над постелью, в которой спал четырехлетний мальчик с пепельными волосами. Наследный принц, полукровка двух линий рода Тэнно, после пяти веков войн вновь объединивших свою кровь и свои страны.

Кано обнял жену за плечи и, ласкаясь, положил ей голову на плечо.

— Ревнуешь? — тихо, с ехидством, спросил он.

— Не нарывайся! — Мичиэ пригрозила ему сжатым кулаком. — Срывается посреди ночи даже не по зову, а всего лишь получив надежду увидеть свою первую детскую любовь! Десять лет вырезки газетные со статьями о ней собирал, а теперь бросает жену с детьми и несется невесть куда, размахивая мечом и топоча сапогами...

Она хотела еще что-то сказать, но слова застряли в горле, а дыхание перехватило.

— Ты — моя первая, и самая-самая нежная любовь, Ми-чан. — шепнул Кано. — Та, что вместе со мной собирала эти вырезки о лисьих безобразиях. Поэтому и не ревнуешь. Ты ведь не меньше меня любишь эту нашу неугомонную лисятину. Нашу с тобой спасительницу, фантазерку и лгунью с самым крепким, непробиваемым лбом!

— Да. — шепнула Мичиэ. — Поэтому, дурень ты, не смей, не вздумай погибнуть! Не вздумай, слышишь?! Я ведь не смогу ее простить! Не смогу, никогда. Ты, и она... Мне страшно... чудовищно страшно, Кано, потерять вас обоих!

Там, где Черная Лиса — рушатся замки и гибнут города. Там, где мелькает лисий хвост, сходятся лавина на лавину тысячи самураев, носятся взбешенные генералы, тонут пылающие броненосцы и рушатся с небес разбитые дирижабли. Один раз отказавшись умереть в пыточных подвалах, златохвостый лисенок обрек себя на беспощадную войну со всеми страшнейшими демонами мира. Ее можно любить и быть благодарной, можно видеть спасенные ею миллионы людей и оживающие страны, но как же страшно отпускать самого близкого, самого дорогого человека в царящий вокруг лисы Ад! Стыдно бояться, немыслимо предать попыткой удержать мужа в дали от беды, но... однажды черная весть о гибели лисенка разорвала надвое сердце ее подруги. После всего пережитого, бывшая бесстрашная воительница начала до седины в волосах бояться, что однажды Кано тоже вот так уйдет, а потом, кто-то, со скорбным видом зайдет к ней в комнату, и она задохнется, согнется от боли в потемневшем и лишившемся красок мире...