Зверь лютый. Книга 8. Догонялки

— А? Чего? Где я? Что это?

Начал подниматься, одновременно пытаясь схватить себя за голову связанными за спиной руками, взвыл от боли в черепе... Я ухватил его левой рукой за шиворот — правая висит плетью, ничего не чувствует, кроме боли, и с криком "кия" толкнул его вперёд.

"С криком "кия" и ударом ноги

Папины яйца стекли в сапоги".

Этот "батюшка" — "стёк" целиком. В воду реки Угры, в паре шагов от которой он лежал.

Поп не успел подняться на ноги — иначе бы я просто с ним не справился, но уже приподнялся — иначе бы я такую тушу не поднял. Пара мелких семенящих шажков на коленях — привыкли здесь на коленях ходить, наступание на край своей длиннополой одежды и... пресвитер Геннадий нырнул головой в воду.

Нижняя половина его тела оставалась на берегу. От свежести речной воды поп очухался и немедленно попытался вывернуться, прогнуться. Ему удалось выставить над поверхностью голову и начать выплёвывать заглоченную воду. При этом он инстинктивно старался отползти на берег.

Инстинктивным поползновениям данного служителя культа в части дыхания и отползания я счёл нужным воспрепятствовать. Подобно тому, как чуть раньше воспрепятствовал прочим его же поползновениям, высокодуховным, глубоко интеллектуальным, сверхприбыльным и далеко идущим. Путём удара. На этот раз — пинком по пяткам.

Помогло: тело начало съезжать в воду — брюхо явно перевешивало.

Теперь уже мне, срочно скинув сапоги и болтающиеся на щиколотках штаны, пришлось усесться на попа верхом, и, вцепившись в его ноги, прижимая их грудью, всем своим довольно тщедушным телом, удерживать его от окончательного сползания. Если он свалится туда целиком — встанет на ноги: под берегом мелко, и пары локтей не наберётся. И мне потом... мало не покажется.

Вот она наша жизнь: балансирование на лезвии. Если он свалится туда — мне кранты, если выберется сюда — аналогично. "Есть только миг между прошлым и будущим...". Или, в моём случае, пол-аршина, где я могу удержать баланс этой туши. "Именно он называется — жизнь". Для меня — "называется жизнь", для Гены — "называется смерть".

Иерей рвался и метался, выгибался и елозил. Но точка опоры у него была одна, примерно в том же месте, которое он у меня так старательно крутил.

Методом непосредственного натурного эксперимента я установил, что Гена — не Архимед. "Дайте мне точку опоры, и я переверну мир" — здесь не сработало. Потому что дыхания над поверхностью воды такая точка опоры не обеспечивала.

Как известно от того же Архимеда: "Тело, впёрнутое в воду — выпирает из воды". Выпирает. Но — только частично. А дыхание задницей в "Святой Руси" не распространено.

Наконец, мой полуныряльщик устал, выпустил кучу пузырей и затих. Я лежал на его ляжках, обхватив его сапоги левой рукой и считал. Вполне даосский счёт: "раз-и", "два-и"... На 38 секунде поп вдруг снова рванулся, забулькал, съехал ещё на пяток сантиметров... Наконец успокоился. А я начал новый отсчёт. Неторопливый. После пяти сотен секунд тишины я отпустил его, столкнул иерейские ноги в воду. И тут отпустило меня...

Мужские истерики мало чем отличаются от женских. Шума меньше. А так-то...

Я сумел стянуть с себя всё оставшееся тряпьё и, отойдя на пару шагов выше по течению, слезть с берега в воду. С головой. Несколько раз. Свежая ночная вода привела в чувство. Относительное. И уменьшила боль. Тоже — относительно.

Так делать нельзя. Человека в таком состоянии не следует пускать в воду. Но ОСВОД здесь отсутствует, а сам я... несколько... торможу. Головой.

Что радует во всём этом эпизоде, так это отсутствие овечьих ножниц. Помнится, Распутина тоже пытались оскопить. Тоже — духовные лица. Но три духовных лица так и не смогли унять одного "человека из народа". "Старец", "святой человек" при виде скотского инструмента сумел как-то вывернуться. Может, мне в "старцы" пойти? В предположении следующего такого случая.

Выльем воду из ушей и подведём итоги: попытка найма попа для исполнения разовых работ в форме договора подряда закончилась побоями, издевательствами, попытками членовредительства в прямом и переносном смысле, и шантажом меня, любимого, в особо крупных размерах.

Мораль? — Мораль очевидна: аутсорсинг в поле идеологии — не работает.

Альтернатива аутсорсингу известна — специалиста надо брать в штат на постоянку. Дорого, неудобно, но... Для "пить, есть, веселиться" — можно и со стороны работников привлекать, а вот "промывальщики мозгов" должны быть свои, "на моём корме". А делают таких... спецов — только на епископском дворе.

Охо-хо, ещё одна заморочка на мою бедную лысую голову. Но — надо. А то ведь в следующий раз... и вправду открутят.

"Если хочешь быть отцом

Яйца оберни свинцом".

Народная после-Чернобыльская мудрость. Может, так и сделать? Гульфик какой бронированный спрогрессировать? От сильно рьяных пастырей...

Очень может быть актуально: это ведь меня только одна "догонялочка" догнала, Марьяшка только некоторые кусочки из нашего квеста выдала. И то — чуть живым остался. А ведь у меня много чего в похожие "догонялки" раскрутиться может.

Вот ещё одна, свеженькая, сапогами вверх в реке торчит. Тоже — действие, чреватое последствиями.

"Время собирать камни, и время разбрасывать камни". И всё это — одно и то же время. "Каждые пять минут — разрыв сердца". Или ещё чего... как оно всё опухло... Больно ж, однако.

"Конец простой — пришел тягач,

И там был трос, и там был врач,

И "МАЗ" попал, куда положено ему

И он пришёл, трясётся весь...".

В роли "тягача" выступил пришедший, наконец-то, Сухан, в роли "МАЗа" — служитель культовый. А трясся я сам. Отходняк.

Позвали мужиков, выловили утопленника, отнесли на усадьбу в баньку. "И он попал. Куда положено ему" — на стол в предбаннике. Тут, при свете лучины, я хоть осмотрел покойника. И пограбил.

Один из персонажей "Молодой гвардии", гестаповский офицер, имел привычку носить на себе, прямо на теле под одеждой, пояс с кармашками, похожий на патронташ китайского солдата времён последних тамошних императоров. В "патронташе" он хранил различные изделия из драгметаллов, снятых с человеческого материала, попадавшегося ему в обработку.

Отец Геннадий поступал аналогично. Однако, если служитель Третьего Рейха ориентировался на золото, то служитель Церкви Христовой — на серебро. Ввиду отсутствия в обращении в здешних пустынных местах иных драгоценностей.

Нашлись здесь и мои гривны, плаченные за разводы, и ногаты за прочие проведённые требы. Обнаружилось и несколько нательных крестиков и обручальных колец.

Сперва показалось — снятых с умерших. Ещё Мономах в своём "Поучении" писал:

"И в земле ничего не прячьте — то нам великий грех".

* * *

Упорно сохраняется даже и в 21 веке языческая традиция класть в могилу предметы, якобы необходимые в следующей, загробной жизни. С немалыми усилиями эта традиция выкорчёвывалась на всём пространстве христианского мира. В России — безуспешно. И в гроб убитому и отпеваемому по православному обряду бандиту в "Бригаде" кладут пистолет.

Украшениями увешивали московских царей и цариц, хороня их в подземельях Архангельского собора Московского Кремля. Покойников обряжают в драгоценности, в дорогие одежды, будто на великосветский приём. И правда: где ещё более "велик свет", чем при встрече с ГБ? Но все богатства земные — прах и грязь перед лицом Господа.

Золотое шитьё и гранёные алмазы не держатся на душе человеческой. Зато очень хорошо привлекают разного рода гробокопателей. В их бесконечной и разнообразной череде, от обычных мародёров до маститых археологов, первыми часто оказывались сами гробовщики и священники. В тот момент, когда родственники уже простились с обряженным телом, но гроб ещё не закрыт, немалое количество ценностей меняет своих хозяев.

Впрочем, умерший — принадлежит богу. А всё что на нём — естественно, служителю божьему. Как нательное имущество казнимого -палачу.

* * *

Однако до меня быстро дошло: зря я о покойнике так плохо думаю — все умершие и у "пауков", и в Рябиновке, и у меня в Пердуновке — были уже закопаны. Молебны служились над могилами, а не над гробами. Это, скорее, плата за требы. Видать, кое-кто из крестьян снимал с себя всё, что ценного оставалось.

— Эта... боярич... и чего ж с ним приключилося-то?

— Приключилось с ним несчастие. Пьёте вы, Звяга, хмельного много. Вот и пресвитер Геннадий лишку принял. Дорогой-то его и подразвезло. А как к лодке подошли — споткнулся он. Меня сшиб... ну, борт лодейный... сам понимаешь — твёрдый. Полосу поперёк моей спины — видишь? Ни вздохнуть, ни охнуть, ни на помощь позвать. А он-то... головой вперёд и — в воду. Кинулся я поддержать, за ноги его вцепился... весь ободрался. Сил-то моих против такой туши... Он и залился. Что не ново — пьяным к воде подходить вредно. Все слышали? Вопросы есть?

Точно: споткнулся покойный. На стезе духовной. Об собственное стяжательство и к отрокам плешивым пренебрежение. А что борт у лодки твёрдый — любой сомневающийся может сходить и сам пощупать.

— И теперя чего будет? Тута хоронить будем или как?

— Батя велел его возле нашей церкви похоронить. На пригорочке под берёзами.

Мальчишка, прислуживавший попу и так успешно сымитировавший травму ноги, уведя Сухана, проснулся от нашей суеты и теперь напряжённо рассматривал покойника, стоя среди толпы моих людей в тесной баньке.

Вот его, этого смуглого, темноволосого и черноглазого, хмурого мальчонку я только что сделал сиротой.

Что ж, и у подлецов рождаются дети.

Первая мысль была очевидной: живой свидетель — убрать. Потом пошли сомнения. Свидетель чего? Насколько у него хватит догадливости? Или болтливости, чтобы рассказать другим, более догадливым?

"Нет человека — нет проблем".

Звучит как мудрость. Не всегда. Два трупа в один момент от одной причины — нормально. Но та же коллекция с разрывом во времени... вызывает подозрения.

Издевательства и мучения, причинённые мне отцом Геннадием, удовольствие от этого процесса, звучавшее в его голосе, в очередной раз придавили на корню мои поползновения кого-то здесь жалеть или сочувствовать. Всякое моё послабление, мягкость, милосердие — оборачивается попыткой оторвать мне голову. Или ещё чего, по жизни нужное.

Так что, угробить мальчишку я не решился не из жалости, а исключительно из предположения возможных осложнений.

— Звать-то тебя как?

— Христодулом крещён.

— Чем крещён?! Каким дулом?!

— Ты чего, не понял?! Ну, ты тупой! Имя мне такое — Христодул. Святой такой. Каждый год 16 марта и 21 октября тропарь читают: "В тебе отче известно спасеся еже по образу: приим бо крест, последовал еси Христу, и дея учил еси презирати убо плоть, преходит бо, прилежати же о души вещи везсмертней: темже и со ангелы срадуется, преподобне Христодуле, дух твой".

Первый раз слышу. И половину слов просто не понимаю. А у него и подозрения не возникает, что я ещё по этим числам в церкви ни разу не был, тропарь этот... — а что такое "тропарь"? — ни разу не слышал. Да и в остальные дни...

Учиться, факеншит, срочно! "Учиться, учиться и учиться"... Да сколько ж можно?! Тогда чего попроще:

— Звяга! Гроб пустой есть? Хорошо, тащите. Потаня, лодку добрую у смердов сыщи — на "кошёлке" я через перекаты не пойду. Николай, "кошёлку" разгрузить, груз к делу приспособить. Расценить по здешним ценам — потом серебром отдадим. Ты, как тебя... "Дул", иди, собирайся. Отвезу твоего батю... к церковке на пригороке.

Почему "я"? А кто? По правилу лордов Старков из "Game of Thrones": кто приговор выносит — тот и головы рубит.

Ещё проще — дело надо доводить до конца. Я не знаю ситуации в семействе покойного. Надо сделать так, чтобы у них не было ни мысли, ни возможности устраивать какие-нибудь расследования обстоятельств смерти хозяина дома. Короче, надо в воду — не только попа, но и "концы". Идеально — если бы всё семейство покойного с его домом, церковью, друзьями, родственниками... молнией сожгло.

Эх, мне бы сюда "Министерство правды" от Оруэлла...

Попович попытался возразить, когда я приказал Николая забрать вещи утопленника. Но Николаю нужно время, чтобы в тишине разобраться с этим барахлом: там могут быть записки по волнующей меня теме.

Привыкай, Ванюша, сирот грабить. С совершенно идиотским обоснованием:

— Упокоенному — облачения уже не нужны, а тебе, "христово дуло" — ещё велики. Пусть полежат пока, для сохранности.

Глава 157

Парнишка угрюмо смотрел, как мы с Николаем быстренько "пропустили сквозь пальцы" собранную им его собственную котомку, но мне предпочтительнее упрёки в грабеже сироты, чем в убийстве священнослужителя. С последующими оргвыводами.

Всё, что поп награбил своими требами... Отдать его осиротевшему семейству? Дать потенциально очень опасному противнику дополнительные материальные ресурсы? — Нет уж, лучше бы они как-нибудь померли, тихонько, сами собой. С голоду, например. И вообще — как бы сделать так, чтобы всё это затихло-заглохло? Вся эта история...

К рассвету сыскалась и лодочка, не сильно протекающая. Спихнули на воду, погрузили в неё гроб заколоченный, сами вскочили. Сначала речное течение потихоньку поволокло лодку от берега, потом дружно взяли вёсла, побежали...

Кроме поповича и покойника — трое. Кто самые бездельные бездельники на усадьбе? Я, Сухан и Чарджи. Вот они вёслами и машут, а я — рулю.

"Ванька — великий кормчий". Ага. На труповозке. Лысый сопляк — в роли Харона, речка Угра — в роли Стикса.

Опять неправильно: не поперёк гребём, а вдоль. Так ведь — "Святая Русь", а не Древняя Греция — у нас завсегда перпендикуляр.

Заскочили в Рябиновку. Надо уважение соблюсть — Акиму доложиться. И — его послушать. Как-то я себя несколько неуверенно чувствую — дела-то серьёзные, чисто "аля-улю, гони гусей"... можно нарваться.

Раньше и мыслей таких не было, всё по-простому: вот враг — режь его. Такое... "ковбойничание" с "джигитованием", "геройничание" с "авантюрничанием". А тут же, блин, люди живут, системы у них. В том числе — и правоохранительные имеются. От которых после всяких "подвигов" могут начаться последствия. "Догонялки" разные. Очень болезненные. А я их предусмотреть не могу — опыта нет, знаний не хватает.

Мда... Кажется, поумнел малость. Хоть задумываться начал. Хотя бы — "после того как...".

Изложил Акиму чисто официальную версию... И кого я тут обмануть решил? Нет, Аким всё чин-чинарём — поохал:

— ай-яй-яй, как же так... мы ж с ним ещё третьего дня... а он-то уже вон как...

Ритуал соболезнования отработал в полном объёме. "Упокой господи душу раба твоего" — раз десять сказал, сиротку по головке погладил, повздыхал, "все мы под богом ходим"...

Только Яков, тихонько, над ухом, на эти манипуляции глядючи, произнёс:

— Волхвы — погорели, у ведьмы — спина треснула, посадник — мозгой сдвинулся, а теперь и поп — утоп. Далеко пойдёшь.