— Проходи, не стой, — подтолкнул меня в спину стражник, а двое его подчиненных подхватили Рэда под мышки и поволокли. Он выглядел пьяным в стельку. Притворяется? Рэд? Никогда бы я не подумал такого... Но он же заказал всего кружку, да и ту не выпил!
Не понимая ни черта в происходящем, я, тем не менее, двинулся на улицу. Рядом со мной, возложив лапищу мне на плечо, шел капитан (я, только выйдя на свет, разглядел знаки различия у него на форменной кожаной куртке), выступая, как павлин.
— Э-э-э, капитан... — проворковал я, — Капитан, насчет парня... он ведь того. Головой стукнулся в детстве, ничего не соображает. Может, отпустите его?
— Там разберемся.
— У него припадки. Особенно когда он оказывается в незнакомых местах, — поднажал я.
— Там разберемся.
Бесполезно. Я пошел дальше, поглядывая на Рэда, своими габаритами доставлявшего немало хлопот стражникам. Черт с ним, пускай тащат. Я потом выпытаю у него, что такое произошло, что он стал безучастен ко всему...
Нас провели сначала по улочкам, криво разделявшим на ломтики прилегающие к городской стене кварталы, потом вывели на одну из главных улиц. Я хорошо помнил ее — тут обычно устраивали шествия на праздник Осеннего Равноденствия, ряженые заполняли ее, как нерестящаяся рыба — реку, и все гудели, смеялись, шутили и пели. Веселое было времечко. Вспомнив времена моей молодости, я в очередной раз подивился нынешней запущенности столицы. Пусть это и не Главная Площадь, но чистоту хотя б можно поддерживать. Я чуть не брякнул стражнику, что уж в мое время тут было покрасивше, но сдержался. Хватит с меня споров с представителем закона. А между тем пресловутый капитан умело лавировал меж выплескиваемых из окон отходов, и твердой рукой вел меня к зданию городской тюрьмы. Я бывал там всего трижды. Два раза — как король, навещая заключенных в День Милостыни, и один раз за пьяную драку, которую мы устроили с конкурентами по актерскому ремеслу. Эти сволочи (я имею в виду тех бездарей, мнящих себя актерами), явились на наше представление под видом зрителей, улюлюкали и кидались помидорами. Мы же с друзьями, как люди творческие, а, значит, вспыльчивые, соскочили со сцены и гоняли этих олухов бутафорскими мечами по всей площади. Ну, а то, что мы все как один были поддатыми, так это была прискорбная случайность. Уверяю вас. Актер лучше всего играет под мухой — даю слово! — ибо тогда в нем открываются глубины, доселе запрятанные очень... в общем, тогда нас выпустили на следующий же день, слегка пожурив. А вот на этот раз простой выволочкой дело не обойдется, я был уверен.
Нас буквально протащили по коридорам, потом по крутой лестнице, и небрежно впихнули в камеру. Мокрая, грязная и темная (только маленькое окошко под потолком) — как и все камеры всех тюрем. Правда, я слышал, что тюрьмы на Зубах, родных островах Шенбы и Ганвара, больше похожи на гостиницы высшего класса, но, когда я навещал их на Коренном, мне удавалось уходить от стражи с завидным успехом. Так что проверить эти слухи я не сподобился. А жаль.... Сейчас было бы, с чем сравнивать. А так — камера и камера, крысы, естественно. В одну из них я плюнул — и попал, между прочим.
Рэда посадили на груду соломы в углу; он так и остался там сидеть, безучастный ко всему. Я, не в силах сдержать эмоции, прохаживался из угла в угол до тех пор, пока не заболели ноги, потом сел напротив ученика и стал думать. А, поскольку мне всегда лучше думалось вслух, я и в этот раз не изменил своей привычке.
— Почему эти идиоты нас обвинили? Жонглер что-то скрывал, слово даю. — Рэд не шелохнулся. — Но об этом можно подумать и потом, сейчас надо договориться о том, что мы будем говорить на суде. Если, конечно, будет какой-то суд.
Я обращался к Рэду так, словно он мог слышать меня, хоть и не был в этом уверен. Не сошел же он с ума за минуту? Вряд ли.
— Мне не хотелось бы устраивать массовые убийства, вытаскивая твою шею из петли, и уж тем более являть народу во всей красе свое бессмертие, хе. Значит, надо сделать так, чтобы до казни не дошло. Хм, скажем так — мы не знаем этих циркачей. Но они могут показать золото, и точно такое же найдут у меня в кошельке. Монеты приметные. Черт меня дернул взять эти монеты в замке герцога... Проклятое тщеславие. Ладно, мы видели их, я по доброте своей дал им золота, но мы, не задерживаясь, проехали мимо... Наше слово против их — тут у любого судьи голова кругом пойдет, не так ли, мой мальчик?
Я склонил голову набок, всматриваясь в Рэда. Он поднял на меня глаза.
— Учитель...
Я встрепенулся, но остался сидеть в углу.
— Да, мальчик.
— Учитель, простите меня, я несправедливо усомнился в вас... Вы делали то, что делали, конечно, из лучших побуждений, и вовсе не думали причинить мне боль своим недоверием. Извините меня.
Мне стоило гигантских усилий сдержаться и ответить спокойно.
— Ничего, Рэд... И ты меня прости, я тоже усомнился в тебе. В твоей способности решать самостоятельно. Таково уж человеческое свойство — брать на себя ответственность за других, решать их судьбу. Ты простишь меня?
— Конечно, учитель! — он широко улыбнулся — А мы где?
— В тюрьме. — Усмехнулся я. — А ты не помнишь, как мы сюда попали?
Я понял, что стал свидетелем одной из особенностей северного народа — некоего исступления, характерного более для битвы, но и в мирное время проявляющегося иногда во всей полноте. Уход в себя, настолько глубоко, что все окружающее как бы покрывается легкой дымкой. Я терпеливо объяснил ему, почему мы с ним оказались в камере, и не поленился повторить свои выводы и предложения. Он пораженно помотал головой.
— Зачем они так, эти циркачи? — в голосе его слышалась такая искренняя обида и непонимание, что у меня сжалось сердце. Эх, мальчик мой, тебе и во сне не снилось, на какие подлости иногда способны люди из-за сущей мелочи — тщеславия, страха, гордыни... А уж если у них есть повод — сосуд с 'джинном' все же пропал, как ни крути, причем при моем непосредственном участии. Но я не стал говорить ему это, лишь улыбнулся уголком рта, напомнив себе учителя Асурро. Эдакая преемственность мимики. Будет ли Рэд когда-нибудь похож на меня? Сомнительно, но... всякое бывает.
— Не знаю, Рэд. Нам сейчас нужно подумать, как выбраться отсюда, об остальном поразмыслим на досуге. Но тебя надо вызволить в первую очередь.
Он долго сопротивлялся, не желая бросать меня одного в тюрьме, но вскоре смирился. Я объяснил ему, что прорываться с боем глупо и опасно — если мы не хотим снискать себе славу сумасшедших магов-убийц. На что способен Рэд, прирожденный воин, да еще и научившийся у меня всяким смертельным заклинаниям — мне и подумать было страшно. Я убедил его, что одному мне будет гораздо легче ускользнуть незамеченным, если все-таки дело дойдет до казни. Или до наказания в виде отрубания руки, я уже говорил, что не хотел бы явить всему миру мою прирастающую обратно руку. Он согласился, мы еще раз повторили свои роли, и, перекусив бурдой, которую нам всунули в окошечко двери, уснули рядышком, на соломе.
На следующее утро меня разбудил лучик света, прорвавшийся сквозь решетку и приплясывающий на моем лице. Судя по его насыщенности и белому оттенку, было эдак часиков одиннадцать — я растолкал Рэда, объявив его засоней и смело наврав про то, что сам я уже как несколько часов на ногах. Подали завтрак. Я постарался поймать руку стражника, просовывающую миску в окошко, но он чуть не прищемил мне пальцы дверцей на крючке. Я прокричал через дверь:
— Когда нас будут судить?
Но ответа не дождался. Мы, пользуясь руками вместо ложек, уничтожили кашу в одно мгновение и следующие несколько часов развлекались тем, что подпевали бурчанию в животе. Что ни говори, а пожрать мы с Рэдом оба были мастера. Ну, он-то понятно, такая гора, но и я, маленький и сухонький, вдруг обзавелся завидным аппетитом. Когда солнце взошло достаточно высоко, чтобы солома, раскиданная по полу камеры, под его лучами стала золотистой, дверь в темницу открылась. Я узнал капитана, арестовавшего нас не далее как вчера.
— Господин стражник, передайте судье, что мы требуем, чтобы нас судили немедленно, это изуверство — держать так долго...
— Судье? — протянул капитан. Он, стоял, разгребая ногой останки какой-то крысы и солому, словно искал там что-то, но смотрел при этом прямо на меня. — А вас не судья будет судить.
— А кто? — вырвалось одновременно и у меня, и у Рэда.
— Сегодня, — снисходительно, но вместе с тем торжественно сообщил стражник, — Вторая Пятница Месяца.
— И что? — недоумевал Рэд, но я-то все понял — и застонал.
— Точно дурачок, ничегошеньки не знает. — Поделился мнением капитан. — Вас, по древнему обычаю, будет судить король. Вставайте, Их Величество не любит ждать, а разбирательство с коровой подходит к концу. Вы последние.
Рэд, все еще не понимая, насколько все плохо, наморщил лоб и послушно поднялся. Я покряхтел, изображая немощного старца, но капитан и шагу не сделал ко мне. Просто стоял и смотрел на меня, как на вошь. Нас с Рэдом провели по той же лестнице, по которой меня тащили вчера, но свернули мы не налево, а направо, и, в сопровождении конвоя, пересекли внутренний двор тюрьмы. Сразу за ним высилось здание суда — там охрана была уже другая, куда серьезнее. Молодой малорослый капрал, увидев нас, закатил глаза.
— Марион, где их цепи? Где оковы?
Капитан с неожиданно женским именем сплюнул на землю в опасной близости от сапог капрала.
— А зачем? Этот, — палец с грязным ногтем указал на меня, а потом на моего ученика, — старикашка, а тот вообще придурок.
Капрал оглянулся на своих людей и побагровел, что мигом стерло усмешки с их лиц. Потом он подошел вплотную к капитану и прошипел тому в подбородок — выше просто не достал:
— А если это наемные убийцы, подосланные под видом заключенных проникнуть в здание суда и убить короля? Или наследника — тогда что?!
Я слегка повернул голову к Рэду и шепнул:
— Запомни, мальчик мой, это — паранойя.
— Ну закуй... заковай... короче, сам одевай на них свои железяки. Я тебе их сдал в добром здравии. Бывай...
И, не удостоив капрала даже чем-то отдаленно напоминающим салют, он развернулся, и мерно покачиваясь, удалился. Пока подчиненные нашего нового конвоира мотались за кандалами, я, опять не удержавшись, шепнул Рэду:
— И комплекс неполноценности, из-за маленького роста.
— Что? — взвился капрал, хотя я был точно уверен, что мой сиплый шепоток он не услышит. — Ты сказал — 'рост', старик?
— Я сказал 'просо', господин. Вот, говорю племяннику, что вернемся домой, посеем просо.
— Если вернетесь. — Он стоял, в нетерпении хлопая себя кинжалом по бедру, и кусал губы до тех пор, пока не пришли подручные. Затем нас быстренько заковали и повели на суд.
— Только молчи, — тихонько предупредил я Рэда, — все итак достаточно плохо, чтобы ты открывал рот.
— А почему все плохо?
— Потому что. — Отрезал я, но потом смягчился. — Ну, судью, обыкновенного городского судью я еще смог бы уболтать, но тут придется действовать на всю мощь моих способностей. Эх, сюда бы Шенбу...
Мой ученик не понял, о ком я, и нахмурившись, посмотрел на меня. А я пожалел, что малютка-кок и Ганвар вот уже много десятилетий лежат на дне морском, а ведь так здорово было бы их познакомить с Рэдом... Хотя, насчет дна морского я мог и ошибаться; учитывая их непоседливый характер, они вполне могли бы и сейчас плавать на корабле-призраке, потрясая костями и пугая суеверных матросов. Я так увлекся возникающими в мозгу картинами несущейся по морю полупрозрачной 'Ласточки', что не заметил, как оказался в зале суда, куда нас с Рэдом весьма бесцеремонно впихнули.
* * *
Оглядев залу, я понял, что любой живописец на моем месте тут же потребовал бы кисть, холст и краски, чтобы создать шедевр — 'Справедливый суд', назвал бы он его. Все необходимое присутствовало. Мудрый король с печатью усталости (и скуки) на лице, сидящий на возвышении, в кресле черного дерева (помню, папенька предпочитал более светлые породы). Рядом с ним — его благородный сын; завидев его, я бессознательно стал искать глазами пони. Мальчишка, стриженый под горшок, не очень то и величественный, надо сказать. По боковым стенам залы стояли столы, за которыми сидела знать и судейские. Тот, что располагался ближе к королю, я знал — должен был быть префектом, не иначе, так требовали правила. За ним — судьи, три бородатых старца, в поникших бархатных беретах. Потом еще какая-то шушера, придворные, несколько писцов. Посреди зала стояли два мужика, кидая испуганные взгляды на короля и гневные — друг на друга.
— Это моя корова! Я тебе заплатил за нее тридцать медяков! — кричал тот, что повыше.
— Но она сдохла, и ты сказал, что я могу забрать ее! — надрывался тот, что пониже.
— Так откуда ж я знал, что твоя вшивая корова заснула! Я думал она сдохла! А раз она оказалась живой, так ты должен вернуть мне ее! Я за нее заплатил тридцать медяков!
— Но ты сказал...!
И так далее. Я сначала поморщился, вспоминая, как сам, бывало, выслушивал такие же бредни (только мне в похожей ситуации пришлось делить кота), а потом усмехнулся, представив, каково сейчас королю. Хотя, если он мой достойный потомок, он и не такое должен выдержать. Я присмотрелся к монаршей особе повнимательней. Ну, ничего так. Чело высокое, подбородок упрямый, глаза не глупые. Бывало и похуже. Рэд, приободренный моей улыбкой, распрямил плечи. И тут я перевел взгляд чуть правее от короля, и улыбка моя потухла, как задутая свеча.
— Что такое? — забеспокоился Рэд, высматривающий признаки моего настроения с, пожалуй, большим волнением, чем моряки в шторм высматривают маяк.
— Все нормально, — ответил я, и соврал.
Потому что справа от короля, в тени, стояло кресло, в котором сидел молодой человек лет двадцати пяти, одетый со вкусом и изяществом; он небрежно поигрывал пером. И он мне очень не понравился. Сразу.
— Так корова все-таки сдохла? — поинтересовался король.
— Сдохла. — В один голос ответили Высокий и Низкий.
— Выдайте каждому по корове. — Вынес решение король и зевнул. — Скоро там? — спросил он, ничуть не скрывая того, что с большим удовольствием покинул бы это место и это благородное собрание. Мужики попятились назад, к выходу, кланяясь и восхваляя милость и щедрость Его Величества. А нас грубо толкнули в спины. Надеюсь, с помощью королевской скуки и при удаче нам удастся выкрутиться. Я подмигнул Рэду, чтоб он не слишком дергался, и, произнеся одними губами 'молчи', смело пошел на середину зала, театрально звеня кандалами на руках. Как говаривал Шенба, 'погибать — так с музыкой'.
— Его Величество, Король Невиана Гедеон Второй Справедливый и его наследник, Его Высочество Эдуард! — сообщил префект, вставая и стукая молоточком по гонгу на столе. Зачем он их представил — как будто и так непонятно. Я имею в виду, если б там, на тронах, в коронах на головах сидели мельник Йо-Йо и его внучатая племянница Генриетта, это было бы странно, не так ли?
Я низко поклонился и дернул Рэда за локоть (куда сумел дотянуться, за то и дернул), чтобы он сделал то же самое.
